Нагая проза Пушкина

Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

«Поэт и царь» – это одна из самых важных тем в творчества Александра Сергеевича Пушкина. Сам он позднее говорил о том, что пережил трех царей: Павла, Александра и Николая I. С каждым из них у него были в той или иной степени столкновения. С Павлом шутливые: нянька шапку с ребеночка не сняла. Александр отправил его в ссылку. Николай стал его личным цензором.

Царь Николай встретился с Пушкиным в Москве в самом начале сентября 1826 года, между ними состоялась беседа, после которой царь, по преданию, сказал, что сегодня он беседовал с умнейшим человеком в России. Он освободил Пушкина от всех обязательств находиться в Михайловском, дал ему полную свободу действий, стал его личным цензором – все это широко известные факты. Сказать, что они облегчили положение поэта, трудно. Но очевидно одно – Пушкин менялся.

Очевидно, что восстание декабристов произвело на Пушкина очень глубокое впечатление. Оно нисколько не изменило его отношение к друзьям его молодости, эмоционально он все равно им сочувствовал. Идеалы дружбы были для него дороже любых других идеалов. Но то, что мировоззренчески он явно расходился с идеями декабристов, то, что мировоззренчески он понимал, что это не тот путь, который нужен России, думаю, все это подтверждает его дальнейшее творчество.

Это творчество безмерно многообразно, и, конечно, охватить его невозможно. Мне бы хотелось говорить о том, что лично мне кажется очень важным, любопытным, интересным в пушкинском мире. Может быть, здесь мне даже больше хотелось бы говорить не о поэзии Пушкина, но о его прозе. Потому что проза Пушкина обладает не меньшим магическим воздействием, чем его поэзия. Проза Пушкина, эта, по чьему-то гениальному определению, «нагая проза» абсолютно неповторима: непонятно, как она сделана.

«Повести Белкина». Опять-таки истории, которые мы все читали с детства, читали в семье, читали в школе. Посмотрите, как удивительно они устроены. Пять повестей и предисловие, кстати, тоже очень интересное. Заметьте, что в «Повестях Белкина», а, впрочем, не только в них, но и в «Евгении Онегине», и в «Медном всаднике» – везде у Пушкина единственные дети в семье. В пушкинском мире нет многодетных семей. Это очень странная вещь. Мы говорим про «Евгения Онегина» «энциклопедия русской жизни». Но какая же это «энциклопедия русской жизни», если многодетные семьи там не показаны, а в России многодетные семьи были в большинстве?

В «Повестях Белкина» единственная дочка. «Метель» – единственная дочка, единственный сын. «Барышня-крестьянка» – единственная дочка, единственный сын. Где-то объясняется, почему так, где-то не объясняется. Для Пушкина по какой-то причине важно показывать единственность детей в этом мире. Может быть, это тоже имеет отношение к его детству. Может быть, в детстве, хотя у него были брат и сестра, он состоял с ними в переписке, но, возможно, некоторая ущербность его детского мира странным образом распространялась на мир художественного.

Что еще очень удивительно: в пушкинском мире поразительным образом перекликаются мотивы. Сравним два его произведения: «Барышню-крестьянку», которая всем известна, и не менее известную повесть «Капитанская дочка». Посмотрите, как и там, и там Пушкин использует один мотив переодевания героини в крестьянское платье. Героиня «Барышни-крестьянки» переодевается в крестьянское платье, для того чтобы познакомиться с барином из соседней деревни. С ее стороны это шалость, проказа. В «Капитанской дочке» Машу Миронову родители переодевают в крестьянское платье, для того чтобы спасти ее от банд Пугачева. Потому что дворянскую девушку ждала бы самая трагическая участь, попади она в руки этих бандитов, у крестьянской девушки был шанс на спасение. То есть крестьянское платье, которое действует и там, и там. Но в одном случае это примета едва ли не водевиля, рассказа легкого, имеющего своей целью придумать какую-то смешную историю. В «Капитанской дочке» все это оказывается очень трагично. Пушкин очень любил такие парафразы.

Или обратите внимание на то, как в самом конце «Барышни-крестьянки» Лиза читает письмо Алексея, где он предлагает руку и сердце, в белом утреннем платье. И Алексей врывается к ней, видит, как она читает это письмо, падает перед ней на колени, начинает целовать ей руки, она вскакивает – и между героями происходит решительное объяснение, точнее оно остается за скобками рассказа. Что нам это напоминает? VIII главу «Евгения Онегина», где точно так же Онегин написал письмо Татьяне, и Татьяна, неубранная, в домашнем платье, читает это письмо. Входит Онегин, безмолвно припадает к ее рукам, она руки не отнимает. И дальше Татьяна читает ему мораль, и герои расстаются. В одном случае соединяются, в другом случае расстаются, но Пушкин использует один и тот же сюжетный ход – это очень интересно, на мой взгляд.