Александр Мраморнов, кандидат исторических наук
Все лекции цикла можно посмотреть здесь.
Священный Собор Православной Российской Церкви 1917-1918 годов, конечно, собрался не просто так. Он был призван обсудить весь огромный комплекс проблем, возникших за огромный синодальный период русской церковной истории.
Может быть, одной из таких проблем, не самых главных, но ощущавшихся соборянами, была проблема духовного образования. В общем система духовного образования Русской Церкви предреволюционного и революционного периодов достаточно хорошо известна: академии, семинарии, духовные училища. Но, наверное, ядром их были духовные семинарии, поставлявшие кадры для русского духовенства. Из них, собственно, и выходило большинство тех, кто служили Церкви в течение всей своей жизни.
И вот эта сфера церковной жизни находилась в глубочайшем кризисе в конце XIX – начале XX века. На мой взгляд, этот кризис показывал, что в системе управления Церковью есть серьезные проблемы, которые необходимо решать. Священный Собор, как мы хорошо знаем, решал эти проблемы в ситуации достаточно необычной – ситуации революционной. Тогда было неясно, что станет с его решениями. Но это другой вопрос, а я хочу показать картину того, что происходило с духовными школами до революции, до того как собрался Собор.
Я предпочитаю называть то массовое и мощное движение, которое возникло в духовных школах на рубеже веков, антисеминарским движением. Действительно, ведь семинарии создавались в Русской Православной Церкви как первые учебные заведения, очерченные рамками закона и точных церковных постановлений. Не просто домашние школы или школы при архиереи или храме, а действительно серьезные школы подготовки будущих пастырей и архипастырей Церкви.
К сожалению, то, что задумывалось еще в XVIII веке и создавалось реформами начала XIX, к концу XIX, а тем более в начале XX находилось в состоянии серьезного кризиса. Прежде всего он проявлялся в том, что духовные школы стали сословными. Практически 90 с лишним процентов студентов любой семинарии были детьми духовенства. Представители других сословий по тем или иным причинам не могли проникнуть в стены семинарий, для того чтобы получить духовное образование и стать священниками. Это было трудно.
С другой стороны, дети священников с большим трудом, когда они не хотели, как их отцы, стать служителями алтаря, с трудом проходили в светские учебные заведения, например гимназии. Это тоже было сопряжено с определенными проблемами. Эта сословная замкнутость безусловно мешала обновлению состава духовенства и, может быть, какой-то идейной свежести, которая всегда необходима в свободном служении Богу.
В 1884 году Синод под влиянием уже нового обер-прокурора Константина Петровича Победоносцева принимает новый семинарский устав, который был буквально наполнен благостными пожеланиями, идеальными положениями, но на деле многие из них так и не начали работать. Если еще в 70-е годы XIX века семинарии бунтуют еще против каких-то бытовых неурядиц, заведенных порядков, то с середины 80-х годов эти бунты становятся регулярными. В чем была их причина? Наверное, в том, что именно высшее церковное управление занималось больше администрированием семинарий, чем приведением их в соответствие с духом церковности, теми задачами, которые затем должны были выполнять их выпускники.
В частности системной ошибкой была частая смена руководства духовных школ. В общем, можно откровенно говорить, что ректоры и инспектора духовных семинарий чаще всего использовали эту должность в качестве какого-то карьерного шага. Часто представители так называемого ученого монашества занимали ректорские должности, для того чтобы потом продвинуться на должность настоятеля монастыря или архиерея.
Также во многих внутренних сферах жизни семинарий господствовал формализм. Учебные программы были устаревшими, преподавали их по старым методологиями, и гимназии в этом смысле значительно опережали семинарии. При существовании многочисленных запретов в семинарии – что, в общем-то, достаточно логично, не учитывался возраст семинаристов. Надо сказать, что в старших классах гимназий учились подростки, которым было 15–17 лет, а семинаристы проходили тот же курс с опозданием в 4–5 лет, и, когда они заканчивали семинарию, им было примерно 21–22 года. А многие наставники семинарии относились к ним в целом как к детям, которым еще 14–15 лет.
Синодальные инструкции очень строго ограничивали повседневную жизнь семинаристов, в частности они фактически приравнивали посещение публичных библиотек, концертных залов или каких-то других культурных мест к посещению кабаков или иных мест, вредных для нравственного здоровья молодых людей. Все это вело к определенным трудностям в последующей жизни семинаристов: они не были знакомы с реальной общественной повесткой. Часто, будучи рукоположены сразу после окончания гимназии в 22–23 года, они отправлялись служить на приход, не умея найти общего языка со своей паствой. В этом была огромная трудность.
Но и сами семинаристы ощущали себя неудовлетворенными, отсюда семинарские бунты, доходившие в эпоху первой русской революции 1905–1907 годов до убийств ректоров, инспекторов духовных семинарий. Все это очень плохо сказывалось на состоянии духовной школы: она бурлила, постоянно находилась в турбулентном состоянии. К сожалению, четкие и продуманные выходы из этой ситуации были обозначены только лишь Священным Собором 1917–1918 годов, в то революционное время, когда духовная семинария лишилась постоянного и надежного финансирования и ее дальнейшая судьба была под большим вопросом. В этом была трагедия дореволюционной духовной семинарии Русской Православной Церкви до проведения Собора. Но в этом опыте жизни духовной школы до революции, конечно, есть много ценного и для наших дней. И ошибки, сделанные в поздний синодальный период истории Русской Церкви, необходимо не повторить в будущем. Для этого очень важно изучать историю духовной школы до революции и то, как рассматривались проблемы духовной школы сто лет назад на Священном Соборе 1917–1918 годов.