Александр Мраморнов, кандидат исторических наук
Все лекции цикла можно посмотреть здесь.
Среди членов Великого Московского Собора 1917–1918 годов очень много неординарных людей и можно сказать, что часто таких людей ищут среди большого количества мирян, из которых в значительной степени и состоял Собор 1917–1918 годов. Надо сказать, что и архиереи, которые по должности участвовали в Соборе, в своей громадной массе тоже были совершенно неординарными, интересными и очень важными для церковной истории людьми.
Сейчас мне хочется сказать об одном из членов Собора епископе Саратовском и Царицынском Досифее (Протопопове). Передо мной лежит подлинная открытка, посланная в 1911 году из города Вольска, где в то время служил викарным архиереем начинающий епископ Досифей (Протопопов), некой Людмиле Рафаиловне. Он так и обращается: «Глубокоуважаемая Людмила Рафаиловна», поздравляет ее и ее мужа с Пасхой Христовой и рассказывает, что ему было очень трудно отдохнуть на Страстной седмице, потому что были постоянные службы, вызовы для служения в Саратове и т.д. Казалось бы, простой эпизод из жизни провинциального архиерея, служившего даже не правящим, а викарным архиереем.
Отталкиваясь от этого небольшого письма, мне бы хотелось сказать несколько слов об ее авторе – епископе Досифее. Наверное, он не принадлежит в Соборе к числу тех, о ком говорят чаще всего, тех, кто пострадал от безбожной власти, был гоним, расстрелян или погиб в лагере. Нет, его судьба была немного другой. Сначала достаточно стандартная карьера дореволюционного архиерея. Он пришел в епископат из вдовых священников, отслужил некоторое время ректором Смоленской духовной семинарии на своей родине (он родился в Смоленской губернии). И епископом Гермогеном (Долгановым), другим членом Собора, о котором я уже рассказывал, был приглашен для служения на викарной Вольской кафедре в Поволжье. Там он служил тихо, мирно и практически незаметно.
Когда в 1917 году революционная стихия в ходе так называемой церковной революции снесла по всей России очень многих архиереев, в том числе и Саратовского епископа Палладия (Добронравова), епископ Досифей, до этого ничем ярко в общественном отношении себя не зарекомендовавший, становится совершенно очевидным и непосредственным кандидатом для выбора епархиального архиерея в огромной Саратовской епархии. Собственно, накануне проведения Собора в августе 1917 года он был избран и затем утвержден Синодом епархиальным архиереем.
Абсолютно спокойно он участвовал в Соборе 1917–1918 годов, без ярких выступлений, без каких-либо серьезных и значимых шагов, то есть был таким спокойным участником. И мне кажется, в этом спокойствии, в его дальнейшем смирении и заключается весь его подвиг.
В 1919 году его епархия оказывается фактически разгромленной: его викарий был расстрелян, члены епархиального совета сидели в тюрьме. Нормальной деятельности органов епархиального управления уже вообще не было. Он самый подвергается кратковременному аресту, затем его выпускают, и наконец в 1920 году вызывают для присутствия в Святейшем Синоде при патриархе Тихоне. Он отказывается, ссылаясь на то, что имеются трудности в епархии и ему необходимо быть с паствой.
Наконец, в 1922 году знаменитое преследование Церкви в связи с изъятием церковных ценностей. Напомню, что их изъятие большевики начали проводит под предлогом колоссального голода, прежде всего в Поволжье, а у епископа Досифея как раз Поволжская епархия, где тоже голодали. Не только в Самарской епархии голодали десятки тысяч людей, но и в соседней Саратовской, где голод, хотя и был несколько меньше, но тоже ощущался очень серьезно, и голодающим действительно была нужна помощь. Что удивительно, епископ Досифей до всяких мер советской власти – так называемой помощи голодающим начинает помогать, организуя приходы. Естественно, советской власти как гонителям это было не нужно. Среди прочих епископов и священников нашей Русской Церкви в 1922 году он становится одним из наиболее жестоко гонимых. И в Саратове начинается процесс и судебное дело против епископа Досифея. В результате этого процесса он был сослан на пять лет в лагеря, потом досрочно освобожден. Но весь этот исповеднический путь он нес с огромным достоинством.
Затем епископ Досифей вернулся в свой кафедральный город, куда к тому времени уже назначались другие правящие епископы в связи с тем, что он находился в ссылке и лагерях. Но к 30-м годам Русская Церковь фактически вообще не могла осуществлять епархиальное управление, управлять приходами. Мало какой архиерей был в состоянии делать это в связи с постоянными гонениями, нарушенной общей системой церковного управления.
Епископ Досифей – тихий, скромный, смиренный – остается в своем епархиальном городе, рядом со своей паствой. Есть предание, что последние годы своей жизни он живет при своем кафедральном соборе, как нищий просит милостыню на паперти. Перед нам вот такой тихий подвиг члена Собора, правящего архиерея одного из крупнейший епархий.
Думаю, что эта биография, этот жизненный путь наталкивает нас на то, что в разности, непохожести судеб членов Священного Собора 1917–1918 годов и заключается то богатство, которое мы можем сегодня черпать из их биографии, их жизненных путей. Каждый по-своему, каждый так, как мог, оставался верным Христу, верным Церкви и тем идеалам, которые тогда, в революционном 17-м и 18-м годах, сформулировал Священный Собор Православной Российской Церкви.