Иерей Стефан Домусчи, кандидат философских наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Если мы обратимся к представлениям о совести в античности, мы увидим, что даже в среде современных ученых идут спор о том, были ли они характерны для древних греков. В свое время вышла даже статья с названием «Была ли совесть у древних греков?»

Если в разговоре, скажем, о месопотамской культуре мы могли увидеть, что никаких развитых представлений о совести не было, то, обращаясь к представлениям о совести в Древней Греции, скажем, в эпоху Гомера, эпоху Гесиода, мы так же увидим, что разработанных и подробных представлений о совести не существовало, однако дело было не только в совести, но в самой нравственной картине мира, представлениях человека о самом себе и том, что значит должное и недолжное, правильное и неправильное.

Один из ученых XX века сказал, что нравственность древних греков прошла путь от доблести к добродетели. Действительно, если мы посмотрим на героев Гомера, то увидим, что правильное и неправильное не рассматривается в нравственных категориях, а рассматривается в категориях: принесшее славу или принесшее позор. Поэтому человек не мучается тем, что он совершил что-то неправильное, не мучается плохим поступком, скорее, он думает, что совершил нечто позорное, опозорен или обесславлен. Конечно, в таком случае страх позора, обесславливания или, наоборот, желание прославиться никак не может быть ассоциировано нами с представлениями о добре и зле, о том, как совесть действует на человека.

Если же мы посмотрим на произведение Гесиода «Труды и дни», там он говорит о людях добрых и людях злых, о том, что вокруг него есть множество развращенных людей, которые живут неправильно, но никакой внутренней рефлексии не передает.

Интересно, что такой нравственный поворот мы наблюдаем в V веке до Рождества Христова. Наверное, этих людей вполне можно назвать древними греками, так что, с моей точки зрения, ответ на вопрос «Была ли совесть у древних греков» можно считать положительным, потому что уже в произведениях древних трагиков мы встречаем представления о том, что человек может внутренне мучиться из-за своих грехов, каких-то плохих поступков.

Единственное, что само слово «совесть» по-гречески звучит как «синидесис», или, если читать по-иному, «синейдесис». Но это слово тоже складывалось постепенно. И вот, что очень интересно: мы привыкли думать, что слово «совесть» зародилась у какого-нибудь философа или ученого Древней Греции, но, как считают исследователи, слово «совесть» пришло из разговорного языка. Оно прошло некую трансформацию и сначала представляло собой более сложную фразу, которая переводилась как «знаю наедине сам с собой». Фактически то же, что мы сегодня можем видеть в русском слове «совесть». «Знаю наедине сам с собой», то есть существует некоторое знание обо мне самом, которое знаю только я сам, нечто, что меня укоряет или, наоборот, радует, но чего больше не знает никто.

Если мы посмотрим на трагиков, то можно сказать, что Эсхил был первым автором, который говорит о совести. Он показал не только грех, но также и внутреннее наказание за него. Например, Агамемнон говорит: « К разумению Добра Зевс ведет путем скорбей, Научает болью нас … Нет сна; в сердце память каплет яд. Злой укор» и так далее – показано, что совесть мучает человека. Надо сразу подчеркнуть, что для античного сознания совесть – это в первую очередь злая совесть, которая мучает человека. Конечно, есть представления о другой совести, но они появляются гораздо позднее.

Интересно, что одним из первых наиболее подробно и остро поставил проблему мучений совести Аристофан. Его герой Филоклен, который оправдал преступника, говорит: «Меня замучит совесть: подсудимого оправдал я. Ах, что со мною станется? Но вы простите, боги всемогущие, невольно я согрешил, по неведению». Иными словами, мы видим обостренное чувство совести, которое даже выражается таким словом, как «совесть».

Если обратиться к классической эпохе, то, конечно, стоит посмотреть на Сократа. Он говорит о демоне, который говорит ему о том, как не стоит поступать. Интересно, что демон Сократа не учит его, как нужно поступать, но только предотвращает какие-то недолжные поступки. То есть внутренняя совесть Сократа, с которой можно ассоциировать демона Сократа, скорее, предотвращает безнравственность, чем располагает человека к нравственным поступкам. Интересно, что такая предотвращающая грехи совесть упоминается только в «Диалогах», дошедших до нас от Платона.

В то же время у Сократа был еще один ученик Ксенофонт, который говорит, что Сократ не только предостерегал своих учеников от дурных поступков, но и, ориентируясь на своего демона, также подсказывал и как нужно поступить. Все-таки возможно допустить, что этот демон Сократа также побуждал и к добрым поступкам, хотя упоминания об этом очень отрывочные.

Потом, как это ни странно, в творчестве Платона и Аристотеля, подобных рассуждений о совести мы не встречаем, более того, даже само слово «совесть» ими не упоминается.

Особенно подробно представления о совести выражены у стоиков. Здесь, конечно, можно говорить бесконечно, потому что ими очень много говорится о совести. Но если сказать кратко, то все стоики утверждают, что совесть есть божественный закон в человеке. Более того, некоторые из них, как например, Марк Аврелий, даже доходили до представлений, что совесть есть частица Зевса в человеке, которую тот воздвиг в человеческую грудь, для того чтобы она вела человека к должным поступкам. Соответственно, с точки зрения стоиков, совесть имеет характер божественного голоса в человеке, который влияет на всю природу человека, и нравственная жизнь оказывается жизнью согласно природе.