Владимир Катасонов, доктор философских наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Многие авторы сборника отмечают творчество Федора Михайловича Достоевского как пророка русской революции. Пророк не в том смысле, что он звал ее, а в том, что он сумел увидеть духовные корни русского революционного движения. Сумел увидеть, что за проповедью социализма русскими социалистами скрыты богоборческие глубины; что русский социализм ставит вопрос не просто о социальной революции, а по существу о Боге.

Долгое время до времени революции Достоевский с такими романами, как например «Бесы» понимался как сатирик. И его профетическую сторону, и сторону религиозного мыслителя понимали немногие. Но сама революция доказала, что аргументы, выдвинутые Достоевским, касались самой сути дела, самих корней русской революции.

В сборнике «Из глубины» Бердяеву принадлежит статья «Духи русской революции», где он рассматривает пророческое видение о путях России, о духах, которые ею двигают, рассматривает творчество Гоголя, Достоевского и Толстого. Сейчас мы остановимся на Достоевском как наиболее консистентном мыслителе.

Достоевский прекрасно выразил ту сторону русского характера, которую Бердяев называет апокалиптической. Бердяев говорит, что русский человек или нигилист, или апокалиптик. По сравнению с другими европейскими народами, например французами, немцами, это задает совершенно специфическую матрицу всего исторического бытия русского народа. Если француз,  говорит Бердяев, или догматик, или скептик, а немец – или мистик, или критицист, тем не менее на этих основаниях они могут строить культуру. Русский же человек или нигилист, или апокалиптик, и строить культуру на этих основаниях очень тудно. Нигилист отрицает ценность всего, что есть в этой жизни, апокалиптик тоже отрицает, но на основании того, что все, существующее в этой жизни, должно пройти, должен наступить конец времен и совершенно новая жизнь.

Бердяев совершенно справедливо подчеркивает, что в русской духовной традиции именно эти начала нигилизма и апокалиптизма смешаны так, что нигилист может все отрицать, но на основании того, что именно он претендует видеть апокалиптические перспективы в истории, что, например, очень распространено в русском сектантстве. Ярчайшим примером такого нигилизма является Лев Николаевич Толстой, который совершенно отрицает всю срединную культуру – все, что связано с построением искусства, науки, государства – все это подвергается им критике или просто-напросто осмеянию.

Как показывал Достоевский, в русском революционном движении как раз очень сильно проявилось это соединение нигилизма и апокалиптичности. У Достоевского мы видим, чем занимаются так называемые русские мальчики. Как говорит Иван Карамазов в известном романе, они сидят в каком-то грязном трактире и не говорят о том, как построить жизнь, как сделать это место общей встречи более чистым и т.д., они говорят о мировых проблемах. В этом смысле они являются одновременно и нигилистами, и апокалиптиками. Ярчайшим примером этого является Иван Карамазов, который говорит, что он не принимает Божьего мира, потому что в этом Божьем мире есть страдание и приводит знаменитый рассказ о маленьком ребенке, который был заперт помещиком в отхожем месте, плакал там и не был пощажен. И Иван Карамазов говорит: я не в Бога не верю, я знаю, что Он существует, я не принимаю Его мира. Для Ивана Карамазова факт существования в мире страдания является поводом, для того чтобы отвергнуть весь мир.

Бердяев говорит, что у Ивана есть сильная чувствительность, которую он разделяет со всем своим народом, но, в общем-то, у него нет любви, он не хочет смотреть на историю с точки зрения религиозной – что история есть определенное искупление. Он правильно ставит вопрос: о страдании, о слезинке ребенка, но не хочет признать того, что есть Божья воля на историю, что есть определенный исторический процесс искупления всего этого. Иван не хочет признать этого, не хочет признать Божественного всемогущества, по существу у него нет этой веры в искупление Христово – искупление Богом всего мирового зла. И, как пишет Бердяев, русские мальчики делают Богу целый скандал из-за слезинки ребенка. но они не пошевелят пальцем, для того чтобы что-то изменить в мире.

Бердяев подчеркивает, что Достоевский умел показать, что в русском социализме есть антихристов соблазн. Постоянные разговоры о страданиях народа были темой, которая, конечно, привлекала многих, в особенности молодых, людей. Но решить эту проблему они желали чисто земными, человеческими средствами. Это есть сверхзадача для человека – справиться с мировым страданием. В этом смысле идея социализма, по Достоевскому, была антихристовым соблазном: попыткой построить не Царство Божье, которое строится только с Божьей помощью и Божьей милостью – Божьим Вторым пришествием, а построить его как царство человека. Кстати, изначально еще в XVII веке, когда «промоутер» (как говорят сейчас) новоевроепейской культуры Френсис Бэкон говорил, что нужно на земле с помощью наук и технологий построить царство человека, обеспечить ему достойную жизнь и по существу уничтожить страдания. Но на Западе эта идея не получала такой обостроенной постановки. В России, поскольку само сознание народа было связано с апокалиптическим осознанием всей жизни, этот вопрос напрямую возникал и обсуждался в русском социализме.

Что же представляет собой этот по существу рай социализма на земле? Достоевский прекрасно показывал это в своих романов. Одним из теоретиков такого социализма у него выступает Шигалев, который говорит, что главная задача, что он преследует, – это обеспечить равенство: неравенство губит людей. Шигалев-теоретик говорит, что начинает в своих рассуждениях с абсолютной свободы человека, а прихожу к абсолютной деспотии – все должны быть равны. Самое главное в обществе есть равенство, и оно обеспечивается в частности тем, что… нужно сравнять, все люди должны быть одинаковы в смысле своих талантов.

Шигалев – теоретик, а другой персонаж «Бесов» – Петр Верховенский, который пытается все это воплотить в жизнь, говорит: каждого Моцарта мы развратим уже в колыбели – мы обеспечим самое главное равенство: никаких талантов, потому что талант – это уже есть некоторая аристократия.

Достоевский сумел хорошо провидет то, что в русском социализме и русской интеллигенции существует этот антихристов соблазн, и в это было главное достижение его творчества. Поэтому в русской революции 17-го, которая тоже прошла через прекрасные лозунги Февраля, когда от уничтожения царизма ожидали очень много, этот поворот к большевизму, для многих такой неожиданный, Достоевскому внутренне был уже понятен. Неслучайно он написал легенду о Великом инквизиторе. Бердяев подчеркивает, что совершенно неважно, что по сюжету инквизитор связан с католицизмом, это относится именно к русской религиозной идее социализма.