Тимофей Китнис, историк, богослов, руководитель паломнического культурно-просветительского центра ап. Фомы в Европе

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Иконоборческий кризис, который разразился в восточной Церкви, в Византии в начале VIII веке и закончился только в середине IX века в 843 году – это некий этап, некий период, который имеет несколько аспектов. Прежде всего – это аспект богословский, есть там безусловно и эстетическая философия образа, есть также и политический. Но мы рассмотрим, наверное, прежде всего богословский аспект, потому что он наиболее интересен и важен в том формате, в котором мы о нем рассуждаем и общаемся именно здесь. Надо сказать, что иконоборческие споры об иконопочитании, они являются неким таким завершением, когда они завершились, христологических споров, отчасти, которые начинаются в IV веке и размышляют о том, кто же все-таки был Христос, кто Он был в большей степени, сколько воль действовало во Христе. Понятно, что Он был Бог и человек, но была ли одна божественная воля, или все-таки была воля в равной степени и божественная, и человеческая, или что-то такое там было больше, и божественная воля на каком-то этапе более доминировала, чем человеческая. Эти все споры, которые в принципе обнимают жизнь христианской Церкви от Первого вселенского собора и до Седьмого, они в итоге и вылились в начале VIII века в такой тяжелый период, как иконоборчество.

Как он начинается и вообще, почему он произошел? Начинается это с правления императора Льва Исавра в Византии, сам он вышел из монофелитской среды и очень осторожно с самого начала начал проводить политику притеснения иконопочитания. Сначала иконы подняли, по его приказу, на высоту, чтобы их невозможно было целовать, невозможно было полноценно, согласно православной традиции их почитать, а потом стали их выбрасывать, уничтожать. Почему это произошло? Безусловно были уже в начале VIII века многочисленные свидетельства того, что к иконам подчас относились, как к некоему фетишу, то есть почитание было магическим. К примеру, была такая традиция, многие не принимали Святые Христовы Тайны, не возложив их предварительно на иконы. Многие священники, некоторые священники, соскребали краску с икон и добавляли ее в Плоть и Кровь Господню, то есть в святую чашу. Конечно с этими вещами надо было бороться, но все-таки основная идея, на что ссылались иконоборцы, почему началось гонение – это, конечно, следующее – они говорили о том, что, во-первых, ссылались на второзаконие о том, что нельзя сотворить себе кумира и говорили о том, что сотворено руками человека, тому поклоняться нельзя. В этом смысле святые мощи, то, что не было как бы сотворено человеком, они формально не преследовали, но только формально. На самом деле, как писал Карташов: иконоборчество – это попытка первой реформации в каком-то смысле слова, но только в рамках Византии и в рамках VIII века. Поэтому де факто очень многие мощи были уничтожены, они были куда-то сосланы и даже более того, так как таким форпостом, авангардом иконопочитания было монашество – монашество тоже преследовалось. То есть, это в чистом виде лютеранство, в чистом виде протестантство, но только опять же в Византии VIII века. Карташов приводит такой факт, только в Италию эмигрировало более 50 000 человек, то есть монастыри разорялись, монахи иконопочитатели предавались непосредственно подчас и мученической кончине, были исповедниками, ссылались, уродовались. Даже в темницах образовывались монастыри исповедников, до 300 человек собиралось вместе, они там молились и проводили такую подчас, хоть и в тюрьме, но монашескую жизнь.

Тут же конечно возникла, как только начался иконоборческий кризис, тут же возникло и осмысление того, что же в принципе мы почитаем. Надо понимать, что спор об иконах – это не спор об эстетике, это не спор в рамках религиозного искусства – это прежде всего все-таки богословие. Православным и наиболее ярким выразителем догматики о почитании икон является конечно святой Иоанн Дамаскин. Как это ни парадоксально, он опять же находился и занимал очень высокую должность при халифе Дамаском и защита святых икон опять же шла из мусульманской территории, что является также парадоксом. Именно он совершенно четко формулирует тот фундамент, на котором потом базируется вся логика иконопочитания. Мы почитаем ни доску, ни краски, как бы искусно они ни были написаны – мы почитаем и воздаем честь первообразу, как писал Иоанн. Когда иконе дается целование, целуется разумеется даже не самое прекрасное изображение, а честь переходит к первообразу. Опять же, иконопочитатели весьма последовательно и твердо проводили ту мысль, что если слово стало плотью и стало видимо, и как писал Иоанн Богослов: «мы осязали его», – то есть притрагивались к нему, его можно было увидеть, то его можно было изображать. Да, безусловно должны быть приняты… необязательно должно было быть обязательное портретное сходство, наоборот разрабатывается со временем очень четкий, достаточно духовный символизм и образа Христа, и Божьей Матери, и святых, но совершенно четко иконопочитатели исповедуют тот догмат, в противовес иконоборцам, о том, что раз слово стало плотью, раз оно пришло и в нем обитало… то есть плоть в форме, обитала вся полнота Христа полностью, телесно обитала, то значит Его можно изображать, к Нему, воздавая честь, можно приникать и более того, получать, как и от святых мощей, такую же пользу, пользу прежде всего духовную. И это опять же очень много в этот момент исповедуется вещей в иконопочитании – это прежде всего о том, что Господь – совершенный Бог и совершенный человек – первое, ну и второе, о том, что подвиг христианский он не был в какие-то далекие времена, не только у святых апостолов, не только у святых средних веков, но и доступен в любое время. Почему – потому что благодать Божья до ныне посылается через святые иконы – это засвидетельствовано очень многими чудесами от икон и до ныне действует и в современной Церкви.