Алексей Муравьев, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В 248 году один из схолархов, или руководителей училища священных словес в Александрии Ориген – великий проповедник христианства, и учитель, и апологет, написал сочинение, которое он назвал «Κατά Kέλσον» – «Против Кельса».

В этом сочинении он подверг этическому разбору трактат, написанный против христианства неким Кельсом (Кельсос) – философом, очевидно стоиком, но в поздней античности в это время уже часто трудно сказать границы между философскими школами не всегда были простые и очевидные, но сочинение это называлось «Λόγος άληθής» – «Истинное слово», в котором этот Кельс попытался дать систематическую критику христианства. Причем не только… если раньше другие апологеты говорили скорее о каких-то отдельных сторонах – это была попытка дать критику целостную христианства и поэтому Ориген решил ее опровергнуть слово за словом. И он так и назвал «Слово за словом опровержение» и это задало интересную традицию александрийской прежде всего христианской литературы – опровержение антихристианских трактатов по слову, ну по фразе. Одно высказывание – мы отвечаем, высказывание – мы отвечаем. Для того, чтобы это происходило в режиме диалога – это то, о чем я постоянно говорю, о том, что христиане пытаются создать диалог, то есть создать сущностную. Потому что, когда против нас выставляют какой-то большой объем обвинений мы должны на него ответить.

Но если мы все-таки будем заниматься тем, что было в голове у Кельса и почему он так смотрел на христианство, то мы увидим несколько вещей. Первое, ну конечно он говорит о том, что христиане собираются в секрете, из страха, что их схватят и привлекут на суд. Закрытый, тайный характер христианства, который был характерен для ранней эпохи и для эпохи гонений, действительно представлял для людей определенную опасность, им мерещились в этой сокрытости христианства, тайности какие-то заговоры, какая-то нехорошая деятельность. И Кельс говорит, что эта черта для христиан очень плохая и если уж они хотят завоевать любовь людей, то они должны от нее избавиться. Но он в отличие от других, связывает ее с иудаизмом, он говорит, что христиане унаследовали от иудаизма самые худшие его черты – жесткий монотеизм, эксклюзивизм, то есть только мы правильные – все остальные неправильные и этот арканный, или тайный секретный характер своих собраний. Если бы собрания были открыты – приходи, кто хочешь – если бы христиане говорили, что да, мы признаем нашего Бога, но и другие тоже в принципе, они конечно не боги – герои какие-то, но мы против них не воюем и эксклюзивизм, который он видел в том, что христиане говорили, да, мы такие, но евреи не правы, язычники не правы, гностики не правы – то есть в христианстве виделась претензия на такую истину, которой человек по определению, с точки зрения античного философа, обладать не может. Эти вещи он критикует.

Ну и конечно он бросился осуждать уже конкретно отдельные черты христианской проповеди, христианского представления о своей истории, которая с точки зрения научной называется «христианским мифом», но не мифом в смысле лжи, или неправильного рассказа, а просто структуры рассказа христианства о том, откуда оно взялось, кто такой Христос и так далее. В науке такая вещь называется «миф», но опять же с положительной коннотацией. Он критикует этот христианский рассказ, христианский миф, священную историю, как бы мы сказали, именно с точки зрения источников. Он говорит, что все, кто писал источники, о которых вы говорите, где рассказ о детстве Христа? Ничего не известно, все источники написали его ученики, которые были его последователями, симпатизировали, писали только хорошее, плохого ничего не писали. А вот, говорит, есть сведения, что Христос был незаконным сыном римского солдата, что его мать согрешила с римским солдатом и это пишет язычник, мы понимаем, что у него нет никаких христианских таких… пиетета, любви к Божьей Матери – это понятно, мы от него и не ожидаем, но откуда это берет – это черты иудейской полемики. История про пантеру, так называемого солдата, который был истинным отцом Иешуа (Иисуса) – эта история упоминается даже в Талмуде и это не какая-то злокозненность специальная, это просто в тот момент, когда христианство себя преподносило еще в ближневосточном мире, то находились люди, которые не принимали христианство и когда им говорили, что Иисус бессеменно, безгрешным образом родился у девы, они говорили: «Какой безгрешно? Мы все про это знаем. Я там жил, мой друг там жил…» И отзвуки той полемики, которая была в Палестине во времена с самого начала христианства, они туда попали.

И Кельс обвиняет христианство в фатальной непоследовательности и дальше он делает блестящий полемический прием, он говорит: давайте посадим еврея и христианина и пусть еврей задает вопросы христианину – это риторический диалог. И в его сочинении еврей задает вопрос: а почему же, если вы говорите, что вы верите в единого бога, у вас там какой-то святой дух, еще что-то, Иисус, какой он там бог, если Иисус бог, тогда почему единый и он начинает вот так еврей критиковать. Но не еврей конечно – это риторический еврей, вынутый из представления Кельса – античного человека – который критикует христианство. И здесь мы видим уже попытки перейти от грубой ругани такой: ах, разбойники, злодеи, к обвинениям по сути в непоследовательности, в том, что христианство не доработало объяснение этого своего мифа, своего рассказа о самом себе и не преподнесло его должным образом. А в настоящем своем виде, он выглядит для античного человека, как набор противоречащих себе высказываний, идей.

И в частности он говорит, что ваши басни вызвали к жизни чудовищный обман. Я слышал некоторых из ваших толкователей, они построены на непоследовательности и не выдерживают никакой критики. Если вы говорите, что вы не почитаете языческих богов, потому что это какие-то смертные люди, которые умерли и которых обожествили – это евгемерическая критика, которую само язычество выработало, но тем не менее, христиане ее подхватили. И вот Кельс говорит: ну почему же тогда вы сами почитаете мертвого человека? Почему, когда вы рассказываете, что Иисус воскрес и так далее, у вас ни одного свидетеля нет? Когда говорится про каких-то Аполлония Тианского, или кого-то были люди, которые видели, как он куда-то взлетал. И то, что христиане рассказывают про вознесение – это его не волнует. То есть он пытается от лица сначала еврея, а потом и античного, уже от своего лица критиковать саму идею христианского бога, который не всемогущ, потому что он своего сына не защитил, потому что смерть для античного человека – это зло, абсолютное зло. Поэтому то, что бог претерпевает смерть для него… но с другой стороны можно было обратить к нему вопрос – а как же Дионис, который претерпевает смерть, а как же Исида и Осирис? Там все сложно было, но тем не менее, он говорил, что зачем бог сотворяет таких людей, которые не служат его же заповеди, сказал: «Не ешьте от древа добра и зла», – а они съели, зачем тогда сотворять таких людей? Что же он не всемогущ, не может сотворить таких, которые послушаются.

Ну и говорит, что христианский бог зачем-то заставляет людей воскресать в плоти. Задача человека, с точки зрения античного мыслителя – избавиться от оков плоти и смерть – это радостное освобождение души от всей этой телесной гадости. А христианский бог заставляет в конце времен еще человека обратно с этой гадостью соединяться. Что же это за бог такой, который устраивает такую подлянку, можно сказать, человеку? Это критика бога. Критика Библии христианской, как неправильной, как извращающей еврейское представление и так далее.

То есть, перед нами уже попытка язычника, то есть человека, который не принимает христианство и пытается защищать какое-то представление о приемлемости античного религиозного мировоззрения, попытка рассмотреть христианство критически и это важный шаг вперед в сравнении с предыдущими периодами.