Павел Крючков, заместитель главного редактора журнала «Новый мир», заведующий отделом поэзии.
Старший научный сотрудник Государственного литературного музея («Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкине»)
Все лекции цикла можно посмотреть здесь.
Я буду говорить на тему, которая звучит Пушкин и Чуковский, но может звучать как, скажем, Чуковский – читатель Пушкина. И мне очень интересно поставить рядом эти два имени. Год тому назад в 2015 году осенью я оказался на конференции, которую устраивал музей Александра Сергеевича Пушкина на Пречистенке под названием «Пушкин и книга» и туда предложил эту тему: «Чуковский – читатель Пушкина». И я помню, что когда эта тема предлагалась, то некоторые люди, которые узнали о том, что я буду говорить, соединяя эти два имени – люди заулыбались. Особенно, когда я сказал: два великих национальных наших писателя.
Это меня как-то взбодрило, и я помню, что, направляясь на эту конференцию почта принесла мне свежий номер журнала «Дружба народов», который был посвящен как раз детской литературе. и открывался этот номер таким заочным круглым столом, где литератор, журналист, известный телеведущий Александр Архангельский был застрельщиком, с него начиналось. И это я прочитал, его текст назывался: «Были две главные для меня книги огромный Чуковский и маленький Пушкин». Он пишет:
«Можно в каком-то смысле считать их одной, но о двух головах – обе синие с белым, обе собрание сказок. Картинки из большого Чуковского стоят перед глазами до сих пор, карандашный контур Мойдодыра – неприличный сладострастный умывальник, задумчивый крокодил, мрачный Тараканище. Картинок к Пушкину не помню совершенно, кроме роскошной обложки с полуночным небом, молодым месяцем и заснеженной избушкой, зато помню завораживающие авангардные стихи и у Пушкина, и у Чуковского. Лихо надломленный ямб, отступающий перед раешником; позиционный перевес хорея и тоническая поступь гениального «Балды». Дальше очень интересно написано: «В этом смысле у детских книг, написанных взрослыми писателями, завидная судьба. Сначала их читают все, воспринимают на самом поверхностном уровне, рефлекторно считывают общие места. Потом все дружно забывают. А спустя годы возвращаются, и тоже все. Одни по доброй воле, потому что узнают, что Бибигон пародирует “Мцыри”»,
– тут Архангельский чуть-чуть не точен. «Мцыри» аукается своей звукописью скорее в первой сказке Чуковского, а не в последней, в «Крокодиле»:
И говорит Гиппопотам:
– О Крокодил, поведай нам,
Что видел ты в чужом краю,
А я покуда подремлю.
Так что скорее Лермонтов в Крокодиле.
«А сказка “О рыбаке и рыбке”, – продолжает Архангельский, – с катастрофической точностью описывает вечный путь русского самозванца. Другие возвращаются потому, что жизнь заставила, дети подросли, внуки появились, надо же им навязать свой собственный читательский опыт».
И вот то, что известный литератор, открывая анкету «Дружбы народов», посвященную главным книгам детства соединил эти два имени, как-то придало мне решимости и я вспомнил немедленно, что за эти годы, что я работаю в музее Чуковского, пожалуй, самый частый вопрос, который задают маленькие посетители, а у нас и детские экскурсии, и взрослые, таков: «Скажите, а здесь бывал Пушкин?», – и я как-то уже привык к этому вопросу и так вяло отвечаю: «Нет, Пушкин не мог здесь быть, потому что…», а сейчас я как раз готов сказать, что бывал и неоднократно.
Дело в том, что Корней Чуковский – это же наш самый первый писатель, они оба наша все, но Чуковский – наш самый первый писатель, потому что именно с Чуковского начинается знакомство маленького русского человека с языком, с поэзией, с литературой. Чуковского читают вслух с самого раннего детства – с полутора-двух лет. Более того, в ту минуту, когда я сейчас говорю эти слова, в эту самую минуту, хотя бы из одного рта вылетает где-то в нашей стране, с учетом часовых поясов от Калининграда до Дальнего Востока вылетает строчка. Но совершенно очевидно и ясно, для меня по крайней мере, что эти два литератора написали строчки, стихи целые и произведения, которые могут повторить миллионы людей. Вот вы начинаете строчку: «У меня зазвонил телефон. – Кто говорит? – Слон. – Откуда?» – и вам миллион человек скажут, откуда. Миллион, понимаете? И так далее.
Конечно в этом смысле у меня очень выгодная позиция, потому что, когда я добавляю, что, например, Корней Иванович в молодые свои годы написал две поэмы, одна называлась «Нынешний Евгений Онегин», другая называлась «Сегодняшний Евгений Онегин». Когда я говорю, что Чуковский попал в картину Репина «Пушкин на экзамене в Царском лицее» 9 января 1815 года. И в общем, просто-напросто принимает у Пушкина экзамен. Вот эта картина знаменитая и рядом с Державиным сидит Чуковский в парике, он изображает, как я понимаю, министра просвещения Разумовского.
В первый день начала Первой мировой войны Корней Иванович сидел у себя дома, это было в местечке Куоккала – финское место, а в этот день у художника Репина были именины, они были друзья, Репин был на несколько десятилетий старше Корнея Ивановича, но они очень близко дружили. И чтобы Репину как-то легче сиделось в этом напряжении, он попросил Корнея Ивановича читать Пушкина, причем попросил «Медного всадника». А за спиной у Репина сел знаменитый художник серебряного века Юрий Павлович Анненков, который стал рисовать Репина, который рисует Чуковского, который читает Пушкина. Мы в музее делали выставку, посвященную Репину и я эти две картинки Репина и Анненкова даже совместил. Надо сказать, что Корней Иванович читает «Медного всадника», смотрит на него Репин, но Репин нарисован уже рукой Юрия Анненкова. Надо сказать, что Репин, обозначая место, где происходят события, вместо слова Куоккала написал слово «Чукоккала», как-то считая, что это место должно быть образовано конечно от фамилии Корнея Ивановича частично. И это слово и стало потом названием знаменитого репинского альманаха.