Все лекции цикла можно посмотреть здесь

В 1860 году Иван Тургенев читает свой известный доклад «Гамлет и Дон Кихот». Он не случайно сближает эти два образа Шекспировского героя и героя Сервантеса. Более того, героя Сервантеса можно сопоставить и с другими образами из великих трагедий Шекспира. Все эти тексты относятся к позднему Возрождению – к началу XVII века. Это самый конец культуры Возрождения – это трагедия ренессансной личности. Чтобы понять две эти движущие силы, ту эстетическую и этическую основу, которая лежит в основе этих текстов и этих персонажей, ставших вечными образами в мировой культуре, стоит разобраться в том, что лежит в основе эпохи Ренессанса, эпохи Возрождения.

Литературоведы и искусствоведы относят начало Возрождения к разному немножко времени – это может быть и XIV век, это может быть и XV век, как в случае с искусством, но тем не менее Возрождение началось в Италии с того, что образ человека не то чтобы отменил собой образ Бога, нет, он его конечно же не отменил, но теоцентрические воззрения средневековья, когда все вокруг Бога, когда все вокруг библейского текста, единственно авторитетного, сменяются сложными отношениями человека и Бога. Если мы заглянем в библейский текст, мы увидим эту мысль о том, что человек создан Богом по образу и подобию Божьему. Человек – это творение Божье, причем финальное, лучшее творение Божье. А давайте теперь задумаемся на тот счет, что человек творение Божье и человек лучшее творение Господа, каким же образом может быть он несовершенным по сравнению с миром небесным? Если человек – лучшее творение Господа, но в нем уже нечто божественное растворено, он сам по себе несет печать божественного замысла. И отсюда новые отношения человека и Бога – отношения очень сложные, отношения, которые сначала воспринимались, как гармоничные, потом развивались, например, в поэзии Микеланджело они уже превращаются в сложнейшую диалектику – кто я на самом деле в этом мире.

И в этом плане знаменитая фреска Микеланджело в Сикстинской капелле – «Сотворение Адама», когда Бог как бы свои силы, там символически эта преемственность дана, Бог свои силы какие-то передает человеку, что-то свое божественное передает человеку и человек не менее прекрасен, чем Бог. Это как раз символ эпохи Возрождения. Человек – титан, это видно и на той самой фреске Микеланджело, это видно и в литературе Возрождения. Человек титан, человек, который очень многое может, человек, который осознает свое исключительное место на этой земле. Такого человека на излете Возрождения мы видим в трагедиях Шекспира – человек, который может бросить вызов ходу вещей. Также бросает вызов ходу вещей, своему времени, своему миру и Дон Кихот. И Дон Кихот в этом плане ренессансный герой, который дерзнул – это великое дерзание, поставить свою волю, поставить свою мечту и свою веру против всего окружающего мира.

Но это только одна сторона вопроса. другая сторона вопроса – это то, что в книге «Дон Кихот» обобщены литературные традиции эпохи Ренессанса. Литературная традиция рыцарского романа восходит конечно к средневековью, но вместе с тем очень важно отметить, что средневековых рыцарских романов Мигель де Сервантес скорее всего не читал. Тогда отношения с литературой были другие, традиции были другие и литература достаточно быстро выходила из круга чтения, выходила из обихода, забывалась, терялась, не переиздавалась. Старую литературу сменяли новейшие литературные произведения, новейшие тексты. Для средних веков появление рыцарского романа стало символическим, можно сказать образным воплощением идеалов эпохи. Не случайно в рыцарском романе средневековом появляется образ Грааля, который связан на каком-то духовном мистическом уровне с реальностью рыцарских походов, то есть путешествия к некой мистической цели. Не случайно появляется сюжет о Тристане и Изольде, или Ланселоте и Дженевре, этот сюжет об адюльтере, это действительно отражение реальности идеала куртуазной любви, характерного для той самой эпохи XII века. Эти романы действительно выражали идеалы своей эпохи. Романы, которые появляются в Испании, Португалии в XVI веке – знаменитый «Амадис Гальский» про этот роман не раз говорит Мигель де Сервантес в своем романе «Дон Кихот», эти романы уже пишутся, исходя из совершенно других эстетических воззрений, совершенно другие эстетические представления характерны для авторов. Это романы скорее сказочные, это приятное времяпрепровождение. Это авантюрные повествования, которые должны не то чтобы внедрить идеал в жизнь людей XVI века, но развлечь их. Отсюда гипертрофированное изображение различных чудес, многочисленные великаны, колдуны, с которыми сражаются главные герои. Отсюда смена фокуса при изображении идеальной любви.

Ведь в средневековом романе не было никакой идеальной любви. Средневековый роман – это открытие куртуазной любви, которая есть система ухаживаний для того, чтобы приблизиться к своему объекту воздыханий и в конце концов, в финале, в итоге, получить нечто плотское, а вовсе не идеальное. Для романов XVI века, дла «Амадиса Гальского», для «Тиранта Белого», для других книг – это любовь, скорее идеальная, скорее такая любовь, которой не существует на самом деле в жизни. И вообще автор пишет скорее о том, чего в жизни не существует.

Другая традиция испанского романа, на которую явно обращает внимание Мигель де Сервантес – это традиция плутовского романа – романа о плуте, хитреце, который уходит когда-то из своего селения и дальше следует череда событий, череда его плутовских проделок, которые в итоге приводят его либо к краху, либо к обретению какого-то положения в этой жизни. Конечно же в образе Санчо Панса отражается эта традиция испанского плутовского романа, известная, например, по такому анонимному роману середины XVI века, как «Жизнь Ласарильо с берегов Тормеса».

И третья традиция испанского, и не только испанского романа, которая тоже по-своему отражена в «Дон Кихоте» – это традиция пасторального романа – романа об идеальных пастухах, пастушках, которые пасут таких идеальных овечек и козочек. Это традиция восходит к античности, к поэзии античности и характеризует идеальное представление городских жителей о сельской жизни на лоне природы. Все это сложным образом соединяется в романе «Дон Кихот» и таким образом роман Сервантеса выглядит, как обобщение литературных традиций эпохи Возрождения.

Последнее о чем здесь стоит упомянуть – это итальянская традиция шутливых рыцарских поэм, к которой, например, принадлежит произведение неоднократно упоминаемое в романе «Дон Кихот» – это «Неистовый Орландо», или как у нас принято переводить это название – «Неистовый Роланд» Лудовико Ариосто о рыцаре, который потерял разум, когда узнал, что его возлюбленная китайская царевна Анджелика не верна ему и стал буйно помешанным – бегал по лесам, питался сырой медвежатиной, убивал всех на своем пути и в итоге его друзьям пришлось предпринять достаточно сложное путешествие на гиппогрифе на луну, чтобы найти там склянку с его разумом. Когда в романе «Дон Кихот» выбирает чему подражать – спокойной меланхолии Амадиса Гальского, или буйному помешательству неистового Орландо – это как раз отражение двух разных традиций поздней рыцарской литературы в романе. Те традиции, против которых, вроде бы и заточен роман Сервантеса «Дон Кихот». Правда, во время чтения мы постепенно начинаем понимать, что роман «Дон Кихот» на самом деле гораздо шире, гораздо выше тех традиций, которые он пытается высмеивать. Он выходит на какой-то совершенно иной уровень обобщений, он говорит не только о традиции рыцарских романов, он подспудно говорит о ренессансной культуре вообще.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь