Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Одна из интересных тем, связанных с историей Белого движения, – это тема его политической программы, то есть за что воевали белые солдаты и офицеры в годы Гражданской войны в России. Существует миф, довольно распространенный сейчас в исторической публицистике, о том, что белые воевали исключительно за идеи какой-то абстрактной России. И эта Россия не имела никаких конкретных черт, а была чем-то крайне неопределенным – что-то очень красивое, поэтичное, романтичное. Нередко сторонники этого мифа почему-то очень любят апеллировать – уж не знаю, почему, может быть, нравится – к известной песне группы «Белый орел». В ней есть слова «и хруст французской булки». В последнее время даже появился термин «хрустобулочники», который определяет всех, кто так или иначе – естественно, в представлении авторов этого термина – сочувствует Белому движению, как-то отделяя его от остальных политических сил и партий. За что боролись? Получается, кроме хруста французской булки, у них ничего и не было.

Еще один интересный миф – то, что Белое движение в своих политических лозунгах, своих политических программах старательно, сознательно, намеренно обходило вопрос о монархическом принципе правления. Причем делало это, исходя из того, что политики,  военные, да и генералы, участвовавшие в Белом движении, – это те люди, которые запятнали себя Февралем 17-го года – «февралисты». Раз они прямо или косвенно участвовали в отречении, свержении Николая II, то как же, по этой логике, они могут быть монархистами? Конечно, нет.

Если разобраться в сути двух этих основных мифологем, следует отметить следующее. Во-первых, политическая программа у белых безусловно была, и заявляли они о ней очень и очень часто. Конечно, программа носила декларативный характер, но в ней содержались практически все пункты, касающиеся и внутренней, и внешней политики. Поэтому абстракции Белой России и тем более каких-то хрустящих французских булок здесь отнюдь не было. Может быть, определенный процент дворян, которые шли воевать с большевиками и советской властью, наверное. вспоминали о своих имениях, но социальный состав Белой армии как раз свидетельствует о том, что дворянство в ней отнюдь не преобладало, что состав Белых армий был народный: здесь были те, кого можно было бы назвать разночинцами или российской интеллигенции, были выслужившиеся, а отнюдь не только потомственные, дворяне, хотя потомственные были тоже, были и князья, и графы, были и казаки, были и крестьяне. И каждому из этих сословий борьба с советской властью, конечно, представлялась как борьба за что-то, за какую-то определенную, осязаемую, конкретную цель.

Если говорить о политическом вопросе: о режимах, власти – тут мы как раз переходим к рассмотрению второго мифа – зададимся вопросом: можно ли было провозглашать монархический лозунг в таких условиях, которые были в России конкретно в 1918-1920 и даже 1921 годах? Мы не берем здесь эмиграцию. потому что в эмиграции монархисты выступали очень активно, неоднократно заявляя, что только монархический строй приемлем в России и никакого другого быть не может. Но это была уже эмиграция – люди, которые могли составлять различные программы, планы, но при этом эти программы и планы как правило оставались на бумаге, в мечтах и, можите быть, каких-то отдаленных перспективах.

Когда идет реальная борьба за страну, реальная борьба за интересы населения на территории России, что немаловажно, то просто так провозгласить монархический лозунг в стране, которая буквально за несколько лет перед этим – если мы берем 19-й, 20-й годы – в 17-м году категорически отреклась от монархии, и  в карикатурах, в публицистике, прозе и поэзии всячески третировало ее, и вот так заявить о восстановлении монархического строя, наверное, было невозможно.

Но это было бы еще полбеды, потому что, действительно, монархические симпатии в населении были, в населении они росли. Правда, тут, наверное, есть и третий миф: сейчас ходит такой популярный тезис о том, что якобы Троцкий говорил, что если бы белые выдвинули монархический лозунг, то советская власть не продержалась бы и одного дня. Если бы белые об этом знали, то, наверное, действительно так бы и сделали. Но, видимо, они были все-таки реальные политики. Во-первых, Троцкий, по крайней мере в годы Гражданской войны, так никогда не говорил, а, наоборот, есть свидетельства о его прямых словах, что «Россия переболела монархией», то есть никогда больше к монархии не возвратиться. Это слова Троцкого, его позиция, и в этом он убеждал красноармейцев и красногвардейцев, которые шли на фронт.

Еще один очень важный момент – монархию без монарха, конкретного лица – носителя власти провозглашать бессмысленно. Потому что империя, монархия держится на единственном правителе – на человеке. Колчак ни в коем случае не мог бы так сделать, даже если бы захотел, просто потому, что его, может быть, не признали другие генералы, сказали бы: А почему он вдруг заявил о себе как о монархе? Никаких связей с Домом Романовых у него естественно не было.

Почему еще не делали так? Очень важно помнить, что когда белые получили сведения о расстреле Николая II, а в советских газетах было объявлено именно о том, что царь казнен, а царская семья укрыта в надежном месте, это вызвало очень много споров и вопросов. Естественно, сразу возникал вопрос о том, где остальные члены семьи, где наследник Алексей Николаевич, где Михаил Александрович Романов. Ведь этого никто не знал даже в эмиграции, и даже вдовствующая императрица Мария Федоровна считала, что и ее сыну удалось каким-то образом спастись. Никто точно не знал о том, что произошло с царской семьей. Поэтому Колчак не случайно начинает расследование. Сразу, как только белые войска вступают в Екатеринбург, начинаются следственные действия по вопросу о том, что произошло с царской семьей, пытаются найти следы каких-нибудь свидетелей, которые могли бы на возможность спасения хотя бы кого-то из царской семьи.

С Михаилом Александровичем Романовым история была совершенно запутанной, потому что, как известно, его так называемая казнь, а на самом деле, настоящее убийство, не имело санкции даже со стороны местной советской власти, не говоря о Москве. И то, что было сделано с Михаилом Александровичем Романовым, тоже вызывало очень и очень много вопросов

Поэтому и не было вопроса, связанного с персональным возглавлением, персональной ответственностью, единственное, что было сделано официально, правда, уже в конце истории Белого движения – в 1922 году Приамурский земский собор торжественно заявил, что верховная власть в будущей освобожденной от советской власти России должна принадлежать представителям Дома Романовых – именно так было объявлено. То есть не кому-то конкретно, а просто Дому Романовых. Но данный монархический лозунг, как мы видим, положения не спас и фронт, в общем-то, не изменился.

Конечно, монархические симпатии были, правильнее, наверное, сказать симпатии к единоличной авторитетной власти, власти, которая освящается Церковью, власти, которая имеет поддержку народа. И персонификация этой власти должна была состояться уже после национального, учредительного собрания, после земского собора, который, в свою очередь, должен был быть созван после окончания Гражданской войны и занятия белыми войсками Москвы и Петрограда.