Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Начать, наверное, нужно с того, что само по себе определение Белого движения сложилось не сразу, все бойцы: офицеры, солдаты, чиновники, представители различных социальных групп и сословий России, которые участвовали в движении против большевиков, как правило, во время Гражданской войны белыми себя не называли. Этот термин появился позднее, уже в эмиграции, и совершенно понятно, почему. Потому что здесь надо было обозначить себя, свою позицию по отношению к тому, что происходит в Советской и красной России и по отношению к тому, что происходит вокруг них в зарубежье.

На период Гражданской войны, время которой обычно определяется с 1917 по 1922 годы, преобладало наименование не Белое движение, а борьба с большевизмом. И противники советской власти и большевизма определяли себя как носителей российской государственной власти, поэтому и термины здесь были либо всероссийские, либо региональные. Самый показательный, на мой взгляд, пример – это «Российское правительство адмирала Колчака». Поскольку Колчак считался верховным правителем, то, естественно, статус «российский» здесь был важен. Региональный момент присутствовал, например, в названии «Правительство юга России» генерала Врангеля, существовавшее в Крыму в 1920 году. Здесь четко обозначена территория – юг России. Или «Временное приамурское правительство» 1921-1922 годов – тоже краевой статус. Казачье правительство – казачьи области естественно сохраняли свое наименование.

Почему это важно иметь в виду? Потому что Белое движение позиционировало себя как движение, которое представляет историческую правовую  Россию, ту, которая единственно является законной и прямой наследницей Российской империи и существовала до февраля 1917 года. Конечно, здесь не определялся термин именно политической принадлежности как форма государственного устройства или форма правления. И это тоже понятно почему. Потому что одним из важнейших пунктов программы Белого движения  было представление о созыве учредительного, или национального, собрания. И когда соберется это национальное собрание, которое к концу Белого движения начали называть земским собором, оно-то и решит, какой будет форма государственного устройства.

Трудно было определить территорию, которую контролировала, например, армия Колчака или Деникина, как, например, какая-нибудь Южно-русская республика или, наоборот, Южно-русская империя. Говорили «Российское государство», не определяя при этом форму государственного правления.

Такие принципиально важные моменты, как правило, уходят из внимания и не всегда даже в школьных учебниках по истории можно найти это определение. Чаще употребляется словосочетание «Единая, великая, неделимая Россия». Это словосочетание, конечно, присутствовало и очень часто фигурировало на плакатах Белого движения, но это определение прежде всего плакатное, программное, может быть, ярко призывное, но не правовое, не юридическое. А в юридическом, правовом отношении, конечно, нужно определять Белое движение именно с этой точки зрения. Опять же отмечу, что речь у нас идет о Белом движении в период Гражданской войны. Правда употреблялись словосочетания Белая гвардия, Белая армия в поэзии, публицистике, часто в каких-то выступлениях лидеров, но формально существовало совершенно четкое понятие «Российское государство», «Российское правительство», «Временное Российское правительство» или какое-то краевой, региональный статус, который здесь тоже был важен и необходим.

В то же время в Советской России противников советской власти как раз называли белыми. Потому что считали, что белые – это те, кто выступают как продолжатели идеи не больше и не меньше французских роялистов периода Французской революции. Те были белыми, так как воевали под белыми знаменами с изображением белой лилии как символа династии Бурбонов. И теперь и в России их идейные потомки имеют право называться «белыми». Но еще раз отмечу, что это термин, который в советской прессе имел уничижительное значение. Потому что, естественно, что о возрождении самодержавия и царской власти в красных газетах ни в коем случае не писали. Надо было подчеркнуть ущербность, реакционность, устремленность в прошлое тех, кто так сражается с советской властью.

Довольно интересно определение Белого движения как движения, состоявшего исключительно из людей прошлого. То есть это было дворянство, помещики, буржуи, буржуазия, недобитое кулачье, может быть, еще обманутые, как говорили в советское время, крестьяне и казаки, которые оказались там не потому, что верили в Белое дело, а потому что обманулись в своих ожиданиях. На самом деле, история как раз свидетельствует о том, что социальный состав антибольшевистских белых сил включал в себя представителей всех сословий Российской империи. Если исходить просто из численности дворянского сословия, того процентного отношения, которое оно имело ко всему населению Российской империи, то такой мощной, масштабной войны просто не получилось бы. Потому что максимум 10-15 процентов населения – это вместе с «буржуями»-капиталистами  – не в состоянии противостоять, вести какую бы то ни было борьбу с советской властью на протяжении почти пяти лет.

Мы тоже должны определить основные характерные признаки Белого движения. Первое – это общероссийский характер; второе – приоритет военной власти над гражданской; третье – общность политических программ, основных политических установок по вопросам аграрным, национальным, по вопросам внутри– и внешнеполитическим; четвертое – признание всероссийского центра, всероссийской власти в лице адмирала Колчака или его преемников и затем уже, на последнем этапе Белого движения его региональных лидеров. И очень характерный пятый признак, который отличает практически все Белые правительства без исключения – это государственная символика и атрибутика, которая признавалась белыми: национальный флаг – триколор: бело-сине-красный, двуглавый орел, правда, еще без монархических или каких бы то ни было еще символов государственной власти, двуглавый орел именно как символ России, Российского государства; и гимны – как неформальный гимн «Боже, царя, храни», а формальным гимном был  «Коль славен наш Господь в Сионе», утвержденный специальным постановлением Российского правительства адмирала Колчака в 1918 году. Такие интересные черты, признаки, которые нужно учитывать, когда мы говорим об определении понятия «Белое дело», «Белое движение», именно в период Гражданской войны в России. В русском зарубежье Белое движение было уже иным.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Одна из интересных тем, связанных с историей Белого движения, – это тема его политической программы, то есть за что воевали белые солдаты и офицеры в годы Гражданской войны в России. Существует миф, довольно распространенный сейчас в исторической публицистике, о том, что белые воевали исключительно за идеи какой-то абстрактной России. И эта Россия не имела никаких конкретных черт, а была чем-то крайне неопределенным – что-то очень красивое, поэтичное, романтичное. Нередко сторонники этого мифа почему-то очень любят апеллировать – уж не знаю, почему, может быть, нравится – к известной песне группы «Белый орел». В ней есть слова «и хруст французской булки». В последнее время даже появился термин «хрустобулочники», который определяет всех, кто так или иначе – естественно, в представлении авторов этого термина – сочувствует Белому движению, как-то отделяя его от остальных политических сил и партий. За что боролись? Получается, кроме хруста французской булки, у них ничего и не было.

Еще один интересный миф – то, что Белое движение в своих политических лозунгах, своих политических программах старательно, сознательно, намеренно обходило вопрос о монархическом принципе правления. Причем делало это, исходя из того, что политики,  военные, да и генералы, участвовавшие в Белом движении, – это те люди, которые запятнали себя Февралем 17-го года – «февралисты». Раз они прямо или косвенно участвовали в отречении, свержении Николая II, то как же, по этой логике, они могут быть монархистами? Конечно, нет.

Если разобраться в сути двух этих основных мифологем, следует отметить следующее. Во-первых, политическая программа у белых безусловно была, и заявляли они о ней очень и очень часто. Конечно, программа носила декларативный характер, но в ней содержались практически все пункты, касающиеся и внутренней, и внешней политики. Поэтому абстракции Белой России и тем более каких-то хрустящих французских булок здесь отнюдь не было. Может быть, определенный процент дворян, которые шли воевать с большевиками и советской властью, наверное. вспоминали о своих имениях, но социальный состав Белой армии как раз свидетельствует о том, что дворянство в ней отнюдь не преобладало, что состав Белых армий был народный: здесь были те, кого можно было бы назвать разночинцами или российской интеллигенции, были выслужившиеся, а отнюдь не только потомственные, дворяне, хотя потомственные были тоже, были и князья, и графы, были и казаки, были и крестьяне. И каждому из этих сословий борьба с советской властью, конечно, представлялась как борьба за что-то, за какую-то определенную, осязаемую, конкретную цель.

Если говорить о политическом вопросе: о режимах, власти – тут мы как раз переходим к рассмотрению второго мифа – зададимся вопросом: можно ли было провозглашать монархический лозунг в таких условиях, которые были в России конкретно в 1918-1920 и даже 1921 годах? Мы не берем здесь эмиграцию. потому что в эмиграции монархисты выступали очень активно, неоднократно заявляя, что только монархический строй приемлем в России и никакого другого быть не может. Но это была уже эмиграция – люди, которые могли составлять различные программы, планы, но при этом эти программы и планы как правило оставались на бумаге, в мечтах и, можите быть, каких-то отдаленных перспективах.

Когда идет реальная борьба за страну, реальная борьба за интересы населения на территории России, что немаловажно, то просто так провозгласить монархический лозунг в стране, которая буквально за несколько лет перед этим – если мы берем 19-й, 20-й годы – в 17-м году категорически отреклась от монархии, и  в карикатурах, в публицистике, прозе и поэзии всячески третировало ее, и вот так заявить о восстановлении монархического строя, наверное, было невозможно.

Но это было бы еще полбеды, потому что, действительно, монархические симпатии в населении были, в населении они росли. Правда, тут, наверное, есть и третий миф: сейчас ходит такой популярный тезис о том, что якобы Троцкий говорил, что если бы белые выдвинули монархический лозунг, то советская власть не продержалась бы и одного дня. Если бы белые об этом знали, то, наверное, действительно так бы и сделали. Но, видимо, они были все-таки реальные политики. Во-первых, Троцкий, по крайней мере в годы Гражданской войны, так никогда не говорил, а, наоборот, есть свидетельства о его прямых словах, что «Россия переболела монархией», то есть никогда больше к монархии не возвратиться. Это слова Троцкого, его позиция, и в этом он убеждал красноармейцев и красногвардейцев, которые шли на фронт.

Еще один очень важный момент – монархию без монарха, конкретного лица – носителя власти провозглашать бессмысленно. Потому что империя, монархия держится на единственном правителе – на человеке. Колчак ни в коем случае не мог бы так сделать, даже если бы захотел, просто потому, что его, может быть, не признали другие генералы, сказали бы: А почему он вдруг заявил о себе как о монархе? Никаких связей с Домом Романовых у него естественно не было.

Почему еще не делали так? Очень важно помнить, что когда белые получили сведения о расстреле Николая II, а в советских газетах было объявлено именно о том, что царь казнен, а царская семья укрыта в надежном месте, это вызвало очень много споров и вопросов. Естественно, сразу возникал вопрос о том, где остальные члены семьи, где наследник Алексей Николаевич, где Михаил Александрович Романов. Ведь этого никто не знал даже в эмиграции, и даже вдовствующая императрица Мария Федоровна считала, что и ее сыну удалось каким-то образом спастись. Никто точно не знал о том, что произошло с царской семьей. Поэтому Колчак не случайно начинает расследование. Сразу, как только белые войска вступают в Екатеринбург, начинаются следственные действия по вопросу о том, что произошло с царской семьей, пытаются найти следы каких-нибудь свидетелей, которые могли бы на возможность спасения хотя бы кого-то из царской семьи.

С Михаилом Александровичем Романовым история была совершенно запутанной, потому что, как известно, его так называемая казнь, а на самом деле, настоящее убийство, не имело санкции даже со стороны местной советской власти, не говоря о Москве. И то, что было сделано с Михаилом Александровичем Романовым, тоже вызывало очень и очень много вопросов

Поэтому и не было вопроса, связанного с персональным возглавлением, персональной ответственностью, единственное, что было сделано официально, правда, уже в конце истории Белого движения – в 1922 году Приамурский земский собор торжественно заявил, что верховная власть в будущей освобожденной от советской власти России должна принадлежать представителям Дома Романовых – именно так было объявлено. То есть не кому-то конкретно, а просто Дому Романовых. Но данный монархический лозунг, как мы видим, положения не спас и фронт, в общем-то, не изменился.

Конечно, монархические симпатии были, правильнее, наверное, сказать симпатии к единоличной авторитетной власти, власти, которая освящается Церковью, власти, которая имеет поддержку народа. И персонификация этой власти должна была состояться уже после национального, учредительного собрания, после земского собора, который, в свою очередь, должен был быть созван после окончания Гражданской войны и занятия белыми войсками Москвы и Петрограда.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Очень интересный вопрос в истории Гражданской войны, тоже связанный с Белым движением, это вопрос о так называемом белом терроре. Сейчас очень часто обсуждаются эти проблемы, говорят о том, что были плохие красные и были плохие белые, был красный террор и белый террор – в общем, все были плохие, никого не было хорошего. Подобного рода позиция, наверное, слишком упрощенная и однобокая. Я не буду сейчас говорить о красном терроре, потому что это отдельная тема и говорить здесь можно очень много, отмечу только очень важный правовой момент. Словосочетание «белый террор», в отличие от «красного террора», никогда ни одним белым правительством официально не заявлялось. И никакого законодательного акта, похожего на декрет о красном терроре, который, как известно, был издан после покушения на Ленина, акта о терроре и возмездии за какие-то действия советской власти белыми не принималось.

Тем не менее такое словосочетание все-таки используется, и, наверное, с ним можно согласиться, но нужно его конкретизировать и уточнить. Каким образом? Прежде всего для белых советская власть, большевики – это захватчики власти, те, кто пришли к ней незаконным, нелегитимным путем. И никакие доводы Ленина и его сторонников о том, что их выбрал и поддержал народ, белых в этом убедить не могли. Разгон Учредительного собрания, захват власти в Петрограде в октябре 17-го года, подписание – фактически капитуляция – сепаратного Брестского мира – это те вехи, которые, с точки зрения белых, ставили власть большевиков вне закона. Естественно, что большевики, советская власть, платили им той же монетой, и определение «враг народа», определение «вне закона» по отношению к белым употреблялось сплошь и рядом.

Таким образом мы можем говорить о политическом противостоянии, борьбе двух политических систем и, естественно, о борьбе двух законодательных систем. И если со стороны советской власти белые выглядели врагами народа, и с врагами народа естественно надо было расправляться самым беспощадным и жестоким образом, то и со стороны белых представители советской власти, большевиков выглядели отнюдь не как некие непонятно откуда взявшиеся инопланетяне или туземцы, с которыми никто не знает, что делать, но именно как нарушители закона, люди, которые – еще раз подчеркну это – преступным путем пришли к власти. Им власть никто не передавал, но это было именно вооруженное восстание.

И, опираясь на законодательную базу Российской империи, на ту часть законодательства, которая касалась непосредственно политических преступлений – а это была довольно развитая часть нашего уголовного имперского судопроизводства, которое дополнялось и в период Столыпина, и во время борьбы с революцией 1905 года – опираясь на эту часть законодательства, белые строили свою репрессивную политику. Правильнее говорить именно так: не белый террор, а репрессивная политика Белых правительств в отношении тех, кто захватил власть преступным путем.

В отношении представителей советской власти, представителей большевиков применялись нормы уголовного судопроизводства Российской империи, только теперь там было не «покушение против царской особы», а покушение на власть Временного правительства, которая все же считалась легитимной или на власть адмирала Колчака. Это борьба с внутренним, а не внешним врагом – это тоже важно отметить. Поэтому когда иногда говорят, что Колчак является военным преступником, надо понимать, что термин «военный преступник» употреблялся в то время исключительно в отношении борьбы с внешним врагом или при совершении воинских преступлений, связанных с дезертирством, мародерством и т.д. А по отношению к представителям советской власти, по отношению к представителям партии большевиков репрессии применялись именно как к политическим противникам.

Какого рода были эти репрессии? Здесь прежде всего необходимо сказать, что Деникинское правительство, правительство Врангеля и правительство Колчака как главное,  признанное остальными Белыми правительствами, разработало законодательную систему, которая как раз предусматривала различные категории ответственности за захват власти. Было так называемое законодательство о бунте – это тоже очень важный и интересный термин: действия большевиков в 17-м году определялись даже не как восстание, а именно как бунт – термин, свойственный именно имперскому уголовному законодательству. И согласно этому законодательству, у Колчака, конечно, предусматривалась высшая мера наказания по отношению к верхушке советской власти, по отношению к руководству большевистской партии. Но поскольку законодательство разрабатывалось в 19-м году, а численность большевистской партии на тот момент составляло уже порядка 400 тысяч человек, то применять подобного рода репрессии по отношению к такому количеству большевиков, действительно, означало применение какого-то массового репрессивного действия, наказания. Поэтому для рядовых членов большевистской партии предусматривалась такая ответственность как ссылка, высылка или такая санкция, как лишение права заниматься политической деятельностью в течение пяти лет. Как мы видим, здесь невозможно говорить о каком-то  кровожадном, злодейском характере репрессивного законодательства белых.

Но была и другая сторона белого террора, а именно связанная с деятельностью военных властей на тех территориях, которые были объявлены на военном положении. И здесь мы видим огромное количество примеров, когда, действительно, подавляя восстания  в тылу, Белые армии, белые войска или белые карательные отряды действуют достаточно жестоко, берут заложников, применяют насилие: наказания, порки, расстрелы. Но опять же если задуматься: когда в публицистике встречаешь указания на то, что белые тысячами (откуда берется эта цифра, правда, не совсем понятно) убивали, уничтожали русских крестьян в каком-нибудь уезде или губернии, то возникает вопрос, почему это происходило? Естественно, не должно возникать образа, который представляется так: входят белые войска в деревню, хватают всех крестьян, вовремя из нее не убежавших, и расстреливают их или заживо закапывают в землю. Конечно, такого не было.

Правильно применялись репрессии, правильно применялись наказания, но по отношению к тем районам, тем деревням и уездам, где было большевистское повстанческое, партизанское движение, что было – и руководители большевиков не скрывали этого – очень важным фактором в борьбе с Белыми армиями. Потому что если бы не мощное партизанское движение в тылу Колчака и аналогичное, достаточно мощное партизанское движение, которое организовывалось большевиками-подпольщиками специально, они знали на что идут, это были их целенаправленные действия, на юге и на севере России, то, конечно, устойчивость и стабильность белых фронтов была бы больше. Борьба с этими партизанскими движениями рассматривалась белыми именно как борьба с бандитизмом, борьба с теми, кто нарушает закон, теми, кто взрывает железные дороги, убивает милиционеров, местных чиновников, священников в православных храмах, убивают своих же крестьян, богатых, зажиточных. И по отношению к этим повстанцам, партизанам действительно применялись репрессии.

Подобного рода показательные вещи, наверное, должны учитываться, когда мы говорим о сути белого террора именно как о репрессивной политике, направленной против или самой советской власти, или ее представителей, которые действуют на фронте и в тылу Белых армий.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Еще один достаточно важный аспект политического курса Белого движения – это аграрно-крестьянская политика, вернее сказать, программа, потому что назвать политикой те действия, которые предпринимали Белые правительства, можно было бы только в том случае, если бы это действительно была политика реализованная, осуществленная, а нам в большей степени приходится говорить о том, что это были проекты, постановления, распоряжения, носившие временный характер. Естественно, более серьезная, более разработанная и детальная политика должна была бы осуществляться уже после окончания Гражданской войны.

Тем не менее в советской историографии существовал очень устойчивый тезис, который по большому счету тоже можно было бы назвать мифом, о почти стопроцентном восстановлении помещичьей собственности на землю, возвращении помещикам всех захваченных у них крестьянами земель и, естественно, о том белом терроре, который бы развернулся в том случае, если бы эти земли им так возвращались. Корни этого тезиса уходят очень глубоко, наверное, даже не в период революции и Гражданской войны, а в период знаменитого «черного передела» – борьбы крестьян за землю и волю, которая начиналась еще со времен Степана Разина и Емельяна Пугачева. И в период Гражданской войны в советской пропаганде этот тезис использовался очень активно, для того чтобы показать, какие белые ужасные, кровожадные и как крестьянам ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя этих белых поддерживать. Потому что если они их будут поддерживать, то вернуться помещики, заберут всю землю и их накажут. Этот тезис срабатывал очень эффективно. Действительно многие из крестьян, понимавших, что они получили землю и имение своего бывшего помещика, в общем-то, не законно, а захватным путем, осознавали, что, может быть, придется нести за это ответственность перед той властью, которая может прийти на смену советской власти. Это психологическое состояние российского крестьянства, особенно те губернии, где черный передел после декрета о земле проводился очень и очень активно, повлияло на устойчивость Белого движения.

Но, если мы возьмем конкретные законодательные акты, конкретную законодательную базу Белых правительств, то ни в одном из этих актов мы не найдем слов о стопроцентном восстановлении помещичьей собственности на землю. Более того, об аграрной реформе генерала Врангеля (речь о которой пойдет впереди), можно было бы говорить как о реформе, которая буквально следовала из эсеровских принципов, отнюдь не предусматривавших восстановления помещичьего землевладения.

В чем же была специфика аграрной программы белых? Ключевой тезис гражданского законодательства, аграрного в том числе, тех Белых правительств, которые выступали как Всероссийские, претендовали на статус всероссийской власти, правовой тезис заключался в восстановлении права частной собственности как таковой вообще. Но при этом делалась очень важная и существенная оговорка: восстановление права частной собственности не означает стопроцентной реституции, то есть не означает возврата этой собственности бывшему владельцу. То, что ты, будучи владельцем земли, тем самым несчастным помещиком, которого лишили имения, можешь заявить о своих правах на то имение, которого у тебя отобрали, заявить о правах на землю, которую теперь обрабатывают твои крестьяне, не подвергалось сомнению. Но заявление прав отнюдь не означало возвращение имущества.

Была разработана специальная система, в соответствии с которой бывшим владельцам выплачивалась компенсация за нарушенные права собственности, но компенсацию эту платило государство. Государство выступало посредником между крестьянам и помещиками. Более того, помещикам даже не рекомендовалось возвращаться в свои имениях, свои деревни, для того чтобы не создавать у крестьян впечатления о том, что сейчас приедут и будут кого-то  наказывать и лишать земли. Такова была именно законодательная база.

Естественно возникает вопрос, как бы расплачивалось государство? Поскольку, если вспомнить нашу российскую историю еще после отмены крепостного права, после великой крестьянской реформы 1861 года, механизм подобного рода был отработан, предусматривалось, что крестьяне расплачиваются с государством за ту землю, которую они используют в сельскохозяйственных целях, то есть это бывшая помещичья земля, и платят государству определенную часть со снятого с этой земли урожая. Либо это будет третья часть, как предусматривалось у Деникина, либо пятая часть, как позднее у Колчака, либо вообще двадцать пятая часть урожая, как у Врангеля. Так или иначе эта часть отнюдь не будет огромной и непосильной для крестьянина. Получая эту часть урожая, государство аккумулирует у себя некий зерновой фонд, продает, реализует, экспортирует зерно, получает деньги и через определенную систему финансовых институтов уже расплачивается этими деньгами с бывшими владельцами. Такая, может быть, сложная, на первый взгляд, система, но которая многими юристами и министрами Белых правительств, теми, кто на практике знали сельское хозяйство и аграрные вопросы, признавалась как наиболее оптимальная. Напомню, что в Правительстве Юга России у генерала Врангеля правительство возглавлял Александр Васильевич Кривошеин, ближайший сподвижник Столыпина.

В чем же заключалась другая часть аграрной политики. Здесь уместно вспомнить уже упоминавшуюся врангелевскую земельную реформу, которая ориентировалась на создание слоя крестьян-собственников. По сути это было продолжение столыпинской аграрной политики, продолжение, которое предусматривало, что крестьяне-собственники обязательно должны не просто владеть землей, не распоряжаться ею как некие рантье, которые будут сдавать ее в аренду,  нанимать батраков и сами при этом ничего не делать, но они должны в обязательном порядке лично работать на этой земле. При этом государство оказывает им всяческую поддержку кредитами, достаточно доступными, семенами, агротехникой, удобрениями, оказывает какие-то консультативные услуги. То есть создается очень развитая база для прежде всего интенсификации сельского хозяйства – и это принципиальный пункт. Потому что в программе советской власти первых лет после 17-го года главный тезис был в том, что крестьянам все время не хватало земли, поэтому они наконец получили эту землю, отобрав ее у помещиков, и вот теперь будет развиваться сельское хозяйство. Но если посмотреть статистику, то большой прибавки земли в губерниях европейской России не произошло, а вот падение показателей сельского хозяйства: урожайности, посевов было налицо.

Поэтому интенсификация сельского хозяйства, интенсификация сельского труда на тех территориях, которые уже есть у крестьянина, чтобы он лучше обрабатывал уже имеющуюся у него землю и соответственно добивался роста урожайности и увеличения качества своей продукции. Это была задача, которую, конечно, было невозможно решить в условиях Гражданской войны да и, наверное, первых лет после ее окончания, если предположить, что белые победили бы в Гражданской войне и начали осуществлять свою аграрную политику.

Но в целом вектор развития сельского хозяйства здесь достаточно четок и ясени и по сути продолжает те преобразования, которые были начаты еще реформами Петра Аркадьевича Столыпина. Кроме этого, нужно еще иметь в виду, что во многих регионах, где были белые, например в той же самой Сибири, вообще не было крепостного права и не было помещиков. Поэтому там для крестьян гораздо актуальнее были вопросы свободы рынка, вопросы продовольственного регулирования, в конце концов, вопросы мобилизации и реквизиции, а не отношений  с помещиками или восстановления помещичьей собственности в какой бы то ни было форме.

Тем не менее эти проекты так и остались проектами, врангелевская реформа начала осуществляться, но проводилась она всего лишь несколько месяцев. Хотя даже эти несколько месяцев в Крыму, Северной Таврии, дали очень неплохие результаты. Это здесь было совершенно очевидно, Врангель это видел, и с мест ему доносили, что крестьяне с большим интересом относятся к тем мероприятиям, которые провозглашает врангелевская земельная реформа.

И, конечно, тезис, о котором говорилось в начале нашей лекции о том, что захваченная у помещиков земля ни в коем случае не должна им просто так возвращаться, а должна компенсироваться, тоже был озвучен во врангелевской реформе. Более того, захваченная помещичья земля должна была закрепляться за крестьянами уже в собственность, то есть тезис о крестьянине-собственнике сохранялся.

Таковы были основные тезисы аграрной политики, которая, безусловно, имела очень важное значение в условиях нашей России столетней давности, поскольку ни в коем случае нельзя забывать, что подавляющее большинство населения России составляло крестьянство.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Одним из расхожих тезисов советской и белой пропаганды был тезис о том, что Белое движение выступает за единую, неделимую Россию. Но как по-разному понимали этот тезис в советской и белой пропаганде.

В советской пропаганде, пропаганде большевиков тезис о единой, неделимой России характеризовался примерно так: белые несут возрождение тюрьмы народов, чуть ли не колониального ига по отношению к народам Средней Азии, Дальнего Востока, Сибири, малым народностям, что уж говорить о еврейском вопросе, то, что белые – антисемиты всячески подчеркивалось в советской пропаганде, и это был один из очень важных тезисов после революции 1917 года.

В белой пропаганде этот же лозунг за единую, неделимую Россию, как ни странно покажется, не носил именно национально-государственного подтекстом. Он имел прежде всего социальный подтекст, то есть предполагалось, что единая, неделимая Россия – это объединение всех сословий, всех граждан Российского государства, всего народа, и здесь как раз предполагалось национальное единство, а не единство какого-то определенного, конкретного народа: русского, украинского, еврейского и т.д. То есть интересы государственности, национальные интересы ставились выше интересов отдельных народностей, и в этом отношении, наверное, можно было говорить о некоем имперском векторе, имперской составляющей белой пропаганды.

Но какова же была национальная политика белого движения. И мог ли быть осуществлен в реальности тезис советской пропаганды о том, что малейшие стремления к свободе малых народностей, отдельных народностей и наций в составе Российского государства будут подавлены и что не может идти никакой речи – а это кстати тоже был очень популярный тезис – о том, что Белое движение не признает какую бы то ни было независимость бывших частей Российской империи: Финляндии, Польши, Прибалтики, Кавказа, Закавказья, других республик. Насколько все это соответствовало действительности?

На этот вопрос может быть дан однозначный и четкий, на мой взгляд, ответ. В случае победоносного для белых окончания Гражданской войны предполагалось воссоздание единой, но федеративной или даже в какой-то степени конфедеративной государственности. Правда, эти термины «федерация» и «конфедерация» почти не использовались. Гораздо более распространенным определением был термин «областная автономия», «областничество». Что же это означало?

Областничество, областная автономия, прежде всего означало то, что каждая народность, каждая территория в составе бывшей Российской империи имеет право на определенную степень самостоятельности. Но вот степень этой самостоятельности, конечно, должна быть различной, должна варьироваться. Это может быть местное самоуправление, это может быть какая-то культурная автономия, в том случае, если данная народность, данная нация не обладает какими-то претензиями на самостоятельность – на выход из состава России, это может быть современный субъект федерации, выражаясь современным языком. Хотя еще раз отмечу, что сам термин «федерации» белые старались не использовать. Но если будет так, этот субъект, эта областная единица должна иметь местные органы власти, должна иметь местный парламент, какого-то местного главу исполнительной власти.

И, конечно, есть те части Российской империи, которые при всем большом желании, даже в случае победы над советской властью, уже невозможно будет вернуть в состав прежде единой России. Если говорить о конкретных примерах подобного рода. Те части России, которые, пожалуй, уже не вернется в ее состав, – это прежде всего Польша и Финляндия. В отношении их однозначно говорилось, что они будут иметь свою политическую независимость. Однако возникали спорные территориальные вопросы, нужно было четко определить линию государственной границы, четко представить, какая часть территории отойдет к России, а какая останется у Польши и у Финляндии. Затем аналогичную схему стали применять и в отношении прибалтийских республик – это Эстония, Латвия и Литва. Окончательно утвердить эти вопросы было должно все то же национальное собрание, все тот же самый земский собор, который как раз утвердит эту модель, условно говоря, областного устройства.

Второй тип, о котором я уже сказал, – вариант федеративного управления. Наиболее яркий, характерный пример его – это казачьи области. Двенадцать казачьих войск и дополнительно два казачьих войска, созданных Колчаком, – Енисейское и Иркутское, все они без исключения имели свое самоуправление: свои парламенты, своих атаманов. И ни Колчак, ни Деникин не покушались на их ликвидацию. Конечно, были какие-то инциденты, какие-то спорные моменты, связанные со стремлением часть казачьих депутатов и политиков вообще отделиться от России. Такие настроения были, например, свойственны части депутатов Кубанской рады в 1919 году. Но это отнюдь не означало, что Раду нужно распускать, ликвидировать, выборных атаманов упразднять. Никоим образом. Более того, Врангель даже включил всех наличных на тот момент на юге России казачьих атаманов в состав своего правительства.

По подобной схеме предполагалось действовать и с другими территориями, которые тоже буду претендовать на этот областной, или, выражаясь по-современному, федеративный статус. Это предполагалось сделать и в отношении Украины, и в отношении Белоруссии, и тех областей, именно областей, которые белые считали необходимым создать на территории Сибири, Туркестана. Сама Сибирь вообще должна была представлять отдельную область, отсюда знаменитый термин, который часто использовался в Гражданскую войну – Сибирское областничество.

В отношении тех народностей, которые еще не имеют ярков выраженного государственного статуса, предполагалась автономия, местная, культурная, на уровне местного самоуправления, земского самоуправления, на уровне каких-то городских дум, которые будут укомплектованы именно делегатами, представляющими интересы данной местной национальности.

В общем и целом таков был вектор решения национального вопроса. Совершенно очевидно, что мы не можем здесь говорить о восстановлении унитарной модели, которая полностью игнорирует какие бы то ни было национальные особенности. И, наверное, в многонациональном Российском государстве иной политики после революции и Гражданской войны и быть не могло.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Еще один очень интересный пункт политической программы Белого движения – это вопрос, связанный с политикой в отношении рабочего класса, тех свобод и демократических завоеваний, которые были достигнуты рабочим классом на протяжении десятилетий перед революцией 1917 года. В советской историографии был такой довольно устоявшийся тезис – белые, поскольку они защищают интересы буржуазии, защищают интересы капиталистов, полностью вернут все в дореволюционное состояние, то есть отнимут у рабочих те свободы и завоевания, которые они получили после 1917 года, более того, отнимут, наверное, еще и те, которые они имели после 1905 года, то есть будет кровавый террор по отношению к рабочим.

Но законодательная практика в регионах, занятых белыми войсками, отнюдь не предусматривала каких-то массовых репрессий по отношению к рабочему классу, именно потому, что это  рабочий класс – представители рабочего сословия. Отнюдь нет, наоборот. Тут уместно отметить, что регионы, которые контролировались Белыми правительствами, это регионы, за исключением юга России, с достаточно слабо развитой промышленностью. Там очень развитое сельское хозяйство, как в той же Таврии или Сибири, особенно Западной, но крупных промышленных предприятий там не было. Основной промышленный потенциал России находился под контролем советской власти, Советской России, Советской республики, поэтому вполне логично, что Ленин заявлял о советской власти именно как о власти пролетарских рабочих.

Но и в том случае, если бы Белое движение смогло бы победить и начало бы осуществлять некую альтернативу, предусматривалось сохранение практически всех тех завоеваний, демократических свобод, которые были достигнуты рабочими после февраля 1917 года. То, что было после октября 1917 года, здесь можно однозначно сказать, что многое из этой законодательной практики белые действительно отвергали, но определенные достижения рабочих тоже сохранились. Какие именно?

Восьмичасовой рабочий день – это завоевание 1917 года сохранялось безусловно. Правда, предусматривались сверхурочные работы, возможность увеличения продолжительности рабочего дня, но за дополнительную оплату. Рабочий день мог бы и сократиться, но исходя из конкретных условий каждого конкретного предприятия. И в этом случае белые выступали как сторонники синдикалистской политики, в соответствии с которой предприниматель, коммерсант должен все-таки договариваться с рабочим коллективом, не навязывать ему свою волю, а каким-то образом координировать свои действия и намерения как владельца и директора-распорядителя этого предприятия с рабочим коллективом.

Безусловно сохранялись профсоюзы. Более того, имелись неоднократные примеры, как на территориях, занятых Белыми армиями, профсоюзы не просто функционировали, как, например, в Киеве в 1919 году, а еще и активно поддерживали Белое движение, потому что в том же Киеве большой процент в профсоюзах принадлежал рабочим трамвайных депо. И эти профсоюзы создавали специальные рабочие дружины, которые участвовали в обороне Киева от Красной армии, а затем отступили вместе с белыми войсками. Очень популярный пример участия рабочих в Белом движении – это Ижевско-Воткинская дивизия, состоявшая из рабочих Ижевских и Воткинских оружейных заводов. Можно привести похожий пример, правда, в уже далеком от Сибири регионе – в Туркестане, в Закаспийской области создавались специальные рабочие дружины железнодорожников, и они также активно участвовали в боевых действиях.

Даже на юге России, где, казалось бы, рабочие, пролетарские, революционные традиции были недостаточно сильны, недостаточно успешны и устойчивы, даже здесь мы видим факты реальной поддержки рабочими Белого движения. Рабочие активно участвуют в деятельности профсоюзов, поддерживающих генерала Врангеля в Крыму в 1920 году. Из донецких шахтеров формируются части Третьего и большей части Четвертого ударных корниловских полков в составе корниловской дивизии. Также рабочие работают на железных дорогах, в портах по погрузке и разгрузке. Конечно, это не исключает и борьбы за свои права.

К слову сказать, факты также свидетельствуют о том, что на территориях, занятых Белыми правительствами, проводились рабочие забастовки. И проведение этих забастовок отнюдь не означало, что после их проведениях всех их участников будут переписывать и потом расстреливать в казематах контрразведки.

Правда, забастовочное и рабочее движения вводились в определенные рамки. Если территория находилась на военном положении, то здесь забастовочное движение, конечно, исключалось. Если рабочее движение грозило срыву нормального графика работы предприятия, если здесь были реальные опасности, связанные с деятельностью каких-то отдельных воинских частей, с положением на фронте, тоже вводились достаточно жесткие ограничения.

Но в целом рабочее законодательство белых исходило из того, что те демократические свободы, которые имели рабочие, могут и должны сохраниться. Показательна в этом отношении речь Деникина, когда он приехал в Одессу и выступал перед портовыми рабочими. Как известно, это достаточно своеобразная публика, это не убежденные сторонники сильной власти, а, скорее, наоборот, анархисты. Деникин получил там поддержку, когда совершенно категорично заявил, что главная задача рабочих – это собственно работа, зарплата, достойное обеспечение своей жизни и жизни своей семьи, то есть рабочий должен решать прежде всего экономические требования и вопросы. А вот заниматься какими-то политическими акциями протеста, начинать забастовку с целью, чтобы потом она переросла в вооруженное восстание, как это следовало из доктрины большевистской партии, – все это считалось ненужным, излишним и вредным для рабочего класса.

Неслучайно в качестве примера и Деникин, и Колчак выдвигали образцы сотрудничества рабочего класса с предпринимателями в Англии, в частности практика британских тред-юнионов, британских профсоюзов, которые далеко не всегда вели к каким-то конфликтам с предпринимателями, а как раз наоборот, стремились достичь согласия, компромиссов по тем или иным экономическим вопросам.

Конечно, в советское время миф об антинародном характере Белого движения захватывал и рабочих. И этот пропагандистский штамп был достаточно устойчив. Но если разобраться в фактах, реалиях того времени, мы видим, что здесь тоже не все будет так однозначно. Если ни в коем случае нельзя говорить о восстановлении всех реакционных ужасных порядков прошлого, чуть ли не о крепостном праве по отношению к крестьянам, которые, естественно, не выражались Белыми правительствами, точно так же мы не можем говорить и о тотальном, стопроцентном восстановлении каких-то реакционных законов или вообще отсутствии такого законодательства по отношению к рабочему классу России.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Проблема, которая очень часто определяется как одна из причин поражения Белого движения, заключена как раз в том контексте, что, с одной стороны, это героический фронт, который не жалел себя, ходил в «ледяные походы» и сражался с многократно превосходящими его силами Красной армии, а, с другой – это гнилой, разваливающийся тыл, совершенно никуда не годный, который паразитировал на фронте и был наполнен всякого рода политиками, только и мечтавшими о возвращении своих имений, о возвращении в Москву, Петроград и придумывавшие казни по отношению к представителям советской власти. А пока этот гнилой тыл так мечтает, белые войска терпят на фронте поражение и в конце концов тыл тоже откатывается в Черное море, Тихий океан и за границу.

Этот тезис обязан своим происхождением уже не советской пропаганде, а воспоминаниям и мемуарам очень многих белых, особенно тех, которые писали свои воспоминания в эмиграции, зарубежье и мучительно пытались найти ответ на вопрос, почему же они проиграли. И эта рефлексия, конечно, очень выгодно отличает многую литературу белых, в отличие от литературы красной, советской. Это как раз попытка самокритичного, покаянного, я б даже сказал, анализа своих недостатков.

Но насколько все-таки такие покаянные мотивы соответствуют реальности? Если положеть на положение белых армий, самая серьезная проблема, котоая была у белых, – это проблема со снабжением фронта, причем со снабжением не столько оружием, сколько продовольствием и обмундированием. В этом отношении можно отметить, что белые армии опирались на регионы, не очень богатые ресурсами в том же самом обмундировании. Поэтому очень часто приходилось делать закупки, платить валютой тем же англичанам за поставки обмундирования. Это привело к очень популярной частушке, ходившей в Сибири в годы Гражданской войны о том, что мундир английский, а погон российский. Действительно, мундиры и были английские.

Что касается продовольствия, то хотя тот же самый юг России контролировался белыми армиями, но крестьяне очень неохотно шли на выполнение каких-бы то ни было поставок для армии. Белые, кстати, в какой-то степени играли и в противовес советской власти, придя в тот или иной город или село, они заявляли, что продразверстки уже не будет, каких-то обязательных повинностей, которые крестьяне несут по отношению к армии и власти, тоже не будет, а будет свободный рынок, свободная торговля, будет полная свобода. И вдруг проходит несколько месяцев и белые власти заявляют о том, что тоже нужно кормить фронт и оказывать продовольственное снабжение. Крестьяне выражают недовольство, и, как показывает практика Гражданской войны, оно может даже привести к повстранчеству, каким-то партизанским действиям, и здесь уже будет не до сантиментов, по отношению к партизанам могут быть  карательные акции и, соответственно, эскалация этого противостояния в тылу белых.

Но, с другой стороны, если посмотреть на положение советской власти, то и советский тыл тоже был далеко не идеальным. Тем не менее советский тыл оказался более прочным. Почему? Здесь, наверное, имеет смысл отметить, что советская вертикаль все-таки была достаточно прочной и устойчивой, поскольку опиралась на разветвленную систему местных партийных организаций, советских организаций, комбедов.

У белых этого не было и быть не могло, хотя бы по той простой причине, что когда белые армии занимали какую-то новую территорию, которая до этого принадлежала советской власти, они фактически не могли создать там нормального аппарата. Казачьи войска, естественно, исключение, потому что казачьи области выбирали свои парламенты, своих атаманов, и у них было свое самоуправление, там было намного проще. Но если речь идет о таких губерниях, как Правобережной и Левобережной Малороссии, уральских, поволжский губерниях, то здесь приходящих в города этих регионов белых местное население могло встречать и крестным ходом, и колокольным звоном, и хлебом-солью, но местного бюрократического, чиновничьего аппарата найти здесь они, к сожалению, не могли.

Причиной этого, наверное, как раз и является политика красного террора, потому что есть неоднократные свидетельства о том, что потенциально опасные для советской власти представители свергнутых классов брались на учет и при первой же опасности в отношении их применялись репрессии: их или вывозили из прифронтовой полосы, чтобы они не перешли к белым, либо, как это было на территории Украины, просто-напросто расстреливали в подвалах ЧК.

Поэтому у белых не было нормального аппарата, нормальной схемы, системы, которая могла бы создать этот прочный тыл. Ну а что же политики, речь о которых шла в начале сегодняшней лекции? Они действительно были, действительно сидели в приморских городах, но с очень и очень большим трудом поддавались на уговоры поехать куда-нибудь за пределы этимх самых приморских городов.

А если говорить о таких фамилиях бывших царских министров, как: граф Коковцев, министр финансов Барк или многие другие царские чиновники, то на этот момент многие из них уже были за границей. Тем не менее многие политические деятели Российской империи продолжали свою работу и по мере возможностей и сил оказывали поддержку Белому движению. Например, здесь уместно вспомнить Сергея Дмитриевича Сазонова, министра иностранных дел Российской империи, при котором началась Первая мировая война и который был на этой же должности министра иностранных дел в правительстве адмирала Колчака и старался, насколько это было возможно, отстаивать российские интересы перед иностранными государствами.

Но в целом тыл, конечно, оставлял желать лучшего. Наверное, можно было бы пойти на идею местной самоорганизации местного населения, то есть сделать так же, как и большевики – провести местные выборы, опереться на органы земства или на какие-то органы, оставшиеся от советской власти, если они приемлемы для белых. Но тут был тезис о том, что проводить нормальные выборы до окончания Гражданской войны нельзя. Когда Гражданская война закончится, когда  можно будет составить нормальные избирательные списки, бюллетени тогда и пройдут выборы в земское и городское самоуправление, и все будет работать, как и раньше. До окончания Гражданской войны ничего подобного делать нельзя. Это тоже, как показала практика Гражданской войны, была серьезная политическая ошибка.

Что касается фронта, здесь, конечно, нужно отметить достаточно пестрый социальный состав белых армий. Необходимо сказать, что были здесь и примеры подлинного героизма, самопожертвования, наверное, наиболее яркой фигурой является генерал Владимир Оскарович Каппель, который, жертвуя собой, фактически спас остатки белых армий Восточного фронта от гибели в Сибирской тайге, выведя их ценой собственно жизни из этого великого Сибирского «ледяного похода».

Поэтому когда мы говорим о героях Гражданской войны, наверное, этот термин все-таки уместен по отношению к тем, кто, действуя согласно известной евангельской заповеди, душу свою положит за други своя. То есть, жертвуя собой, командир, офицер, солдат спасает своих подчиненных, своих сподвижников и соратников. Безусловно, можно отметить и такую черту белых армий, как ее относительно молодой состав. По статистике средний возрастной состав белых, воюющих на фронте, был от 15–16 до 20–25 лет, не старше. Позднее, уже в эмиграции, это повлияло на то, что очень многих из бывших воинов белых армий в своих воспоминаниях описывали эту эпоху как нечто героическое и в какой-то степени даже романтичное. И сейчас, когда эти воспоминания переизданы, многие наши читатели именно через призму этих военных воспоминаний смотрят на реальные проблемы, которые были в период Гражданской войны в России.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Тезис, который сейчас озвучивается достаточно часто, звучит примерно так: Белое движение полностью зависело от иностранной поддержки, полностью зависело от Запада и уже одним этим дискредитировало себя и демонстрировало свою полную антинародную сущность. Попробуем разобраться, насколько подобного рода обвинения соответствуют действительности.

Начать, наверное, лучше всего с того, что все белые лидеры: генералы, адмиралы заявляли о верности союзническим обязательствам. Что означала эта формулировка? Прежде всего то, что созниками признавались страны Антанты. Ведь Белое движение выросло из Первой мировой войны, формироваться оно стало еще в то время, когда Первая мировая война продолжалась. И то, что большевики подписали Брестский мирный договор, воспринималось белыми как величайшее государственное преступление.  Исходя из этого, белые заявляли о верности Антанте, а именно: Англии, Франции и тем странам, которые примкнули к Антанте в период Первой мировой войны. Ни о каком союзе с Германией, даже гипотетически, речь быть не могло.

Показательный пример: когда лидер кадетской партии Павел Николаевич Милюков оказался в 1918 году в Киеве и в письмах генералу Алексееву на Юг России писал о том, что Белой армии нужно ни больше ни меньше, как переменить свои лозунги и даже пойти на переговоры с Германией ради восстановления монархии и победы над большевиками, в ответных письмах он получал достаточно четкий и ясный отказ. Верность союзника, верность Антанте декларировалась как обязательная.

А что же сама Антанта? Тут мы должны сказать, что страны наши союзники и потенциальные союзники по первый мировой войне оказались по отношению к белому движению гораздо более рациональны и прагматичны. Они расценивали белых постольку, поскольку это была потенциальная власть, которая, может быть, установится в России и, может быть, будет осуществлять какие-то свои демократические преобразования, заявления, которые делали и Колчак, и Деникин, и Алексеев, и многие-многие другие. Но до тех пор пока эта власть не станет реальной властью, то есть пока не будет одержана победа в Гражданской войне, до тех пор, пока белые армии не войдут в Петроград или Москву, говорить о юридическом признании белого движения, признании его де-юре, ни в коем случае нельзя.

Более того, если мы посмотрим на историю этих стран после окончания Первой мировой войны, то в той же Англии, Франции, Соединенных Штатах Америки мы видим достаточно мощные и влиятельные политические силы, которые категорически не стремились к сотрудничеству с белыми, а, наоборот, поддерживали советскую власть, советскую Россию. Это и коммунисты, и социал-демократы, и очень многие либеральные политики в Англии, Франции, Америке, которые считали, что Белое движение – это движение черносотенцев, националистов, это движение реакционеров, движение людей, которые хотят восстановить прежнюю, старую самодержавную страшную Россию, «тюрьму народов». В этом отношении политики Запада почти полностью повторяли тезисы красной большевистской пропаганды, как ни странно это покажется.

Конечно, на это можно возразить: а как же поставки вооружения, продовольствия, поставки сырья, которые действительно осуществлялись и играли очень большую роль и на белом Юге, и в Сибири, и других регионах Белого движения. Но здесь уместно отметить, что данного рода поставки ни в коем случае нельзя расценивать как некий подарок, некую безвозмездную щедрую помощь, которая оказывалась белым. Здесь чисто коммерческий расчет. Знаменитые поставки вооружения, производившиеся в армию Колчака, делались под залог имущества, которое находилось за границей и о котором на тот момент можно было сказать, что оно принадлежит белой власти, поскольку советское правительство страны Антанты тоже не признавали, пока шла Гражданская война. Расплачивались сырьем, какими-то стратегическими запасами. Еще раз подчеркну, что все эти поставки не носили бескорыстного характера.

И когда используется знаменитая фраза Черчилля в отношении армии Деникина: «Это моя армия», то это уместно сказать только применительно к самому Унстону Черчиллю, потому что, будучи лордом Адмиралтейства, военным министром, он на свой страх и риск, вопреки указаниям Луи Джорджа и даже вопреки указаниям парламента, оказывал эту помощь. Правда, это помощь была достаточно ограниченной. Как только к осени 1919 года стало ясно, что Белое движение уже не сможет одержать военную победу, англичане одни из первых отказались от дальнейшей поддержки Белого движения. Все английские воинские контингенты были выведены с территорий, контролируемых белыми. И последней страной, поддерживавшей белых которая тоже имела сугубо коммерческие расчеты, оказалась Япония на Дальнем Востоке.

Что касается чехословацкого корпуса, то его выступление сыграло очень важную роль в поддержке белых на востоке России. Но не стоит забывать, что чехи выступили не потому, что онихотели помочь Белому движению, а лишь потому, что им грозила реальная опасность быть разоруженными и выданными на расправу своим вчерашних соотечественникам в Австро-Венгрию и Германию. Поэтому они поднимают восстание после заключения Брестского мира.

Аналогичная ситуация с помощью на белом Севере. Да, здесь действительно высаживались очень активные военные контингенты, и английские, и американские, и французские, но опять же не для того, чтобы поддержать власть белых, а для того чтобы обеспечить вывоз вооружения с тех складов, которые находились на белом Севере еще со времен Первой мировой войны.

Вот такая прагматичная политика. Де-юре белые правительства были признаны только дважды. Первый раз де-юре правительство Колчака признала Югославия, и здесь действительно был акт, как тогда говорили, славянской солидарности. Сербия как страна, ставшая стержнем Югославии, признает правительство Колчака в благодарность за ту помощь, которую Россия оказывала Сербии во время Первой мировой войны.

Другой акт юридического признания – это признание правительства генерала Врангеля Францией, но опять же с тем расчетом, что крымское правительство генерала Врангеля вместе с Румынией, Польшей, прибалтийскими республиками станет неким буфером по отношению к Советской России. Буфер – малая Антанта, как его еще называли, которая будет изолировать Советскую Россию от остальной части Западной Европы.

И последний момент, который тоже очень важно отметить. Министр иностранных дел Сергей Дмитриевич Сазонов, человек, бывший аз тем самым министром, который объявил о начале Первой мировой войны, являлся министром иностранных дел в правительстве адмирала Колчака и, будучи в Париже, очень активно стремился выступать на Версальской конференции с защитой российских интересов. Сазоновым была разработана программа внешнеполитического курса России на период после окончания Гражданской войны. В этой программе мы в частности видим заявление о приоритете российских интересов на те земли, из-за которых, собственно, начиналась Первая мировая война, – это прежде всего территории Галиции, Буковины. Это претензии России на особый режим черноморских проливов. Претензии Российского государства на особый статус Армении, который ни  в коем случае не должен приводить к тем фактам геноцида, которые действительно имели место после окончания Первой мировой войны. И, конечно, это ни в коем случае не какие-то территориальные уступки иностранным государствам. «За помощь ни пяти русской земли» – эта фраза Деникина очень точно характеризует его позицию по отношению к союзникам.

Поэтому тезисы о продажности Белых режимов, говорить о том, что Белое движение полностью зависело от Запада, и Запад был заинтересован именно в том, чтобы его всячески поддерживать, нуждаются в очень серьезной корректировке.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Эти два понятия, два слова для представителей русского зарубежья, для представителей русской эмиграции представляют собой единое целое. Здесь мы, конечно, можем говорить о моральном, духовном единстве, о том, что представители Белого движения были, конечно, людьми православными. Оказавшись в изгнании, в зарубежье, в послании, как тогда говорилось, они продолжали сохранять православные традиции. Но, если посмотреть на период Гражданской войны, то есть на период 1917–1922 годов, то здесь положение Русской Православной Церкви, отношение Церкви в Белому движению было не таким однозначным.

Начнем с того, что Святейший Патриарх Тихон, как известно, ни в одной из своих деклараций, ни в одном из своих заявлений официально не заявил о поддержке Белого движения. На этом основании сейчас очень часто утверждается, что Святейший Патриарх не благословил Белое движение. Зададимся вопросом, как вообще можно благословить какое-то движение? С точки зрения православного человека это, по-моему, абсурдно. И якобы поэтому Белое движение было обречено на то, что оно проиграло советской властью. И отсюда наиболее активные публицисты подчас делают вывод о том, что раз Патриарх не благословил Белое движение, значит, косвенно он, наверное, сочувствовал советской власти, большевикам, которые потом как бы осуществили мессианскую задачу русского православия.

Если посмотреть на те конкретные условия, в которых находился  Святейший Патриарх Тихон, мы ни в коем случае не должны забывать, где он находился в период Гражданской войны. Это было, не побоюсь этого слова, заточение, в Москве, в условиях постоянной, ежедневной, может быть, даже ежечасной слежки, которую вели за ним органы ЧК. И в таких условиях провозглашать официальное благословение даже не Белому движению, а, может быть, какому-то конкретному его лидеру, невозможно.

С другой стороны, мы знаем протоколы допросов Святейшего Патриарха, когда он, не скрывая своих симпатий, сказал, что он оказывал молитвенную поддержку Деникину, Колчаку. То есть он молился за них, может быть, с точки зрения православных ценностей это было даже гораздо важнее, чем передача формального благословения.

С другой стороны, если мы посмотрим на положение дел на территориях Белых правительств, там мы увидим, что православные приходы восстанавливаются, открываются храмы, совершаются богослужения, более того, проходят два региональных Собора: Юго-Восточный Собор  и Всесибирский Собор Русской Православной Церкви, которые устанавливают временный порядок управления епархиями, контролируемыми Белыми правительствами, до того момента, пока не произойдет воссоединение со Святейшим Патриархом. Тогда те архиереи, правители, политики, военные и церковные лидеры должны будут как  бы отчитаться перед Святейшим Патриархом о том, что происходило за это время на территориях, где были белые. То есть никакого раскола с Москвой, никакого отделения от нее и Святейшего Патриарха, как это иногда приходится слышать, мы здесь не видим. Наоборот, здесь как раз стремление к сохранению единства этой структуры управления.

Очень важный момент, что отношение лидеров Белого движения к Русской Православной Церкви было уже иным, чем в синодальный период до 1917 года. И здесь мы можем отметить тот факт, что Колчак официально заявил о признании всех актов и распоряжений, которые были сделаны Поместным собором Русской Православной Церкви в 1917–1918 годах. Предполагалось введение специального ведомства, которое бы не контролировало, не руководило Церковью, как это было со времен Петра Великого, а оказывало бы ей поддержку, прежде всего поддержку финансовую, и тут мы тоже можем отметить факт, что адмирал Колчак неоднократно заявлял о первенствующем характере Русской Православной Церкви по отношению ко всем другим конфессиям, существовавшим на тот момент на территории бывшей Российской империи. Оказывается материальная поддержка, обязательно восстанавливается преподавание Закона Божьего и в обязательном порядке Церковь сохраняет статус регистрации гражданских актов – то, что было исключено советской властью: рождение, крещение, венчание, отпевание – все эти обряды должны быть обязательно освящены, сохранить свой сакральный, православный смысл именно как таинств Русской Православной Церкви.

В отношении военных показательным примером может служить Белая Сибирь, где осенью 1919 года зарождается так называемое крестоносное движение, создаются дружины Святого Креста. Это очень интересный факт, который до недавнего времени трактовался подчас в публицистике как какое-то проявление мракобесия, когда православные священники чуть ли не одевают на себя пулеметные ленты, берут в руки винтовки и идут в штыковую атаку. Конечно, ничего подобного не было. Дружины Святого Креста создавались именно как дружины добровольцев, в основном состоявшие из беженцев из европейских губерний, контролировавшихся советской властью. Эти дружины Святого Креста должны были стать своего рода стержнем, вокруг которых образовались бы какие-то новые воинские формирования, основанных на духовном значении борьбы с большевизмом.

Борьба с большевизмом – это не просто борьба с захватчиками власти, как это можно понять с точки зрения права, политики, но это борьба с безбожной властью, с безбожной идеологией, это борьба с теми, кто поставил власть земных законов выше власти небесной. Конечно, такого рода движение воинских частей тоже получало поддержку со стороны Колчака.

А на Белом Юге, например, предполагалось создание легионов (термин, может быть, не очень уместный, но тем не менее) Святейшего Патриарха Тихона. То есть в честь Святейшего Патриарха предполагалось создать отдельные воинские части.

Что касается благословений, то они преподавались, и преподавались неоднократно иерархами Русской Православной Церкви, которые были на территории Белых правительств. И здесь уместно привести пример священномученика Сильвестра, архиепископа Омского и Павлодарского. Архиепископ Сильвестр (в миру Ольшевский Иустин Львович) причислен к лику святых русских мучеников Русской Православной Церкви. Он был известен как духовник адмирала Колчака. Сохранилось всего несколько писем, написанных владыкой к адмиралу, но в них сквозит забота, попечение о своем духовном сыне. Владыка пишет о том, что, возможно, стоит заботиться о военных победах, нужно думать о победах на фронте, но, с другой стороны, ни в коем случае нельзя забывать о духовном возрождении и в частности есть указание об отправке на фронт Евангелий и нательных крестов. А это было на тот момент актуально: те же самые красноармейцы, попадая в плен, ни креста, ни Евангелия при себе не имели. И, возвращая в белую армию, их надо было вернуть обратно в лоно Русской Православной Церкви. Думаю, что эти моменты очень важные.

И в завершение, наверное, имеет смысл сказать, было или нет благословение адмирала Колчака лично Святейшим Патриархом Тихоном. Мы имеем тому достаточно достоверные свидетельства, сохранившиеся у адъютанта Колчака, о том, что Колчаку была передана очень маленькая фотокопия иконы Николая, архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца (Можайского), покровителя моряков (это тоже важно отметить), с ворот московской башни ворот Московского Кремля. Этот образ пострадал во время обстрелов боев 1917 года и тем не менее сохранилась как раз та часть иконы, где Николай Чудотворец держал в руках меч. И в письме Святейшего Патриарха Тихона было отмечено, что этим мечом духовным благословляется и адмирал Колчак на свершение своего духовного подвига борьбы за возрождение России. Эта иконка была передана очень сложным путем, прошла через линию фронта, что лишний раз подтверждает, что в условиях постоянной, тотальной слежки Святейший Патриарх Тихон, конечно, не мог официально выразить свою позицию.

Что касается позиции Святейшего Патриарха по отношению к Гражданской войне, то она достаточно четко выражена в его посланиях, и не стоит ни в коем случае забывать его слов о том, что, забыв о войне с врагом внешним и подписав позорный Брестский мир, русские люди, к величайшему сожалению, втянулись во внутреннюю, междоусобную, гражданскую войну, которая, конечно, не дает России благополучия.

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Очень важный вопрос Гражданской войны в России: почему же все-таки Белое движение потерпело поражение? Ведь если посмотреть на положения программ Белых правительств, то мы увидим много позитивных и интересных моментов: и крестьянская собственность на землю, и местное самоуправление, и рабочие профсоюзы, восьмичасовой рабочий день, и в перспективе даже возрождение монархии, правда, уже монархии парламентской, а не в том самодержавном виде, как она была до 1917 года. И тем не менее в войне происходит поражение.

Очень распространено мнение о том, что белые были изначально обречены на поражение, то есть сам факт того, что белые начали военные действия против советской власти, пошли, как иногда говорится,  против собственного народа – при этом считается, что белые – это ни в коем случае не народ – уже делало их движение изначально обреченным.

Конечно, есть и другая крайность, и исходит она из того, что белые ни в коем случае не проиграли, что военное поражение не означает поражения духовного, а в духовном смысле мы можем  говорить, что русские люди, оказавшиеся в зарубежье, сохранили верность России, русским знаменам и пронесли эту верность через десятилетия, передав ее своим детям, внукам и донесли уже до нашей современной России.

Но задумаемся, неужели не было никаких земных причин, для того чтобы Белые армии не одержали победу в Гражданской войне? Все-таки такие причины были, среди них, на первое место, наверное, нужно поставить излишнюю самоуверенность белых военных и белых политиков. Причем это становится очевидным уже по прошествии столетия после начала Гражданской войны.

Если читать не воспоминания белых, которые они писали уже в эмиграции, обремененные жизненным опытом и жизненными трудностями и заботами, пытаясь дать ответ на вопрос, почему они не смогли победить и дойти до Москвы и Петрограда, выделяя при этом очень много разных причин, но посмотреть на заявления тех же самых генералов Деникина, Миллера или других лидеров Белого движения, белых фронтов во время Гражданской войны, то здесь мы увидим, пожалуй, общую для них черту – почти стопроцентную уверенность в том, что они одержат победу. Остается еще чуть-чуть, совсем-совсем немного. Даже когда происходят уже явные поражения на фронте, все равно эта вера в скорую победу над большевизмом, скорую победу над советской властью присутствует.

Эта излишняя самоуверенность также является следствием недооценки противника, недооценки советской власти, тех причин, которые привели к победе большевиков в 1917 году. Ведь победу большевиков рассматривали исключительно как бунт, какое-то нелепое, непонятное политическое явление, которое должно быть изжито. И эта недооценка противника, переоценка собственных возможностей, конечно, сказалась в том, что на нужных участках фронта вовремя не оказалось подкреплений, что в нужный момент, в нужном месте, может быть, недостаточно четко был решен какой-то национальный или аграрный момент политики.

Еще одна причина поражения – это, пожалуй, недостаточная пропаганда эти прекрасных, замечательных законопроектов. У советской власти пропаганда была поставлена очень четко. Здесь и огромное количество плакатов, и окна РОСТа, и многочисленные агитпоезда, разъезжавшие по фронтам, собиравшие митинги, на которых выступали лидеры советского правительства: Троцкий, Калинин и многие другие и объясняли, разъясняли до мелочей, до самых последних деталей те или иные декреты советской власти. При этом ни в коем случае не скупились на контрпропаганду в отношении своих противников, объявляя белых носителями самых ужасных, самых страшных политических, идеологических и т.п. ценностей.

У белых подобного рода пропаганда практически отсутствовала. Да, у них тоже были агитпоекзда, но один из них все время был в ремонте, а второй стоял в Ростове-на-Дону, периодически выезжая на фронт. Огромное количество брошюр, написанных достаточно ярким и ясным языком, пылилось на складах. Никто не хотел ехать в деревню и разъяснять крестьянам, в чем суть аграрного вопроса, и приходилось надеяться только на местных чиновников или офицеров, которые, конечно, могли разъяснить тот или иной закон, но далеко не так, как это, наверное, нужно было бы делать по отношению к крестьянам и рабочим.

Еще одна причина поражения – это, безусловно, отсутствие надлежащей поддержки со стороны стран Антанты, иностранных государств. Надежды на нее были очень большими, даже сверхбольшими. Деникин считал, что после окончания Первой мировой войны французы отправят на русский фронт как минимум десять дивизий. Вместо этого, мы видим всего полторы, да и то колониальных дивизии французской армии, которые дальше Одессы и Херсона продвинуться, в общем-то, не хотят.

Это причины реальные, земные, причины тактические, а не стратегические, которые, наверное, могли бы быть решены. Потому что если все-таки говорить о стратегическом противостоянии красных и белых, мы не можем отказать белым в отсутствии каких бы то ни было шансов на победу. Шансы действительно имелись неоднократно. Наверное, один из самых существенных и перспективных из этих шансов был осенью 1919 года, когда деникинские войска и войска армии Юденича стояли на подступах к Москве и Петрограду. Но отсутствие подкреплений, отсутствие резервов, недостаток продовольственного снабжения, повстанческое движение Нестора Махно, которое как раз развернулось в это время в тылу деникинской армии, – все это сыграло свою роковую роль.

Тем не менее мы не должны забывать опыт ошибок, опыт поражений белых армий, и этот опыт противостояние, наверное, нужно учитывать всегда, когда в силу каких-то уже современных представлений и взглядов мы хотим вынести какой-то категорический вердикт нашим предкам и осудить их за то, за что осуждать их, мы, наверное, не вправе. А в целом нужно не бояться изучать историю нашей страны, нашей Родины, нашей России даже в самые тяжелые, самые трудные, кровавые ее периоды.