Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

А потом настала перестройка. В 1985 году власть в стране переменилась, начались реформы, никто, разумеется, не знал, к чему они приведут и куда заведут. Но одно из первых проявлений этих реформ стало резкое ослабление цензуры, что поставило русскую литературу в новое, уникальное положение. Стали возвращаться произведения, которые не были напечатаны раньше. Именно тогда мы прочитали роман Платонова «Чевенгур», его повесть «Котлован». Прочитали точно так же наполненный апокалиптическими смыслами и мотивами роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Прочитали Солженицына, Юрия Домбровского.

Но мы стали читать и новую, создающуюся на наших глазах советскую, пока еще советскую, литературу, наполненную еще большей тревогой, болью и страхом от того, что происходит в стране. Распутин пишет повесть «Пожар». Если в «Прощании с Матерой» метафорой, сутью, веществом, угрожающим людям, оказывается вода, то в «Пожаре» этим разрушающим инструментом становится огонь.

Чингиз Айтматов пишет роман «Плаха», одним из героев которого становится русский семинарист. И христианская тема, хотя для Айтматова она и чужая, тем не менее волнует и влечет его. И он обращается к этому сюжету и тут же бьет в набат и хочет показать, что у нас все очень неблагополучно.

Виктор Астафьев пишет «Печального детектива», «Людочку». Может быть, в этих произведениях нет прямого апокалиптического звучания, но писатель тоже чувствует, что эта тема чрезвычайно важна, для того чтобы объяснить русскую историю. И следующим шагом, который делает наш замечательный мастер, один из величайших русских писателей XX века, становится его роман «Прокляты и убиты». Роман, посвященный Великой отечественной войне, названием которого Астафьев берет слова из старообрядческой молитвы «прокляты и убиты». И эти слова являются некой эпитафией, неким горьким воспоминанием о тех поколениях людей, тех миллионах, которые погибли во время Великой отечественной войны.

Но Астафьев менее всего склонен лакировать войну, героизировать ее, менее всего склонен делать из войны некое пропагандистское действие или идеологическое клише. Он показывает ужас войны, ее бесчеловечный характер как с фашистской, так и советской стороны. Показывает антигуманное начало войны, ее безумие. И в этом безумии войны можно увидеть схожие эмоциональные ощущения, наверное, возникающие у человека, далекого от канонических представлений о Библии, такое представление может возникнуть у человека светского, когда он читает Апокалипсис – ужас, кровь, кошмар, в которых нет никакого смысла.

Вот с этим понятием бессмыслицы, абсурда, хаоса начинает ассоциироваться апокалипсис в этой сходящей на нет советской литературе и начинающейся, как бы подхватывающей ее литературе постсоветской, литературе 90-х годов. И здесь апокалипсиса становится так много, что, казалось бы, столько уже и не нужно.

Появляется целый вал сочинений, произведений, целый вал романов, в которых апокалиптическая тема центральна либо в заглавии, либо в каких-то мотивах, либо в содержании. Это связано и с русской историей, и с русским настоящим и с русским будущим.

Чингиз Айтматов пишет роман, который называется «Тавро Кассандры». С художественной точки зрения, на мой взгляд, не самый убедительный, не самый лучший. Но тем не менее в этом романе берется та же самая нота и подчеркивается тот же самый мотив – вся земля стоит на пороге уничтожения, ей грозит страшное зло, которое невозможно победить, если земляне не объединяться и не будут принимать каких-то радикальных решений для побед над этим злом.

Апокалипсис становится только карой, только дубинкой. Как бы такое позитивное содержание апокалипсиса выносится за скобки, оно никому не нужно в этот момент. Нужно только пугать, только тревожить, нужно только увещевать. Очевидно, что этот исторический надлом, эта пропасть, в которой зависла Россия в 90-е годы, очень тяжело переживалась писателями.

Вслед за Чингизом Айтматовым, например, можно назвать роман тогда еще молодого писателя Олега Ермакова «Знак зверя». Это название тоже взято из Апокалипсиса. Для Олега Ермакова «знак зверя» – это определение афганской войны. Ермаков был участником ее событий в 80-е годы. Сначала он написал цикл рассказов, а теперь пишет роман. И в этом романе, который перекликается с астафьевским романом «Прокляты и убиты», потому что и там и там одна и та же матрица – война бесчеловечна, никакого патриотизма в ней нет. В войне есть просто уничтожение, просто мясорубка, принесение в жертву молодых человеческих жизней.

Это новое пацифистское содержание, которое очень свойственно западной литературе, но не очень свойственно литературе русской. Это было то новое, что принесла литературная ситуация 90-х годов.