Сергей Федякин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Дома Русского зарубежья имени Солженицына, доцент Литературного института.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Георгий Викторович Адамович. Когда называют это имя, в первую очередь приходит в голову, что это был один из ведущих критиков русского зарубежья. Как критик он поначалу был известен больше, нежели, как поэт, по одной причине – начинал то он как поэт, еще в России и две книги стихов успел выпустить здесь. Но книга стихов, которую он выпустит в эмиграции, она будет называться «На Западе», она выйдет перед самой войной и не успеет произвести должного впечатления, чтобы отозвались критики, чтобы они что-то сказали. Хотя свою рецензию, например, Зинаида Николаевна Гиппиус назовет «Поэзия без слов» и это очень точная характеристика того, что пытался сделать Адамович в этой области.

Кстати, как критик он тоже говорил примерно о том же самом. Адамович полагал следующее, что после всех потрясений, которые пережила не только Россия, но и вообще, и Европа, уже невозможно писать, как писали раньше. Когда начинают поэты выискивать какие-то особые образы – это всегда слишком останавливает глаз, или слух, всякая чрезмерность вредна для подлинной поэзии. Подлинная поэзия – это говорить почти банально, но так, чтобы это была преображенная банальность, полушепотом, но о самом главном.

Еще очень важная черта Адамовича, что он по рождению москвич, но мальчиком был перевезен в Петербург и Петербург для него как бы почва, на которой он возрос и его можно было бы назвать петербургским почвенником, если бы такое понятие существовало. Петербург для него мерило очень многого, у него есть одно маленькое воспоминание – это была одна из последних встреч с Гумилевым – он, Георгий Иванов и Николай Степанович Гумилев, который вернулся, как известно, после революции в советскую Россию навстречу большей опасности и вот одна из последних встреч, разговоров, которых было довольно много здесь. Старший товарищ – Николай Степанович им рассказывал много, что он видел там, и вдруг такой произвел вздох, что вообще-то, он видел очень многие столицы Европы, он был в Лондоне, он был в Стокгольме, он был в Париже, дальше такая фраза: «Все-таки по сравнению с дореволюционным Петербургом – это немножечко провинция». Это неожиданное суждение Гумилева, тем более, что Адамович знал, что Гумилев никогда не был чванлив с точки зрения национального чванства – этого не было, а вот то, что Петербург – это не просто столица, а какой-то совершенно особенный город, как бы столица столиц, вот это для Адамовича было очень важно и это то, чего он придерживался и в своих стихах. Петербург – это город строгих линий, но при этом еще шпилей и такой небесной синевы, вот то, что он позволял себе в стихах – это немного цветовых красок, а в основном строгая петербургская линия.

Стихотворение, которое в каком-то смысле даже его поэтический манифест – это воспоминание через десять лет, то есть 1927 год о том Петербурге и Петрограде, который он знал. Для него конечно – это в первую очередь Петербург, а не Петроград.

Что там было? Ширь закатов блеклых,

Золоченых шпилей легкий взлет,

Ледяные розаны на стеклах,

Лед на улицах и в душах лед.

Разговоры будто бы в могилах,

Тишина, которой не смутить…

Десять лет прошло, и мы не в силах

Этого ни вспомнить, ни забыть.

Тысяча пройдет, не повторится,

Не вернется это никогда.

На земле была одна столица,

Все другое – просто города.

То есть, есть Петербург и есть все остальное. И поэтому Петербург, строгий Петербург, тот еще имперский Петербург не терпит лишнего, он не терпит того, что в него не вписывается. У его приятеля Георгия Иванова есть такой очерк «Закат над Петербургом», где он как раз показывал, что Петербург начал разрушаться не во время революции и войн, а когда его стали застраивать как попало, как чемоданы ставят на перроне. Когда внутри Петербурга такие появились постройки, Петербург стал как бы исчезать тот главный. И этот имперский Петербург для Адамовича – главная эстетика, воспоминания и то, чему он пытался научить своих товарищей по перу, либо, когда говорил о старших, либо, когда пытался воздействовать на младших.

Что дала эмиграция на его взгляд – они потеряли отечество, земля под ногами чужая. Над головой, если использовать формулу Николая Степановича Гумилева «чужое небо», но зато есть некое воспоминание и русская культура – это их почва. И вот эти воспоминания во многом… И при этом они еще обрели что – они обрели одиночество и свободу, так называется одна из его статей и так будет названа его книга критических статей: «Одиночество и свобода». То есть, с одной стороны одиночество – это, в общем-то, что-то горестное и неуютное, но с другой стороны – свобода, вести себя так, как ты считаешь.

И вот примерно об этом он будет говорить в своих стихах.

За всё, за всё спасибо. За войну,

За революцию и за изгнанье.

За равнодушно-светлую страну,

Где мы теперь “влачим существованье”.

Нет доли сладостней – всё потерять.

Нет радостней судьбы – скитальцем стать,

И никогда ты к небу не был ближе,

Чем здесь, устав скучать,

Устав дышать,

Без сил, без денег,

Без любви,

В Париже…

То есть, когда все потерял, ты как бы обретаешь то, что ты можешь все лучше понять, все лучше осознать и об этом сказать.

Его литературный противник – Владислав Ходасевич, когда говорил о молодых поэтах, говорил, что им надо учиться у русской классики, пока вы не научитесь у русских классиков писать настоящие стихи, вы ничего достойного не сделаете. Адамович говорил следующее, что, если вы будете учиться у классиков, вы легко можете превратиться в эпигонов. Надо писать по-своему, как можно предельно проще, ничего лишнего – это принцип литературного аскетизма, но при этом говорить о самом важном, что есть в жизни, то есть, любовь, смерть, жизнь и это все.

То явление, которое он породил вот этим своим наставничеством, оно вошло в историю русского зарубежья, как такая… это нельзя назвать школа, это такое веяние «Парижская нота». Эти поэты говорили почти полушепотом, действительно о самом главном. Это не очень громкие голоса, но подлинные. Но любопытная вещь, что, если спросить: «Кто были поэты “Парижской ноты”?» – точно можно назвать два имени – Анатолий фон Штейгер и Лидия Червинская. Они слушались Адамовича и пришли к такому писанию предельно аскетическому, ничего лишнего и так далее. Но когда мы начинаем смотреть на литературу русского зарубежья, вдруг выясняется, что очень многие поэты, которые шли за Ходасевичем из группы «Перекресток», они вроде бы слушали Ходасевича, но сбивались на интонацию Адамовича. И сам Ходасевич потом признает, что все-таки Адамович в этом его одолел.

Если мы берем поэтов, которые вообще были вне группировок, например, Ирина Кнорринг – поэт, который как бы писал такие дневниковые стихи, она очень точно вписывается в эту самую «Парижскую ноту». Более того, мы начинаем смотреть еще шире и, например, известный протоиерей Шмеман, который не писал стихов, он писал статьи и оставил дневники. Вы читаете дневники и вдруг чувствуете, что это, в общем-то, «Парижская нота», но в другом совершенно воплощении. То есть, опять тот же принцип, ничего лишнего, говорить о самом главном и такой интонацией, которая не позволяет… нигде нет желания надавить на педаль.

То есть, оказалось, что это явление как бы больше даже Адамовича. Причем сам Адамович не целиком вписывался в «Парижскую ноту», потому что парижане шептали, он все-таки позволял себе быть шире, нежели то, что он приписывал другим. Из того, что он сделал в русском зарубежье конечно очень важную роль, играют его критические статьи, их очень много было написано – это целое собрание сочинений одной критики. И худо-бедно оно потихонечку выходит-выходит и может быть когда-нибудь выйдет. Но есть одна книга особой прозы, которая стоит особняком и, в общем, это тоже из того, что сделал Адамович самого главного. В 1967 году выйдет две книги. Одна называется «Единство» – это книжечка стихотворений, чуть больше 40 – это примерно четверть того, что он написал, если не меньше. То есть, он отбирал стихи самые главные, самые важные. При этом старался не писать лишнего. Половину стихотворений он вообще напишет еще здесь в России, а там из того, что он напишет, он половину только выберет в свою итоговую книжку.

И книга «Комментарии» – эта книжка совершенно особая и заслуживает внимания всех, кто считает себя писателем и пытается писать – пройти через опыт этой книги очень важно, потому что он там показывает, что такое настоящая литература и как стихи, и как проза. Есть одна формулировка, которую стоит запомнить многим, он говорит, что такое настоящие стихи – это когда каждое слово — значит то, что значит, а все вместе слегка двоится и в щели смысла врывается пронизывающий трансцендентальный ветерок. То есть ветерок, который идет либо из тех миров к нам, либо от нас туда. Вот как бы можно прочитать стихотворение, как самое обычное, но что-то в нем есть такое, что как бы слова двоятся и что-то другое чувствуется за обычными словами. Это формулировка, которая есть отсылка и к символизму, и к акмеизму, который его преодолевал когда-то, и к преодолению акмеизма и веяния нового символизма через самое простое выражение в словесной форме. И это завещание, которое он оставил, кстати не только писателям и поэтам русского зарубежья, но и тем, кто будет приходить в литературу позже. Этим Адамович особенно ценен.