Blog

Home - 30.10.2016

Андрей Григорьев, доктор филологических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Когда мы говорим об объяснении выражения «питаться акридами и диким медом», то конечно же в первую очередь мы вспоминаем интерпретацию о том, что акриды – это саранча и действительно так, наверное, оно и было на самом деле. Есть еще версия, что акриды – это искаженное «энкриды», то есть лепешки, кстати в которые тоже могли добавлять саранчу. Есть и иная точка зрения, потому что, когда уже в более позднее время библейский текст и вообще этот сюжет об Иоанне Крестителе попадает в поле европейской культуры, мы видим, что конечно же саранча в таком контексте воспринимается совсем экзотично.

И поэтому интерпретаторы, истолкователи пытались подобрать какое-то иное однокоренное слово, пытаясь объяснить, что слово «акрис» – саранча, может быть родственно каким-то другим греческим словам, может быть является просто созвучным, омонимом. И увидели, что это слово сходно греческому «акрон» – конец, край. Собственно, тот же самый корень у слова «акрополь», то есть город на краю, на скале, укрепленный город. И действительно, конец, край чего? Ну, наверное, каких-то растений, что еще мог встретить Иоанн Креститель в пустыне. Наверное, определенные растения, какие-то может быть почки, или листья растений, или веточки мягкие съедобные растений он мог использовать. И вот целая традиция была о том, какие же виды растений мог использовать в пищу Иоанн Креститель. Некоторые считают, что это миндаль, некоторые считают, что это растения семейства каперсовых. Была интересная версия, которая даже поддерживалась многими интерпретаторами, и она связывает эпизод жизни Иоанна Крестителя и известную притчу о блудном сыне. Когда мы в притче о блудном сыне читаем, что младший сын, ушедший в далекую страну прибился к одному из жителей той страны, там был сильный голод и он хотел чем-то насытиться, что-то поесть, но ему даже не давали то, что кидали свиньям.

Это была языческая страна, они выращивали свиней, надо было чем-то кормить свиней, а потом пускать их на продажу, а это можно сказать бродяга, который прибился к ним и пытается работать за деньги, что его кормить? Значит, чем же кормили свиней – плодами рожкового дерева, по-латыни, это растение называется «цератония», или рожковое дерево, а плоды его также в традиции уже русской называются «цареградские стручки». И вот собственно можем с вами посмотреть такой плод этого рожкового дерева. Действительно это такой некий стручок, внутри которого находятся семена. Если мы возьмем еще один образец, то здесь мы можем, может быть даже услышать, как внутри этого стручка гремят семечки этого дерева. Если мы вскроем этот стручок, этот образец уже лишен семян и вот они высыпаны здесь, такое маленькое зернышко у меня на ладони – это то, что в ювелирном производстве соотносится с понятием карат. Карат и цератония – это сходные слова исторически однокоренные. То есть эти зернышки явились аналогом меры веса, то есть считается, что все эти зернышки примерно одного веса, то есть 200 мг, что собственно и составляет один карат. Как мы видим, такие разные культурные представления соотносятся в одном сюжете о питании Иоанна Крестителя и вот как раз ювелирным дело мэти маленькие каратики, семечки использовались. А сами стручки шли на корм обычно скоту, ну или ели бедные люди, потому что в принципе тоже калорийности особой не было, но тем не менее, хотя бы что-то можно было употребить в пищу. И как раз-таки это дерево, о котором мы говорили, в английской традиции называется «хлеб Иоанна Крестителя» – «St John’s-bread».

Вот какие-то отголоски разных интерпретаций данного сюжета мы можем найти, как в русской, так и в европейской традиции. Иногда вдруг проскакивает эта идея, что Иоанн Креститель питался именно травой, или кореньями в русской литературе, у Достоевского известное это выражение «питаться медом и акридами», вдруг преображается в выражение «питаться акридами и кореньями». Откуда коренья? Видимо тоже корешки, или наоборот верхушки каких-то растений, которые мог Иоанн Креститель использовать в пищу. Как мы видим, определенный сюжет, определенное выражение может быть по-разному объяснено, интерпретировано в разных культурных традициях и дает собственно в итоге интересные элементы и языковые явления, уже сохранившиеся до настоящего времени.

“Питаться акридами и диким медом”: история о траве и яблоках

Дмитрий Степанов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В XVII веке происходит очередное идеологическое осмысление царства, царского титула и связано это было во многом с тем, что Романовы искали выход из такой сложной ситуации так как они воспринимались не природными царями, а царями по земскому выбору. И что здесь происходит – во-первых, самым важным является выработка нового исторического нарратива, который обосновывал бы власть Романовых на Россию, ну, впоследствии, не только на Россию, но и на все восточнославянские земли после объединения с Украиной, после похода на Речь Посполитую, присоединение Литовского княжества, хоть и на время, но тем не мене, это существовало.

При Алексее Михайловиче у нас возник даже записной приказ во главе с Дьяком Кунаковым, проработал этот записной приказ два года. Его целью было создание новой легенды, переосмысления на основе «Сказания о князьях Владимирских». Для XVII века «Сказание о князьях Владимирских» – это уже нечто архаичное, это династическая концепция, которая тогда уже воспринималась все-таки относительно критически. То есть люди прекрасно осознавали, что скажем так происхождение нашей династии от Августа Кесаря – это некая, прямо скажем, натяжка такая, то есть это необоснованная легенда. Поэтому сам записной приказ распустили. Но тут надо понимать, что вообще далее идет переосмысление теории «Москва – третий Рим». И тут надо понимать, что «Москва – третий Рим» – это теория то изоляционистская. Она говорит о том, что наше православие и наша страна самая лучшая, а общение с другими странами, с другими даже православными только портит и веру, и державу, и царство. И соответственно это не надо делать. Как известно, даже выходцев из украинских земель, исповедавших православие и считавшихся русскими, что очень хорошо прослеживается по источникам, в Московском государстве перекрещивали, равно, как и выходцев с белорусских земель, равно как и греков на самом деле, перекрещивали, будто это католики.

И на смену ей приходит совершенно другая концепция – это концепция константинопольской вотчины. Она была связана с тем, что в XVIII веке в константинопольской, в других восточных церквях возникает идея о том, что русское государство способно освободить их от османского владычества. Отголоском этой идеи является знаменитый сюжет уже болгарской письменности о Дядо Иване – белокуром богатыре, который придет с севера и спасет их от турок. Это естественно здесь рождалась идея панславизма будущего, идея покровительства России православным народам Османской империи. Мы это видим на примере огромного количества письменных источников. В 1655 году было создано так называемое «Слово понуждаемое» константинопольским патриархом Афанасием Пателларом, Афанасием Сидячим, его мощи сейчас находятся в Харькове. «Слово понуждаемое» – очень интересное произведение, там перечисляются скрупулезно все народы, которые знал Афанасий Пателлар и пишется о том, что главная цель Алексея Михайловича – это завоевание этих народов. Завоевание и перекрещивание их в православие, и после этого, как известно, после того, как слово Божье будет проповедано по всей земле – наступит конец света. То есть, цель Алексея Михайловича – это крестить всех в православие, чтобы поскорее наступил конец света, и церковная история на этом бы завершилась.

И эта идея находит отражение в других письменных источниках. Здесь очень важен сюжет, не будем вдаваться в подробности, сюжет в связи с присоединением Украины к России. Оно рассматривается, как воссоединение – это правда воссоединение, так его воспринимали современники, но это не воссоединение народов – это воссоединение православие. В акте земского собора 1653 года мы находим мотив «за православную Церковь», «за поруганную государеву честь», «за царский титул», но мы не находим никаких этнических мотивов вообще. Самое главное – это единение православия – это как раз есть отголосок этой возникающей концепции. Любопытно то, что первым послом от Богдана Хмельницкого – мятежного гетмана – к царю Алексею Михайловичу был иерусалимский патриарх Паисий, который побывал на Украине, потом приехал в Москву и он уговаривает Алексея Михайловича вступиться за казаков. Почему – потому что Алексей Михайлович – это новый Константин. Его главная цель – освободить православных и впоследствии распространить православие на территорию других стран.

И здесь опять-таки мы обращаемся к Киеву и здесь возникает знаменитый «Синопсис» Киево-Печерский – произведение 1674 года, написанное настоятелем Киево-Печерского монастыря Иннокентием Гизелем и там показано, что основное событие русской истории – это крещение Владимира. Именно здесь рождается православный российский народ, как называет восточных славян Иннокентий Гизель. И именно поэтому Алексей Михайлович – это потом Владимира Крестителя. Он не потомок его по природе, или как тогда говорили, по роду, он потомок по духу. И это как раз является уже основной отношения первых Романовых к своему титулу. Еще очень религиозное, здесь есть уже светские нотки отдельные, но это действительно то, что очень сильно выручает Романовых. Поэтому за эту концепцию они очень хватаются в это время.

Царский титул в XVII веке

Тимофей Китнис, историк, богослов, руководитель паломнического культурно-просветительского центра ап. Фомы в Европе

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

726 год – на Крите землетрясение и император напрямую говорит, что это из-за того, что внутри православной Церкви сохраняется идолопоклонство, он имел в виду как раз иконопочитание. Начинают, сначала поднимать иконы на такую достаточно большую высоту, часть икон убирают. Потом вторая часть – их начинают выбрасывать, убирать из храмов. Ту партию, которая поддерживает патриарха, патриарх тогда был за иконы, он почитал иконы, он обращался к папам на Запад, на Западе не было в рамках Римской Церкви… Папы, особенно Захарий, Павел, впоследствии Адриан, они поддерживали как раз партию иконопочитателей и всячески старались помочь тому процессу восстановления иконопочитания, который был в Византии. Но разумеется некоего апофеоза иконоборчество достигло при Константине V Копрониме. При нем уже просто-напросто последовательно образы уничтожались, иконы топтались, попирались, причем в попирании образа Спасителя заставляли принимать участие и священников, и епископов, и очень многих за этот отказ растоптать образ, икону Божьей Матери, людей ссылали, казнили.

Надо сказать, что личность Константина очень сложная. Потому что с одной стороны он вел достаточно варварскую политику в плане иконопочитания, но с другой стороны, он был герой Византии, он отогнал мусульман. Потому что в VIII веке Константинополь был примерно в том же самом положении, что и в 1453 году и вот Константин эту ситуацию тогда переломил и он был национальный герой, гвардия его поддерживала и надо сказать, что он имел очень большую поддержку. Это связано с императрицей Ириной, которая вышла как раз замуж за сына Константина Копронима, причем он – тесть, заставил принести клятву о том, что она не будет поддерживать иконы. Сама Ирина была из благочестивой афинской семьи и как раз иконопочитание она поддерживала, но была тайной иконопочитательницей. Тесть был очень грозен и поэтому она эту клятву принесла. Но как только она взошла на престол, то ее муж Лев Хазарин и он уже несколько умерил пыл иконоборцев и постепенно под ее влиянием стали возвращаться потихоньку и монашествующие, она сама тайно пока, но уже могла, образовала вокруг себя партию иконопочитателей и стала уже тогда подготавливать, набирать силы для того, чтобы провести собор, который бы восстановил иконопочитание. Надо сказать, что Константин Копроним в 754 году провел так называемый уже собор иконоборческий, который запретил почитание икон. Причем он бросил на это все силы и даже на тот момент Византия потеряла навсегда Италию в связи с этим собором, потому что он бросил окончательно заботиться об Италии и Сицилии на тот момент и папа Стефан II, который был утесняем лангобардами, еретиками, вынужден был обратиться к франкскому королю Пипину, который лангобардов разбил и в итоге те византийские территории были подарены папе. Из-за иконоборчества Византия потеряла Италию на тот момент.

Ирина соответственно стала готовить собор, который бы опроверг этот лжесобор. Но сделать это было очень сложно. Была очень большая поддержка всего, что связано с иконоборчеством, всего, что связано с памятью Константина Копронима и гвардия конечно тот собор, который должен был состояться в 786 году, он просто не состоялся, потому что партия иконоборцев в буквальном смысле слова выгнала иконопочитателей из зала собора. Причем выгнала, еще мягко сказано, многих епископов просто выбросили из зала заседания, а многие просто скрылись, так как их жизнь была явно под угрозой. Ну Ирина в этот момент сделала несколько вещей и в этот период между 781 и 787 годом, она во-первых, озаботилась тем, чтобы получить поддержку Запада, в это время на Западе царствует император Карл, тогда он еще императором не был, но вся Западная Европа была объединена к тому времени, кроме Испании и папа Адриан как раз поддерживал все те тенденции, которые связаны с восстановлением иконопочитания, а между дочерью Карла Великого Ротрудой и будущим императором, то есть сыном Ирины Константины даже была заключена помолвка – это была такая попытка восстановления династии, брака между Западом и Востоком, которая, к сожалению, не была осуществлена. То есть Ирина получила поддержку в том числе и Запада в тот момент и старую гвардию она отправила, всех очень щедро одарив, заключив мир, отправила всех на пенсию.

Набираются новые люди и благодаря этому уже в следующем 787 году и проходит Седьмой вселенский собор, который благодаря такой очень твердой позиции самой императрицы и той партии, которая возвращается в Константинополь, окончательно формирует догмат, именно там на этом соборе мы черпаем тот фундамент богословский на котором зиждется почитание святых икон, святых мощей, что мы поклоняемся, как правильно почитать святые иконы и святые мощи, что мы поклоняемся не краскам, а первообразу. Что воздавая честь иконе – мы воздаем честь первообразу. Это все Седьмой вселенский собор. Его значимость настолько была велика вообще для Церкви, что первая неделя поста, которая называется Торжество православия, как раз этому собору иконопочитания и посвящается. И опять же подчеркну, что это не торжество религиозного искусства, а именно торжество той мысли халкидонской о том, что Господь Иисус Христос был не только совершенный Бог, но и совершенный человек. А то, что было видимо, можно и изображать.

Формирование канона почитания икон и мощей

Татьяна Иостман, руководитель скаутского отряда «Сполох».

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Настольные игры, особенно сейчас – это вообще целый кладезь инструментов для развития самых разных навыков у детей. Слава Богу, сейчас огромное количество компаний, энтузиастов предлагают разработанные ими игры для самых разных случаев жизни и для разных возрастов. Я могу сказать, что с удовольствием использую настольные игры и со своими детьми в семье, и с детьми в отряде, и даже со взрослыми, с которыми провожу какие-то серьезные тренинги.

Настольные игры бывают готовые, настольные игры бывают разработанные вами самими и этот второй вариант – это еще и возможность совместно с ребенком что-то придумать, создать и потом это использовать. Настольные игры позволяют развивать любой самый трудно берущийся навык для ребенка. Возьмем математику, какие-нибудь формулы сокращенного умножения – поиграем с ребенком в лото. Сделаем карточки лото, сделаем карточки на которых будут написаны названия формул сокращенного умножения. На заготовленных формах для лото будут сами формулы. Либо наоборот, сделаем два варианта лото, на одном на карточках будут названия формул, на другом будут сами формулы и наоборот. Играя с ребенком в такое лото, мы гораздо быстрее осваиваем любой вид формул, который изучаем. То же касается слов незнакомого языка. Поскольку я буду об этом говорить позже, мы в скаутском отряде достаточно много путешествуем в различные города и страны, для нас важно, чтобы ребенок умел общаться на языке той страны, в которую мы едем и с помощью лото мы с детьми осваиваем, например, слова из других языков, которые нам пригодятся. С помощью лото мы изучаем топографию, с помощью лото мы изучаем узлы, которые надо уметь вязать для того, чтобы управлять яхтой, или для того, чтобы ходить в горный поход.

Лото – это только один из типов настольных игр, которые вы можете использовать. Другой тип настольных игр – это там, где бросается кубик, человек переходит по полю игровому с одного кружочка на другой. Такие поля – это вообще возможность для развития тоже любых абсолютно навыков. Мы изучаем с детьми оказание первой медицинской помощи в каких-то ситуациях, где они действительно могут ее оказать. Понятно, что в сложных случаях надо обращаться к профессионалам и в любом случае надо вызывать врача, если проблемы, но вот, твой товарищ поцарапался, он натер себе мозоль, у него заболела голова – что мы можем в первую очередь сделать для того, чтобы ему помочь? И мы составляем игру, в которой нужно помогать различным персонажам и на каждом кружочке есть какая-то задачка, которую ребенок должен решить. Если играет несколько детей, то тот, который быстрее дойдет до конца игрового поля, бросая кубик и перемещая фишки, он молодец и герой, а выиграть он может, если он хорошо освоил какую-то теорию, которую мы должны проверить с помощью такой игры настольной.

Бывают настольные игры более сложные, где составляются стратегии, где у людей есть различные наборы навыков, скиллов, наборы каких-то инструментов и артефактов. Я уверена, что вы знакомы со многими подобными играми. Мы очень любим, например, карточную игру «Magic the Gathering», которая помогает ребятам осваивать навыки тактические, стратегические для того, чтобы потом использовать из в серьезных жизненных ситуациях.

И повторюсь еще раз, настольная игра, которая сделана вами вместе с ребенком – это не только процесс, это еще и результат, который вы вместе сделали и она для вашего ребенка будет гораздо ценнее, чем то, что вы принесете из магазина и во что вы предложите ему играть вместе с друзьями.

Игры вместе с ребенком, настольные игры – это возможность не придумывать вам сценарии, правила и так далее. Бывают люди, у которых проблемы с фантазией, бывают люди, которым самим может не прийти в голову какая-то идея. Поищите настольные игры в магазинах, которые могут решить ваши ситуации, ваши проблемы. Очень много игра на развитие воображения сейчас, очень много игр, которые развивают какие-то профессиональные навыки в людях. Обратите внимание на настольные игры, как на инструмент развития вашего ребенка.

Настольные игры

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Для того, чтобы правильно построить любое высказывание, мы должны представлять себе, как организованы его обязательные компоненты. Этих обязательных компонентов публичного высказывания может быть, скажем, восемь. В каждой речи есть, или должно быть вступление. В речи может быть формулировка главного положения. В речи может быть формулировка разделения предмета – я буду говорить о том-то, о том-то и дальше о стиле риторическом. Дальше изложение фактического материала, которое существует в виде либо повествования, либо описания, либо того и другого вместе. Техническая часть аргументации, то есть обоснование тезиса с помощью рассуждений, умозаключений. Далее опровержение мнений противников. Очень важная часть любого построения, или почти любого построения – это так называемая рекапитуляция.

Что это значит? Сегодня я это не буду делать в этой речи, но вообще такие вещи делать полезно – это обобщение того, что было сказано раньше. Почему это так важно? Дело простое, дело в том, что слушать человека утомительно. Вы меня слушаете этот час и за час вы устанете и забудете то, что я сказал, почти наверняка. Стало быть, в конце моего выступления я должен еще раз кратко вам сказать, что я вам сказал, чтобы вы это дело запомнили. И вот только после этого надо переходить к побуждению, или выводам, то есть к тому, то собственно вам нужно. Таким образом получается следующая общая картина. Первое, когда вы слушаете, говорящего человека, особенно говорящего человека, но также читаете какую-то статью, какая мысль вам первой обычно приходит в голову, расположение материала. От расположения очень многое зависит. Если вы правильно строите последовательность вашей речи – вас понимают, слушают и в конце концов принимают ваши выводы. Если вы их неправильно строите, естественно ваша речь получается смутной, непонятной и ваши выводы не принимаются, говорить то незачем получается.

Из чего состоит расположение? Расположение включает в себя некие компоненты речи, которые представляют собой операции со словом – это вступление, понятно, речь надо начать с некоторого вступления, где вы представляетесь и где вы называете тему вашей речи, обозначаете ее смысл и важность. Далее – это некий тезис, то есть главное положение вашей речи, которое вообще-то говоря, хорошо бы сообщить в самом начале, но не всегда. Третье – это так называемое разделение предмета, которое делается тогда, когда у вас длинная речь. Далее, четвертое – это изложение материала. Пятое – обоснование этого изложения, то есть, так называемая техническая аргументация, или приведение его к вашему тезису. Шестое – это опровержение вашего полемического, или какого-то другого противника, вашего оппонента. Седьмое – так называемая рекапитуляция, то есть обобщение материала. Восьмое – побуждение к определенному действию, или решению.

Надо вам сказать, что эти компоненты речи могут быть объединены в целую речь различными способами, не обязательно так, как я сейчас это сказал. Все зависит от конкретной ситуации. О чем нужно помнить, когда вы строите речь? Каждый раз нужно помнить о той задаче, которую вы решаете. Если это повествование, то повествуйте, рассказывайте. Если это описание – описывайте конкретный предмет. Если это обоснование – доказывайте с помощью каких-то рассуждений на основании изложенного, конечно. Ваш главный тезис. Если вы опровергаете, то помните, кого и зачем вы опровергаете.

Опровержение бывает двух видов, оно бывает дискуссионным и полемическим. Когда вы строите дискуссионное опровержение, вы убеждаете вашего оппонента в том, что вы правы, или в том, что он не прав. То есть вы убеждаете вашего оппонента. Когда вы строите полемическое опровержение, вы убеждаете не вашего оппонента в том, что он не прав, потому что его убедить нельзя, а убеждаете вашу аудиторию в том, что ваш оппонент неправ и его слушать не надо. Две принципиально важные вещи.

И наконец, когда вы строите рекапитуляцию, вам полезно помнить о том, что то, что вы говорили забывается. Я читал вам эту лекцию и наверняка начало ее вы забыли. Я может быть и не буду строить эту рекапитуляцию, но напоминаю о том, что в принципе это делать нужно. Когда вы заканчиваете вашу речь, полезно сказать, что же вы наконец сказали. И вот после того, как вы еще раз объяснили, что вы сказали, полезно перейти к побуждению – это и есть самое главное в этой речи.

Последнее – стиль, или элокуция, или выражение. Что такое риторический стиль? Один наш государственный деятель как-то сказал, под горячую как бы руку: «Надо мочить террористов». И самые разные интеллигенты, журналисты, учителя и многие-многие другие, в общем, интеллигентные люди, стали говорить, что нехорошо так говорить, что же это за непонятная такая лексика и все такое прочее. С точки зрения культуры речи – может быть, а с точки зрения риторики все сделал правильно. Сформулировал энергичный тезис в тех выражениях, которые употребляет аудитория и получилось очень хорошо.

Риторический стиль – это уместный стиль, поэтому хороший ритор не обязательно говорит красиво. Вообще говорить красиво по-русски вредно, русская аудитория не любит слишком сильно украшенной речи. Для русского человека украшенная речь – это речь неискренняя, речь искусственная. А надо говорить так, чтобы каждому вашему слушателю это было понятно, и чтобы каждый ваш слушатель думал бы, что он, если бы сумел, сказал бы точно также. Вот собственно в этом и заключается главное правило риторического стиля.

Искусство убеждения

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Последнее двадцатилетие, можно сказать, христианская психология достаточно успешно развивается и есть прекрасные авторы современные – христианские психологи. Но мало кто из людей непосвящённых знает, что первым христианским психологом многие называют сегодня отца пустынника IV века – Евагрия Понтийского, который написал великолепные труды. В частности, у него есть замечательная работа «О страстях». Его не случайно называют первым христианским психологом, хотя он все-таки является духовным отцом, духовным учителем.

Дело в том, что Евагрий Понтийский впервые за историю показал, что в человеке есть огромное пространство внутренней жизни, осознаваемое и не осознаваемое, есть разные как бы комнаты в этом пространстве, уровни в этом пространстве, этажи. И он показал, что проблемы на одном из уровней, проблемы в одной из комнат, влекут проблемы в других уровнях, этажах и комнатах. Евагрий Понтийский писал о том, что главные духовные проблемы начинаются, когда искажение происходит в так называемой «яростной части души» и «вожделенческой части души». То есть, как бы в области гнева и в области желаний. И действительно, если посмотрим на нашу обыденную жизнь, то мы впадаем в такое состояние греховное, или такое не светлое, когда мы начинаем чего-то страстно хотеть или на кого-то сильно злиться. И тогда мы, можно наблюдать, как эта мысль пронизывает нас, это чувство живет в нас, мы к нему возвращаемся. День за днем, шаг за шагом оно входит в нас все глубже и глубже, и мы вдруг осознаем, что мы не можем от него избавиться.

Не случайно я говорю именно о том, что, так сказать, мы приходим в состояние тупика. Евагрий Понтийский называл это «помрачением сознания», или «помрачением ума». Это третья часть, которая есть в нас, согласно теории Евагрия Понтийского – эта часть разума, разумная часть, то есть часть, связанная с сознанием, умом и прекрасное слово «логос». Логос, как некая истина, которая познается нами. Вот эта часть помрачается благодаря нашим желаниям, нашим аффектам и нашей злости, нашему гневу. Что происходит дальше – дальше происходит потеря целостности. Я говорю современным языком, хотя Евагрий Понтийский в IV веке нашей эры говорил ровно о том же, еще не было понятия бессознательного, еще не было ни Фрейда, ни Юнга, ни всех классиков, которые показали роль бессознательного. А Евагрий Понтийский говорил о том, что страсти паразитируют на неосознаваемых уровнях нашей души. А именно, в нашем бессознательном, если возникают такие сгустки страстные желаний, гнева и так далее – это пища для страсти, это пища для греха.

Евагрий Понтийский говорит о том, что вы должны осознавать, что вы есть, осознавать, чего вы на самом деле хотите и выбирать сознательно добро, а не зло, и включать волю и разум для того, чтобы мочь это преодолеть. Иными словами – это по сути дела, я бы сказала, гимн христианской психотерапии. Потому что задача христианского психотерапевта, не ученого, не исследователя, а практика, того, кто работает с конкретным человеком, задача его состоит в том, чтобы помочь человеку войти в глубину своего неосознаваемого пространства и навести там в каком-то плане разумный порядок. Это вовсе не значит, что мы откроем дверь в это пространство и сможем там быстро навести порядок – это процесс, это часто долгий процесс, но процесс удивительно прекрасный, потому что он влечет за собой не только упорядочивание этих уровней, этих комнат, этих этажей, он дарует нам чувство целостности, чувство внутренней гармонии и внутренней встречи с самим собой. И в этом плане конечно такое серьезное отношение к работе с собой – психологической, духовной, дает действительно глубокое исцеление и духовное, и душевное.

Еще раз подчеркну, что понятие бессознательного пришло в нашу жизнь, в жизнь нашего мира в IV веке нашей эры, благодаря Евагрию Понтийскому.

Евагрий Понтийский – первый христианский психолог

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В 1614 году выходит поддельная вторая часть «Дон Кихота», написанная неким Авельянедой. Текст, которой возмутил Сервантеса и стал причиной появления второго тома, написанного самим Сервантесом, как опровержение сюжета, придуманного Авельянедой. Начиная уже с книги Авельянеды, мы можем сказать, что Дон Кихот выходит за рамки текста, которым он был порожден. И в течение последующих веков Дон Кихот действительно становится вечным образом.

О Дон Кихоте пишут другие книги. Так, например, известный французский писатель XVIII века Ален Рене Лесаж, взяв поддельного «Дон Кихота» Авельянеды, сочиняет собственную вариацию на темы дальнейших приключений Дон Кихота. Великий английский писатель XVIII века Генри Филдинг пишет политический фарс о Дон Кихоте в Англии. Дон Кихот в этой пьесе попадает в Англию и участвует в английской предвыборной гонке. В XIX веке образ Дон Кихота стараются понять по-разному, например, йенские романтики подчеркивают в этой книге конфликт между прозой и поэзией, между мечтой и действительностью. О нем пишут и Новалис, и Шеллинг, а русская литература тем временем – Толстой, Достоевский, Мережковский уже в XIX веке начинают собственное осмысление этого образа. В XX веке Дон Кихот становится персонажем оперы Жюля Массне, персонажем нескольких фильмов, из которых самые известные – это фильм Георга Вильгельма Пабста с Федором Шаляпиным, созданный кстати говоря, по инициативе Федора Шаляпина, болевшего этим образом, этим сюжетом. С этим сюжетом он даже обращался к Сергею Эйзенштейну, пытаясь спровоцировать его на эту тему. Так хотел Федор Шаляпин играть Дон Кихота не только в опере, но и как драматический актер. В конце концов вспомним великий фильм Григория Козинцева по сценарию Евгения Шварца. То есть, Дон Кихот приходит и в музыку, и в кино, и в театр, и в философию тоже. Дон Кихоту посвящены философские эссе Мигеля де Унамуно, Хосе Ортега-и-Гассета и других.

«Вечный образ», вот этот самый термин появился в русском литературоведении в середине 1920-х годов, но, наверное, он был подготовлен в свое время книгой Дмитрия Мережковского «Вечные спутники». Вечный образ – это такой образ, который выходит за границы текста и начинает самостоятельное существование. Мы понимаем, что и Фауст – образ Фауста не оканчивается там, где оканчивается текст Гете, или текст народной книге. И Гамлет живет своей жизнью, и Прометей, и многие другие образы – это вечные образы – те образы, которые разные эпохи воспринимают по-разному, по-разному интерпретируют, разный смысл в этот образ вчитывают. И именно так немецкие романтики, а вслед за ними и поэты романтики других стран, воспринимали Дон Кихота, прежде всего, как романтика, прежде всего, как человека мечты, как человека, который рискнул бросить вызов существующему положению вещей.

С другой стороны, реалисты эпохи просвещения, или реалисты XIX века, воспринимали роман Сервантеса совершенно по-другому. Как роман о бесплодных мечтаниях в мире реальной жизни, то есть это совершенно другой угол зрения на роман «Дон Кихот». Другими глазами смотрели и писатели модернисты, которые видели в этом романе уникальные формальные открытия. И собственно лекции Владимира Набокова о Дон Кихоте – это как раз взгляд модерниста на произведение Сервантеса. Постмодернизм, допустим, видит в «Дон Кихоте» тему книги о книгах, литературы о литературе. Тот текст, который рефлексирует над другими текстами. Немаловажна тема для литературы постмодернизма. И мы видим, что роман «Дон Кихот» по сути становится родным для любого литературного течения. Более того, в различных литературных манифестах разных литературных течений, «Дон Кихот» объявляется как самое наше произведение. То есть это то произведение, в котором несомненно отражены те эстетические установки, которые близки к нам. Так что «Дон Кихота» считают своим представители самых разных литературных течений.

Символически это отражено в известной новелле Хорхе Луиса Борхеса – Пьер Менар, автор «Дон Кихота». Сюжет этой новеллы в том, что был некий Пьер Менар, который писал свой роман о Дон Кихоте, по-новому его осмысляя этот образ. Но парадокс, весь текст романа о Дон Кихоте полностью соответствовал роману Сервантеса. Однако созданный в совершенно другую эпоху, при том, что он совершенно ничем не отличается от текста Сервантеса, и вместе с тем отличается всем, потому что он вмещает в себя и философию более позднего времени, и литературную традицию более позднего времени, и очень много из опыта человечества, которое прожило уже достаточное количество времени после этого романа. Таким образом, роман «Дон Кихот» – это то произведение, которое живет своей жизнью. Когда Виктор Шкловский, или, когда Владимир Набоков пишут, что фактически – это произведение… и Мережковский об этом пишет, что фактически это произведение шире того замысла, который изначально предполагался автором. Что автор, в общем-то, создал такой текст по ошибке, что он сам даже не понимал того величия, которым наделены его образы. Более поздние интерпретации в этот роман очень много чего вчитывают. И когда в своей книге «Вечные спутники» Дмитрий Мережковский пишет о том, что еще стоит подумать, какой взгляд на этот роман более важен – субъективный, или объективный. Тот объективный взгляд, который выявляет в нем нечто характерное для начала XVII века, или тот субъективный взгляд, который вчитывает в этот роман какие-то смыслы, может быть даже не ведомые автору. Так произведение оказывается мудрее своего создателя. Образ Дон Кихота оказывается мудрее его создателя.

“Дон Кихот” — вечный образ

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

К 1921 году советская Россия безусловно без всяких банальных выражений, лежала в руинах. Это было печальное зрелище, которое было связано, как с последствиями самих военных действий, так и с внутренними особенностями экономической политики большевиков. Достаточно вспомнить, что уже на исходе Первой мировой войны ощущаются очень серьезные демографические потери, потому что порядка 3,5 млн человек, или погибло на фронтах, или находилось в плену. И сама Гражданская война, она унесла еще порядка 8 млн человек – это и погибшие при сражениях, а также погибшие во время многочисленных эпидемий, которые тогда были. Это эпидемии тифа, которые охватывали различные районы, даже города, это испанка – знаменитая эпидемия гриппа, которая унесла, как известно, 1% населения земли, но в советской России, учитывая ее состояние, практически отсутствие медицинского обслуживания для большей части населения в связи с Гражданской войной – эта цифра была конечно гораздо больше. Около 2,5 млн человек к 1920 году эмигрировало в разные страны – это и Европа, и Китай, Иран и некоторые другие. Все это естественно касалось, в основном, взрослого экономически активного населения и естественно это очень сильно отражалось на экономической ситуации.

Промышленное производство практически замирает, к 1921 году – это всего лишь 13% от того, что было в 1913 году. Конечно же Российская империя накануне Первой мировой войны очень активно развивалась, входила пятерку крупнейших экономик мира, но сами понимаете, 13% фактически отбросило Россию на уровень даже не европейских стран, а на уровень колоний. Даже более того, эти колонии были далеко не развиты, если сравнивать с советской Россией на этот момент. Например, выработка металла составляла уровень эпохи Петра I, то есть, начала XVIII века. В 1920 году закрывается Путиловский завод – гордость революции, который большевики старались поддерживать максимально долгое время. Выработка электричества до проведения программы ГОЭЛРО тоже фактически замирает, города зачастую лишаются света. Очень сильно страдает коммунальное хозяйство, отопление, да, как известно, если взять воспоминания людей, переживших Гражданскую войну – это конечно же голод, это отсутствие любых простых удобств. Все это очень сильно естественно отражалось на уровне жизни, который был низведен на самом деле на самую низкую планку, которую можно себе представить в течение XX века.

Что касается сельского хозяйства, то продукция сельского хозяйства составляла чуть больше половины от того, что было опять-таки в 1913 году. Естественно такая ситуация поддерживалась за счет продразверстки, которая являлась основой политики военного коммунизма. Продразверстка – это изъятие всех излишков сельскохозяйственной продукции у крестьян при помощи насильственных методов, то есть продотрядов. Разумеется – это полностью лишало крестьян любых экономических стимулов для того, чтобы выращивать продукции гораздо больше. Как в центральной России, так и черноземных областях, на Украине запашка составляла не более 60% опять-таки от довоенного уровня. Что было очень и очень мало. Это создавало угрозу голода в городах, и мы наблюдаем такую очень интересную тенденцию, интересную и трагичную, когда население городское начинает переезжать в сельскую местность, потому что сельская местность давала возможность прокормиться. В частности, Петроград лишается порядка 60% рабочих, Москва лишается половины рабочих. Потому что в Петрограде было сосредоточено машиностроение, которое фактически замирает, а в Москве текстильная промышленность, которая еще более, или менее, как-то, хоть немного функционировала. Также стоит отметить то, что разрушаются крупнейшие промышленные районы в годы Гражданской войны – это Донецкий бассейн, который приносил огромное количество угля и где были сосредоточены металлообрабатывающие производства. Фактически был разрушен Бакинский промышленный район, который обеспечивал промышленность нефтью и топливом. И вообще, в принципе, обеспеченность промышленности топливом составляла порядка 10%. Разумеется, все это толкало большевиков на мысли о необходимых мерах и эти меры они старались осуществлять, отталкиваясь от своих экономических воззрений. То есть, при помощи дальнейшей национализации. В частности, в 1920 году национализированы были все мелкие предприятия, которые большевики не национализировали в 1918-1919, а также был учрежден госплан, то есть государственное планирование. Таким образом экономика была централизована окончательно.

Ну и в 1920 году, пожалуй, единственный экономический успех донэповской советской России – это план ГОЭЛРО – электрификация страны. Она потребовала небольших капиталовложений, потому что была связана со строительством небольших электростанций, в основном использовалась энергия рек, не самых крупных. И действительно она привела к более, или менее электрификации, если не всей страны, то по крайней мере основных населенных регионов. Но это, пожалуй, единственный успех.

Низкий уровень жизни, безработица, угроза голода в городах и даже город в городах, привели к тому парадоксу, который возникает в 1920-1921 год – это рабочее движение, направленное против большевиков. Большевики в советской России – это та власть, которая ассоциировала себя с интересами рабочих, в первую очередь и тут получается, что рабочие недовольны советской властью. Возникают забастовки, забастовочные движения подавляются, но они возникают и в крупных промышленных центрах, и в более малых под лозунгами: «Советы без большевиков», «Многопартийные советы» и «Вся власть Учредительному собранию». То есть это лозунги в общем-то, таких более, или менее умеренных меньшевиков, левых эсеров, которые на заре революции находились в союзе с большевиками. Пиком таких выступлений становится естественно крестьянское движение во многих районах центральной России. Самое известное из которых – это движение Антонова в Тамбовской области, которое было подавлено очень жестоко Михаилом Тухачевским и при подавлении Антоновского восстания были использованы уже запрещенные на тот момент международными конвенциями методы. То есть, их выкуривали в прямом смысле этого слова, отравляющими газами из лесов.

Более того, пиком недовольства рабочих было Кронштадтское восстание. Тут надо сразу отметить, что кронштадтские матросы – это действительно гордость революции. Кронштадтский матрос изображен на любом агитационном плакате советской, России с двумя пулеметными лентами, в бескозырке, с надписью: «Балтфлот», он таким образом представлял из себя саму по себе Октябрьскую революцию. И тут в марте 1921 года кронштадтские матросы начинают мятеж, представителей советской власти, они или изгоняют из Кронштадта, или казнят, обращаются с воззванием ко всему цивилизованному человечеству и с лозунгами «Все советы без большевиков». В это время в Петрограде проходит X съезд РКП(б) – Российской коммунистической партии большевиков, которая принимает решение о жестком подавлении восстания. Подавление восстания возложили на Льва Троцкого, который на тот момент возглавлял военсовет республики и, использовав тот факт, что в марте, как вы знаете, в Петрограде, то есть, в Санкт-Петербурге погода еще довольно холодная и лед сохраняется на Финском заливе, отряды Красной армии, укрепленные делегатами X съезда РКП(б), штурмом берут Кронштадт. Сам штурм по себе не удался, потому что матросов не удается взять в плотное кольцо, и большая часть по льду финского залива мигрирует в Финляндию, порядка 6 500 человек. Однако 2 500 человек были захвачены в плен, и Троцкий для устрашения к определенной части этих матросов применяет децимацию. Децимация – это казнь каждого десятого по жребию. Кстати, у меня были в распоряжении очень интересные воспоминания, они не опубликованы, одного из участников Кронштадтского мятежа. Там было рассказано в частности, что большевики расстреливали еще и тех, у кого находили золотой рубль. А золотой рубль – это награда, которую в царские времена выдавалась наиболее хорошим стрелкам, отличникам огневой подготовки. Их казнили вне децимации. Таким образом восстание было подавлено.

Если не к чести большевиков, то по крайней мере стоит отметить, что выводы для них были сделаны, ситуацию они прекрасно понимали и они готовы были дальше экспериментировать с экономической политикой. По результатам Кронштадтского мятежа на X съезде РКП(б) принимается решение о переходе к новой экономической политике.

Советская Россия на исходе гражданской войны

Сергей Федякин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Дома Русского зарубежья имени Солженицына, доцент Литературного института.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Георгий Викторович Адамович. Когда называют это имя, в первую очередь приходит в голову, что это был один из ведущих критиков русского зарубежья. Как критик он поначалу был известен больше, нежели, как поэт, по одной причине – начинал то он как поэт, еще в России и две книги стихов успел выпустить здесь. Но книга стихов, которую он выпустит в эмиграции, она будет называться «На Западе», она выйдет перед самой войной и не успеет произвести должного впечатления, чтобы отозвались критики, чтобы они что-то сказали. Хотя свою рецензию, например, Зинаида Николаевна Гиппиус назовет «Поэзия без слов» и это очень точная характеристика того, что пытался сделать Адамович в этой области.

Кстати, как критик он тоже говорил примерно о том же самом. Адамович полагал следующее, что после всех потрясений, которые пережила не только Россия, но и вообще, и Европа, уже невозможно писать, как писали раньше. Когда начинают поэты выискивать какие-то особые образы – это всегда слишком останавливает глаз, или слух, всякая чрезмерность вредна для подлинной поэзии. Подлинная поэзия – это говорить почти банально, но так, чтобы это была преображенная банальность, полушепотом, но о самом главном.

Еще очень важная черта Адамовича, что он по рождению москвич, но мальчиком был перевезен в Петербург и Петербург для него как бы почва, на которой он возрос и его можно было бы назвать петербургским почвенником, если бы такое понятие существовало. Петербург для него мерило очень многого, у него есть одно маленькое воспоминание – это была одна из последних встреч с Гумилевым – он, Георгий Иванов и Николай Степанович Гумилев, который вернулся, как известно, после революции в советскую Россию навстречу большей опасности и вот одна из последних встреч, разговоров, которых было довольно много здесь. Старший товарищ – Николай Степанович им рассказывал много, что он видел там, и вдруг такой произвел вздох, что вообще-то, он видел очень многие столицы Европы, он был в Лондоне, он был в Стокгольме, он был в Париже, дальше такая фраза: «Все-таки по сравнению с дореволюционным Петербургом – это немножечко провинция». Это неожиданное суждение Гумилева, тем более, что Адамович знал, что Гумилев никогда не был чванлив с точки зрения национального чванства – этого не было, а вот то, что Петербург – это не просто столица, а какой-то совершенно особенный город, как бы столица столиц, вот это для Адамовича было очень важно и это то, чего он придерживался и в своих стихах. Петербург – это город строгих линий, но при этом еще шпилей и такой небесной синевы, вот то, что он позволял себе в стихах – это немного цветовых красок, а в основном строгая петербургская линия.

Стихотворение, которое в каком-то смысле даже его поэтический манифест – это воспоминание через десять лет, то есть 1927 год о том Петербурге и Петрограде, который он знал. Для него конечно – это в первую очередь Петербург, а не Петроград.

Что там было? Ширь закатов блеклых,

Золоченых шпилей легкий взлет,

Ледяные розаны на стеклах,

Лед на улицах и в душах лед.

Разговоры будто бы в могилах,

Тишина, которой не смутить…

Десять лет прошло, и мы не в силах

Этого ни вспомнить, ни забыть.

Тысяча пройдет, не повторится,

Не вернется это никогда.

На земле была одна столица,

Все другое – просто города.

То есть, есть Петербург и есть все остальное. И поэтому Петербург, строгий Петербург, тот еще имперский Петербург не терпит лишнего, он не терпит того, что в него не вписывается. У его приятеля Георгия Иванова есть такой очерк «Закат над Петербургом», где он как раз показывал, что Петербург начал разрушаться не во время революции и войн, а когда его стали застраивать как попало, как чемоданы ставят на перроне. Когда внутри Петербурга такие появились постройки, Петербург стал как бы исчезать тот главный. И этот имперский Петербург для Адамовича – главная эстетика, воспоминания и то, чему он пытался научить своих товарищей по перу, либо, когда говорил о старших, либо, когда пытался воздействовать на младших.

Что дала эмиграция на его взгляд – они потеряли отечество, земля под ногами чужая. Над головой, если использовать формулу Николая Степановича Гумилева «чужое небо», но зато есть некое воспоминание и русская культура – это их почва. И вот эти воспоминания во многом… И при этом они еще обрели что – они обрели одиночество и свободу, так называется одна из его статей и так будет названа его книга критических статей: «Одиночество и свобода». То есть, с одной стороны одиночество – это, в общем-то, что-то горестное и неуютное, но с другой стороны – свобода, вести себя так, как ты считаешь.

И вот примерно об этом он будет говорить в своих стихах.

За всё, за всё спасибо. За войну,

За революцию и за изгнанье.

За равнодушно-светлую страну,

Где мы теперь “влачим существованье”.

Нет доли сладостней – всё потерять.

Нет радостней судьбы – скитальцем стать,

И никогда ты к небу не был ближе,

Чем здесь, устав скучать,

Устав дышать,

Без сил, без денег,

Без любви,

В Париже…

То есть, когда все потерял, ты как бы обретаешь то, что ты можешь все лучше понять, все лучше осознать и об этом сказать.

Его литературный противник – Владислав Ходасевич, когда говорил о молодых поэтах, говорил, что им надо учиться у русской классики, пока вы не научитесь у русских классиков писать настоящие стихи, вы ничего достойного не сделаете. Адамович говорил следующее, что, если вы будете учиться у классиков, вы легко можете превратиться в эпигонов. Надо писать по-своему, как можно предельно проще, ничего лишнего – это принцип литературного аскетизма, но при этом говорить о самом важном, что есть в жизни, то есть, любовь, смерть, жизнь и это все.

То явление, которое он породил вот этим своим наставничеством, оно вошло в историю русского зарубежья, как такая… это нельзя назвать школа, это такое веяние «Парижская нота». Эти поэты говорили почти полушепотом, действительно о самом главном. Это не очень громкие голоса, но подлинные. Но любопытная вещь, что, если спросить: «Кто были поэты “Парижской ноты”?» – точно можно назвать два имени – Анатолий фон Штейгер и Лидия Червинская. Они слушались Адамовича и пришли к такому писанию предельно аскетическому, ничего лишнего и так далее. Но когда мы начинаем смотреть на литературу русского зарубежья, вдруг выясняется, что очень многие поэты, которые шли за Ходасевичем из группы «Перекресток», они вроде бы слушали Ходасевича, но сбивались на интонацию Адамовича. И сам Ходасевич потом признает, что все-таки Адамович в этом его одолел.

Если мы берем поэтов, которые вообще были вне группировок, например, Ирина Кнорринг – поэт, который как бы писал такие дневниковые стихи, она очень точно вписывается в эту самую «Парижскую ноту». Более того, мы начинаем смотреть еще шире и, например, известный протоиерей Шмеман, который не писал стихов, он писал статьи и оставил дневники. Вы читаете дневники и вдруг чувствуете, что это, в общем-то, «Парижская нота», но в другом совершенно воплощении. То есть, опять тот же принцип, ничего лишнего, говорить о самом главном и такой интонацией, которая не позволяет… нигде нет желания надавить на педаль.

То есть, оказалось, что это явление как бы больше даже Адамовича. Причем сам Адамович не целиком вписывался в «Парижскую ноту», потому что парижане шептали, он все-таки позволял себе быть шире, нежели то, что он приписывал другим. Из того, что он сделал в русском зарубежье конечно очень важную роль, играют его критические статьи, их очень много было написано – это целое собрание сочинений одной критики. И худо-бедно оно потихонечку выходит-выходит и может быть когда-нибудь выйдет. Но есть одна книга особой прозы, которая стоит особняком и, в общем, это тоже из того, что сделал Адамович самого главного. В 1967 году выйдет две книги. Одна называется «Единство» – это книжечка стихотворений, чуть больше 40 – это примерно четверть того, что он написал, если не меньше. То есть, он отбирал стихи самые главные, самые важные. При этом старался не писать лишнего. Половину стихотворений он вообще напишет еще здесь в России, а там из того, что он напишет, он половину только выберет в свою итоговую книжку.

И книга «Комментарии» – эта книжка совершенно особая и заслуживает внимания всех, кто считает себя писателем и пытается писать – пройти через опыт этой книги очень важно, потому что он там показывает, что такое настоящая литература и как стихи, и как проза. Есть одна формулировка, которую стоит запомнить многим, он говорит, что такое настоящие стихи – это когда каждое слово — значит то, что значит, а все вместе слегка двоится и в щели смысла врывается пронизывающий трансцендентальный ветерок. То есть ветерок, который идет либо из тех миров к нам, либо от нас туда. Вот как бы можно прочитать стихотворение, как самое обычное, но что-то в нем есть такое, что как бы слова двоятся и что-то другое чувствуется за обычными словами. Это формулировка, которая есть отсылка и к символизму, и к акмеизму, который его преодолевал когда-то, и к преодолению акмеизма и веяния нового символизма через самое простое выражение в словесной форме. И это завещание, которое он оставил, кстати не только писателям и поэтам русского зарубежья, но и тем, кто будет приходить в литературу позже. Этим Адамович особенно ценен.

Георгий Адамович и поэты младшего поколения. Литература русского зарубежья

Павел Крючков, заместитель главного редактора журнала «Новый мир», заведующий отделом поэзии.
Старший научный сотрудник Государственного литературного музея («Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкине»)

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Я как-то все время вспоминаю кабинет Чуковского в Переделкино. Вот, как входишь, прямо и вверх поднимаешь глаза – там висит маленькая фигурка рыцаря сицилийского, которого, я думаю, Корнею Ивановичу подарила Ахматова, такого рыцаря давали в Италии, когда ей давали премию «Этна — Таормина», огромная японская рыба из ткани на потолке, иностранные книжки и на верху шкафа стоит в коробке такой четырехтомник очень выразительный. И когда подходишь близко, то видно, что это знаменитый перевод и комментарий Владимира Владимировича Набокова к Онегину.

Когда мы с сотрудниками музея изучали это издание, то конечно обратили внимание на большое количество пометок Чуковского. Вообще в доме Чуковского книг без его пометок практически нет. В самом начале перестройки горбачевской, в 1886, по-моему, году, усилиями внучки Корнея Ивановича – Елены Цезаревны, вышла книга «Высокое искусство» – книга Чуковского о теории художественного перевода. И вот тогда приложением к этой книги, впервые в книжном издании, до этого как раз в журнале, по-моему, «Дружба народов», вышла статья Чуковского «Онегин на чужбине», большая часть которой посвящена набоковскому сюжету. Есть такая легенда, я думаю, что это правда, что Корнею Ивановичу предлагали вести переговоры о публикации этой статьи, довольно ехидной критической статьи, о том, что происходит с переводами Пушкина на языки европейские в периодике какой-то советской. Большой кусок посвящен Набокову. Кто был таков Набоков для советской власти и для советских издательств, мы с вами понимаем. И Корней Иванович согласно легенде, сказал в разговоре, что если бы мне разрешили написать во вступлении, или в том месте, где я подхожу к разговору о Набокове, что Набоков – выдающийся русский писатель, то и разговора бы не было, но мне этого не разрешили.

И вот спустя много лет после смерти Корнея Ивановича эта статья вышла и вошла в его собрание сочинение, в третий том «Англо-американские тетради», в составлении которого я благодаря судьбе, принимал участие.

«Что сказать об английских переводах «Евгения Онегина»? Читаешь их и с болью следишь, из страницы в страницу, как гениально лаконическую, непревзойденную по своей дивной музыкальности речь одного из величайших мастеров этой русской речи переводчики всевозможными способами превращают в дешевый набор гладких, пустопорожних, затасканных фраз.

Стоило Пушкину сказать о Татьяне:

Сквозь слез не видя ничего, –

как американская переводчица мисс Бэбетт Дейч (Deutsch) поспешила, так сказать, за спиною у Пушкина прибавить от себя описание Татьяниных глаз, о которых в оригинале ни слова:

И ослепленная слезами, которые блестели (!)

Неприметно (!) на ее больших (!) карих (!) глазах… (!)

Стоило Пушкину сказать об Онегине:

Расправил волоса рукой, –

как та же переводчица ни с того ни с сего описывает от имени Пушкина руку Онегина, о которой в оригинале опять-таки нет ни намека:

…узкой (!)

И белой (!) рукой он быстро (!) пригладил (!) волосы (!)».

Надо сказать, что Бэбетт Дейч была одной из первых переводчиков, кстати говоря, и сказок Чуковского на английский язык и некоторых других его книг. Я листаю этот текст и дохожу до… нет, не дохожу, сам себя прерву. Вот смотрите, вторая главка как чудесно начинается:

«Крошечный, микроскопически-мелкий вопрос: какой был цвет лица у Ольги Лариной, невесты Владимира Ленского? Пушкин отвечает на этот вопрос недвусмысленно: по контрасту со своей бледнолицей сестрой, Ольга отличалась «румяной свежестью» (гл. 2, XXV) и однажды, когда ей случилось слегка взволноваться, она, по словам поэта, стала –

Авроры северной алей,

(гл. 5, XXI)

то есть, говоря попросту, лицо у нее сделалось красным, ибо кто же не знает, какой пунцовой бывает зимняя заря над снегами.

Да и вообще Ольга была краснощекая. Все помнят насмешливо презрительный отзыв Евгения:

Кругла, красна лицом она,

Как эта глупая луна

На этом глупом небосклоне

Американский переводчик романа мистер Юджин М. Кейден (Kayden) так и перевел те стихи, где говорится о наружности Ольги: rosy (румяная); ее лицо было «более алым, чем утренний свет» (rosier than morning light)2.

В другом, более раннем американском переводе «Евгения Онегина» – мисс Доротеи Пралл Радин – лицо Ольги, в соответствии с подлинником, названо «круглым и красным» (round and red).

Так же передал эти эпитеты другой переводчик, Оливер Элто», в своей версии «Евгения Онегина»:

Лицо у нее круглое и красное.

Поэтому с таким изумлением я встречаю в новом американском «Евгении Онегине» следующий перевод этих строк:

Она кругла (?!), у нее красивое (?!) лицо,

Подобное этой глупой луне

На этом глупом небе3.

Почему красивое? Да потому, – поясняет переводчик (Вл. Набоков. – Ред. ) в своих комментариях, – что в древней России (в XIV – XVI вв.) красный означало красивый. От тех времен осталось название Красная площадь. И в крестьянской речи и в фольклоре недаром говорится «красное солнышко», «красна девица», «красный угол» (II, 332 – 334).

Но ведь Онегин не крестьянин и не современник Ивана IV. В его лексиконе, как и в лексиконе всех современных ему культурных людей его круга, слово красный раньше всего означало цвет, а не форму».

Вот так подступаюсь я к разговору о том, что сделал с Набоковым Корней Иванович Чуковский в своем разговоре о пушкинском Онегине в статье «Онегин на чужбине».