Сергей Федякин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Дома Русского зарубежья имени Солженицына, доцент Литературного института.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Судьба Ходасевича имеет то своеобразие, что он очень долго рос, как поэт. Его по-настоящему, как поэта крупного заметили именно в этой роли большого поэта в последние годы его жизни в России. То есть, уже после революции он сумел выпустить такие книги, где он заявил себя, как очень крупная фигура. Первая из таких была «Путем зерна». Вторая «Тяжелая лира».

Чтобы понять, что он представлял из себя в это время, маленькое стихотворение из «Тяжелой лиры». Буквально семь строчек стихотворения, первая строфа пять строк и потом две строки – вторая строфа.

Перешагни, перескочи,

Перелети, пере- что хочешь –

Но вырвись: камнем из пращи,

Звездой, сорвавшейся в ночи…

Сам затерял – теперь ищи…

Бог знает что себе бормочешь,

Ища пенсне или ключи.

Первые пять строф идет такое интонационное движение, такое звуковое, как с оттенком музыкальным. Потом пауза и потом, когда говорится, что «Бог знает, что себе бормочешь» – эти строки действительно бормочутся. А в это зияние попадает ощущение тревожного времени, в котором он оказался, как и оказались другие писатели после революции.

Рухнула Российская империя, а Ходасевич по отцу поляк, по матери еврей, но при этом мать ревностная католичка и он сам католик. Он все время пытался показать, что он был достоин быть преемником великих русских писателей, достоин великой русской литературы. И поэтому это поэт для которого Российская империя значила очень много. Империя замечательная тем, что она каждому дает быть самим собой, если ты для этой империи что-то делаешь. И главным образцом для него был Александр Сергеевич Пушкин. Когда, например, Гумилев пригласил Ходасевича в «Цех поэтов», он там побывал один раз, его насторожило то, что в «Цехе поэтов» говорят много о том, как надо писать и не говорят о том, что надо писать. На то у Гумилева были свои причины, потому что «что» должно идти от самого автора, но Ходасевичу такой разговор показался неполным. И он себе выбрал Пушкина, для него Пушкин – это мерило всего того, что есть ценного в литературе. Поэтому для него литература – это значительная часть его собственной жизни. Собственно, из таких слабостей известных вне литературных – это карточная игра, которой он все-таки отдал какое-то время. Остальное – литература – это главное.

Как поэт он уже замечен стал в эмиграции после этих двух книг. О нем очень серьезную статью написал Андрей Белый, уже давно признанный писатель и в 1927 году Ходасевич выпустит такой во-многом итоговый сборник стихотворений, где первые два раздела – это книги «Путем зерна» и «Тяжелая лира», слегка подсокращенные, а вот третий раздел, «Европейская ночь» – это целиком те стихи, которые родились у него за границей. Можно на примере одного стихотворения показать, к чему он пришел. В сущности – это фигура довольно одинокая в русской литературе. Он имел некое воздействие на младшее поколение писателей, тем не менее, поскольку он был довольно жесткий критик, для него литература была важнее авторитетов и поэтому он был во-многом несговорчив и писал то, что думал. У него были не очень простые отношения со многими литераторами. Одно из знаменитых его стихотворений называется «Перед зеркалом». Эпиграф из Данте, из первой строчки его «Божественной комедии». Буквальный перевод: «На середине пути нашей жизни». В известном переводе Лозинского «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу». «Сумрачный лес» – это как бы наша жизнь. Стихотворение «Перед зеркалом» – это человек смотрит на свое изображение.

Я, я, я! Что за дикое слово!

Неужели вон тот – это я?

Разве мама любила такого,

Желто-серого, полуседого

И всезнающего, как змея?

Портрет, который Ходасевич рисует довольно точен и довольно жесток, он очень был болезненный человек и эти все свои болезни, которые на него в жизни навалились – костный туберкулез, экзема и так далее, он все это запечатлел в двух словах.

Разве мальчик, в Останкине летом

Танцевавший на дачных балах,-

Это я, тот, кто каждым ответом

Желторотым внушает поэтам

Отвращение, злобу и страх?

Это его место в литературе теперь здесь за границей. «Желторотые поэты» боятся его суждений. А когда-то он мечтал быть балетным танцором – это воспоминание о своем детстве.

Разве тот, кто в полночные споры

Всю мальчишечью вкладывал прыть,-

Это я, тот же самый, который

На трагические разговоры

Научился молчать и шутить?

Это уже человек, который как бы отодвинулся от литературной среды и более замыкается в себе и в своей литературе.

Впрочем – так и всегда на средине

Рокового земного пути:

От ничтожной причины – к причине,

А глядишь – заплутался в пустыне,

И своих же следов не найти.

Середина жизни, подведение итогов, с которой начинается «Божественная комедия» Данте, здесь он этим и приходит. Следующий образ пантеры – это тоже из самого начала «Божественной комедии».

Да, меня не пантера прыжками

На парижский чердак загнала.

И Виргилия нет за плечами…

Строчка, отсылающая к тому, что Данте по Аду водит Вергилий, он его защита как бы.

Только есть одиночество – в раме

Говорящего правду стекла.

Довольно безрадостное он свое изображение увидел и надо сказать, что таким он сам себя воспринимал. Очень жестко относился к самому себе, был очень требователен. Когда вышла его книга, она произвела очень сильное впечатление на современников и многие в похвалах этой книге доходили до очень превосходных степеней.

Зинаида Николаевна Гиппиус скажет, что трагедия Ходасевича, пожалуй, более сильная, чем у Блока, потому что он еще и эмигрант. Мережковский бросит фразу, что он Арион эмиграции, то есть отсылка к стихотворению Пушкина «Арион», написанного после декабрьского неудачного восстания декабристов. И здесь не стерпел Георгий Иванов, его известный литературный противник и написал статью в защиту Ходасевича. Фраза, которая Ходасевича убила, была следующая: «Конечно и тундра тоже природа, конечно и Ходасевич – это тоже поэзия». После этого Ходасевич отдельные стихи писал, но на целую книгу уже его не хватило.

Но может быть дело не только в том, что как бы на него произвела впечатление эта критика, но поэт, который вырос из культуры Российской империи, он обрел особую силу, когда империя рушилась, но он был верен ее традициям. Но когда мир весь стал рушиться и когда на Европу опустилась эта самая «Европейская ночь», уже ушел этот звук, который мог рождать поэзию. Возможно, связано с этим.

Ходасевич очень известен еще как один из ведущих критиков русского зарубежья. С Георгием Адамовичем они как бы делили это место первого критика. И современники спорили, кто же из них более первый. Надо сказать, что спор, который они вели на протяжении многих лет, во-многом определил особые тяготения, магнитное поле литературы русского зарубежья. И здесь его роль очень высока, но надо назвать еще некоторые прозаические книги Ходасевича. Одна из них – это биография Державина, написанная в традициях пушкинской прозы. Она очень хорошо читается, вообще узнавать Державина очень хорошо, начиная с Ходасевича. И другая книга называется «Некрополь», она закончена незадолго до его смерти, накануне Второй мировой войны. Это его воспоминания о современниках. Надо сказать, что в книгу он отобрал из написанного раньше и переработал примерно половину из того, что он вообще написал в этом жанре. И как мемуарист, это одна из ведущих фигур русского зарубежья. В этом смысле многие, кто потом обращался к этим мемуарам и изучал русскую литературу начала века, говорит, что без Ходасевича многие явления, например, в русском символизме понять просто нельзя, без его свидетельств. В этом смысле он и здесь оставил очень серьезный и важный вклад в русскую литературу.