Ирина Языкова, кандидат культурологии

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

О древних культурах мы часто знаем по захоронениям. Но есть культуры, дающие нам возможность увидеть культовые сооружения, не связанные с захоронениями. Например, знаменитый Критский лабиринт. Мы знаем о нем по древним легендам о Минотавре, прекрасной Ариадне, которая дала клубок, чтобы герой вышел оттуда. Но сам лабиринт, остатки Кносского дворца показывают, что это религия, неведомая нам, но очень светлая, в отличие, например, от египетской религии загробного мира. Потому что здесь мы видим царя, шествующего среди лилий, игры быков, какие-то удивительные изображения, которые показывают нам, что эта крито-микенская культура дает новый вариант религии – очень радостный, очень светлый, основанный на какой-то божественной игре. Мы ничего не знаем об этой религии, но остались артефакты, по которым мы можем судить о том, как представляли себе мир древние критяне.

Более понятная нам религия, о которой много написано и рассказано, – это религия древних греков. Это и мифы, и рассуждения философов. Как сказал Протагор, человек – мера всех вещей, и мы видим, что все искусство Древней Греции основано на человеке. Здесь тоже именно связь религии и искусства. В данном случае пластика лучше представляет религиозные представления древних греков, но и живопись тоже.

Как развивалась скульптура? От архаичных кор и куросов – скульптур юношей и девушек, которые как бы застыли в своем движении, у них непонятная блаженная улыбка, но они неподвижны. Религия развивалась. Культура развивалась. И уже в классике мы видим свободно стоящего человека, прекрасного в своей обнаженной натуре, потому что Древняя Греция пришла к тому, что человек не только мера всех вещей, но целый космос. И сам космос телесен и прекрасен, как человек. Здесь мы опять видим связь искусства и религии.

Если мы посмотрим на классические произведения Древней Греции, то, действительно, человеческое тело – это самое прекрасное, что создали древние греки. Конечно, есть архитектура, есть философия, но, наверное, выражением религии – « в здоровом теле здоровый дух» является именно греческая скульптура. И в живописи мы тоже видим удивительные произведения древних греков. Хотя живопись сохранилась меньше, но она сохранилась в эллинизме, в Помпеях и Геркулануме – это уже переход к новой культуре, но и здесь мы видим свободную игру, свободное движение свободного человека. То есть в основе религии, в основе мировоззрения – человек. И в искусстве человек становится мерой искусства, мерой космоса.

Интересно, что в античности философы стали иначе относиться к телу. Они говорили, что тело – это темница для души. Не только прекрасный сосуд, но и то, что сковывает внутреннее, самое главное, что есть у человека, – душу. Поэтому в поздней античности, на переходе к римской культуре появляется портрет. Нас не трогает, что, например, Ника Самофракийская – прекрасное тело с прекрасными крыльями, прекрасной мокрой одеждой, показывающей красоту тела, – дошла до нас без головы. Нам не нужно ее лицо, нам надо видеть красоту этого тела. Но уже эллинизм или древнеримская культура показывают человека с лицом, портретом, начинают интересоваться почти психологическими нюансами.

Видимо, изменения происходят и в религии, и появляется так называемый фаюмский портрет. Это погребальный портрет, который клался на саркофаг или вмонтировался в мумии, если речь шла об эллинистическом Египте. И этот портрет почти икона. Его и называют протоиконой. То есть античность при переходе к новой культуре, о которой мы будем говорить как о христианской, вдруг показывает нам душу человека. Эту душа запечатлевает фаюмский портрет, где важно уже не тело, а через глаза мы видим внутреннее состояние человека. Так в древней античности от тела, которое освободилось и стало самодостаточным, культура и религия, и даже, прежде всего, видимо, религия, а уже за ней изобразительная культура, вдруг приходят к тому, что главное в человеке – это лицо, а в лице – глаза, через которые мы общаемся с душой. Ведь душа – это самое главное в религии, во всяком случае с точки зрения христианства. И этот протохристианский момент дал потом возможность найти образ, который стал в христианстве иконой.