Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Таким образом год 1929-й – год великого перелома, год коллективизации, оказался годом перелома и в частной судьбе советского драматурга Михаила Булгакова. Все его благополучие, вся его независимость рухнули в одночасье. Булгакова ждала, как он писал в одном из писем, «гибель, улица, нищета». Он остался без средств к существованию. И тогда он решает написать еще одну пьесу. Пьесу, которая, казалось бы, далека от современности, казалось бы, не затрагивает острые или не острые вопросы советской жизни. Пьесу, которая получила название «Кабала святош» и была посвящена великому французскому драматургу Мольеру, безмерно любимому Булгаковым.

Булгаков очень любил Мольера, считал, что это один из самых лучших драматургов в мировой истории. И об этой своей любви к Мольеру он написал пьесу. Казалось бы, что в ней плохого для советской цензуры. Но цензура ее не пропустила. Цензура была не глупа, она очень хорошо поняла и увидела, из пьесы торчали «булгаковские уши», что Михаил Афанасьевич написал о самом себе. Что, исследуя взаимоотношения Мольера и короля, Мольера и других актеров, Мольера и его врагов и завистников, Булгаков писал про вечное положение художника и власти, драматурга и театра, драматурга и царя. Вот это было важно автору, он писал об этом трагическом положении, об этом безумии, которое на самом деле окружает театра, окружает подлинного творца. О той цене, которую художник платит за талант, независимо от политического режима. И эта пьеса производила настолько ошеломительное впечатление, что только безумец мог бы ее пропустить. Пьесу запретили. И тогда Булгаков понял, что это конец. Что здесь, в этой стране и в это время, в этих конкретных исторических условиях, как художник, как писатель и драматург он никому не нужен. И что ему оставалось делать?

Оставалось только одно – обращаться к верховной власти. Он написал письмо Сталину, где сначала перечислил все свои обиды, привел все аргументы, по которым его положение в стране невыносимо. Он назвал тех критиков, которые травили его, как собаки травят волка. Он привел наиболее яркие грубые цитаты, где его оскорбляют, – собрал все эти факты, написал очень длинное письмо. И в конце этого письма попросил Сталина: «Отпустите меня за границу, я здесь не могу. А если это невозможно, тогда дайте мне какую-нибудь работу, иначе я просто умру с голода».

Это письмо Булгаков отправил Сталину в конце марта 1930 года. Тут надо заметить, что в том же марте 30-го года была опубликована знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов». Казалось бы, она была далека от культуры и литературы, потому что была посвящена коллективизации, перегибам в ней – все это мы помним по роману Шолохова «Поднятая целина». Но к литературе, видимо, тоже имела отношение, потому что травлю Булгакова стали рассматривать как некий «перегиб» – культурный и литературный. Поэтому Сталин обратил внимание на булгаковское письмо, заинтересовался им.

В 1930 году случилось еще одно трагическое обстоятельство – 14 апреля покончил жизнь самоубийством Владимир Маяковский. Сталин хорошо понимал, что письмо Булгакова тоже таило эту скрытую угрозу суицида. Это было письмо, написанное человеком в полном состоянии отчаяния и безвыходности. Сталин не хотел второй труп и позвонил Булгакову. Это факт, который хорошо известен. Но вот на что надо обязательно обратить внимание. Сталин позвонил Булгакову 18 апреля 1930 года. Это был очень важный день – это была пятница Страстной недели. И нет сомнения, что в голове Булгакова, который далеко и давно ушел от Церкви и религии, но все-таки родился в воцерковленной семье, церковный календарь существовал. И Сталин, который еще дальше ушел от религии, но все-таки в юности учился в Тифлисской духовной семинарии, тоже не мог не держать в голове церковного календаря. Это, разумеется, не значит, что Сталин специально дожидался Страстной Пятницы, что позвонить Булгакову.

Но тот факт, что этот разговор состоялся не когда-нибудь, а в этот день имеет, на мой взгляд, глубокое духовное символическое значение, в том числе и потому, что именно этот день является днем, когда происходит действие романа «Мастер и Маргарита», и в его исторической части – легенде про Иешуа, и, на самом деле, в его московской части.

И еще потому, что когда все булгаковские пьесы были сняты, Булгаков не мог не понимать, что, значит, он потерял покровителя. Значит, Сталин от него отвернулся, в каком-то смысле умыл руки. Значит, на Сталина надавил какой-то синедрион, какая-то кабала надавила на него и заставила предать того, кого он любил или, по крайней мере, ценил и уважал. И это, конечно, та коллизия, которая повторяется в сюжете Пилат и Иешуа. То, что именно жизнь так перетекала в литературу, судьба писателя становилась основой для романа, мне кажется, в этом удивительном, мистическом совпадении – а Булгаков неслучайно писал в своем письме Сталину: «я писатель мистический» – это, на мой взгляд, очень важно.

Итак, состоялась беседа, к которой Булгаков, на самом деле, не был готов. В Москве он жил в атмосфере, которые любили розыгрыши («приколы», как бы мы сегодня сказали), в момент, когда раздался звонок, у него был дневной сон. Прозвучал какой-то голос «С Вами будет говорить товарищ Сталин». Он думал, что это розыгрыш. А когда понял, что это действительно говорит товарищ Сталин, то не сумел собраться. И Сталин провел эту беседу, похожую на фехтовальный поединок, гораздо более собранным, точным, сильным, смелым, уверенным в себе. Сталин стал напирать на Булгакова.

Разумеется, мы не можем в точности воспроизвести реплики этого диалога, потому что никто стенограмму не вел. Мы знаем только из воспоминаний жены Булгакова, о чем они говорили. Но думаю, что там была очень важная фраза, произнесенная Сталиным: «Что мы Вам очень надоели, товарищ Булгаков?» И вот это «мы Вам очень надоели» – очень важно. Потому что Булгаков в своем письме к Сталину хотел пожаловаться на ту критическую свору, ту литературную банду, которая его травила. А Сталин не стал себя отделять от этих людей. Он как бы взял на себя ответственность за них, это был государственный человек: «Мы Вам очень надоели». Он сказал: «Может быть, Вам действительно поехать за границу или… « И вот здесь Булгаков поймался, он потом корил себя ужасно за этот разговор, за то, что не сказал: «Да, отпустите меня за границу, я не могу здесь больше жить, не могу здесь больше работать, я здесь задыхаюсь и никому не нужен». Но Сталин его переиграл, и Булгаков как загипнотизированный стал говорить:

– Я долго думал, Иосиф Виссарионович, и решил, что русский писатель должен жить в России.

Это очень правильные и хорошие слова, но в булгаковском случае тут есть некоторая инфляция смысла. И Сталин спросил:

– А где бы Вы хотели работать?

– В Московском Художественном театре, но меня туда не берут.

– Вы еще раз туда позвоните, товарищ Булгаков.

Он позвонил на следующий день, и его взяли на работу в Московский Художественный театр. И так началась совершенно новая полоса, новая эпоха в его не очень долгой жизни.