Бурление Судного дня

Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Начиная со второй половины 30-х годов, за исключением романа «Мастер и Маргарита» в 40-е, 50-е, 60-е годы, как мне представляется, апокалиптическая тема как бы уходит из русской литературы. Литература сосредотачивается на других проблемах, других сюжетах и мотивах. Земное важнее. Сначала потому, что война, история, трудное послевоенное время. Потом это романтическое время надежд, верований в коммунизм, но это романтизм другой породы и природы, чем в 20-е годы. Его уже не нужно было соотносить с религиозной символикой, да и она во многом вымывалась из русского сознания.

Очень показательным с этой точки зрения для меня является рассказ одного из самых тонких, самых прекрасных, самых чудных русских прозаиков второй половины XX века – Юрия Павловича Казакова. У него есть рассказ, который называется «Старики».

Сюжет его заключается в том, что на берегу реки живут два старика. Один старик – яростный белогвардеец, контрреволюционер, жестоко обиженный советской властью, другой – советский, «красный», правильный, который ходит голосовать за советскую власть, поддерживает ее, и, в общем-то, симпатии автора на стороне второго советского старика. В молодости они не были дружны, скорее, даже были врагами, а теперь они двое «бывших», периодически встречаются, ведут беседы, и среди прочего говорят о тех событиях, которые происходят в окружающем их мире.

В окружающем же мире люди полетели в космос, строятся атомные электростанции. Ниже по течению реки строится плотина, возводится гидроэлектростанция, и водохранилище, образующееся в результате строительства этой плотины, должно уничтожить домик одного из этих стариков. Но это событие – уничтожение дома одного из стариков – трактуется как неизбежное следствие научно-технического прогресса, которые неостановим. И белогвардейский старик пугает окружающих людей атомными страшилками, пугает наводнениями и всякими природными катаклизмами, которые звучат в казаковском рассказе очень смешно. Звучат как несерьезный детский лепет, потому что совершенно понятно, что страна встала на правильные рельсы развития, движется в каком-то нужном направлении. И Казаков через своего правильного героя как бы сочувствует этому движению вперед.

Рассказ был опубликован на рубеже конца 50-х или самого начала 60-х годов – это, пожалуй, был всплеск советского коммунизма. Именно тогда Хрущев сказал, что советские люди будут жить при коммунизме. В тот период как никогда была велика уверенность, что у нас все получится. Но прошло чуть больше двадцати лет, и мирный атом обернулся Чернобылем. И когда случилась чернобыльская катастрофа, стали говорить про апокалипсис и припоминать «звезду «полынь» из «Апокалипсиса».

А гидроэлектростанция, построенная на реке, и плотина, затопившая дома, в которых жили люди, – этот сюжет неожиданно повторился в повести Валентина Распутина «Прощание с Матерой». Повесть, которая просто покорила читающую Россию и заставила совершенно по-другому взглянуть на вещи, казавшиеся всем привычными и естественными: научно-технический прогресс – это благо. Распутин один встал на пути этого маховика, этой движущейся машины и попытался ее остановить и обратиться к людям: посмотрите, что вы делаете. Как белогвардейский старик, только без этой злобы, а с болью, со страданием, отчаянием обратился Распутин к людям: посмотрите, что вы делаете вашими плотинами, вашими станциями, посмотрите, к чему это приводит, что мы теряем, посмотрите, во что мы превращаемся.

Повесть Валентина Григорьевича «Прощание с Матерой», написанная как частная, локальная история затопления одной единственной деревни, во многом была написана и прочитывалась как история библейская, рифмующаяся с Всемирным потопом. Как история, рифмующаяся с потерей людьми их вертикали, их связи с предками, утратой могил, утратой человеческих ценностей, того, на чем стояла русская земля, – добро, любовь, милосердие, совестливость, ответственность. Это все уходило под воду, а на смену приходили какие-то непонятные формы жизни, какое-то новое грозное, смутное время. И повесть Распутина заканчивалась неопределенностью. Повесть Распутина заканчивалась вопросом. Повесть Распутина заканчивалась туманом, в котором оказывались его персонажи. В каком-то смысле ментальный, мысленный туман накрыл страну, в которой жил автор и его читатели, и из этого тумана надо было куда-то выбираться или ждать, пока он рассеется.