Сергей Федякин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Дома Русского зарубежья имени Солженицына, доцент Литературного института.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Прежде чем говорить о том, что сделала Цветаева в русском зарубежье, хотелось бы обратиться к одному стихотворению, которое многое говорит о том своеобразии, которое вообще присущей ей, как поэту. Это стихотворение 1916 года из цикла «Стихи к Блоку» самое первое, оно очень известно, но хотелось бы показать, и кое-что пояснить на его примере, как работала Цветаева.

Имя твое — птица в руке.

Имеется в виду, что как птица хлопает, так звук «Блок» возникает.

Имя твое — льдинка на языке.

То есть слово «Блок» так тает на языке.

Одно-единственное движенье губ.

Имя твое — пять букв.

Пять букв, потому что по старой орфографии Блок писался с твердым знаком на конце и было действительно пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

То есть и мячик звук такой издает, как «Блок» и также звенит, как серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

Кто бросал камни, так вот еще подкручивая, чтобы он сделал свечу, действительно он входит с таким звуком.

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит.

То есть, цоканье копыт напоминает слово «Блок».

И назовет его нам в висок

Звонко щелкающий курок.

То есть опять все об одном звуке.

Имя твое — ах, нельзя! —

Имя твое — поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твое — поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток…

С именем твоим — сон глубок.

Стихотворение, посвященное Блоку на самом деле рисует портрет имени Блока, звука и получается, что Цветаева через звук дает еще многообразный целый каскад образов, который как-то высвечивает скорее Блока, как поэта, обладающего магическим звучанием. Почему так получилось? Марина Ивановна была очень близорука и поэтому мир звука для нее был очень родной. Кроме того, еще известно, что она маленькая все время что-то бормотала про себя, примеривая какие-то предложения и когда один из критиков русского зарубежья, который особенно ценил Марину Ивановну – Святополк Мирский, он скажет, что Цветаева безупречна с точки зрения чувства языка. Но не потому, что это русский язык, а потому, что это язык. То есть именно все, что касается языка, она необыкновенно чувствовала. Те, кто почитает письма Цветаевой увидит, что она и в письмах очень естественна при всей своей избыточной может быть энергии. Но одно, что произошло с Цветаевой в эмиграции – это заметно, когда мы читаем ее стихи более ранние и более поздние. «Генералам двенадцатого года» – очень известное стихотворение:

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса.

И чьи глаза, как бриллианты,

На сердце вырезали след —

Очаровательные франты

Минувших лет.

Примерно на ту же тему более поздняя Цветаева, уже это 1920-е годы. «Новогодняя»:

Братья! В последний час

Года — за русский

Край наш, живущий — в нас!

Ровно двенадцать раз —

Кружкой о кружку!

За почетную рвань,

За Тамань, за Кубань,

За наш Дон русский,

Старых вер Иордань…

                   Грянь,

Кружка о кружку!

Товарищи!

Жива еще

Мать — Страсть — Русь!

Товарищи!

Цела еще

В серд — цах Русь!

То есть даже слово «в сердцах», она с помощью тире делит на две части, выделяя каждый кусочек слова, заставляя его звучать особенным звуком. Стихи, как бы сказали, белогвардейские, муж ее участвовал в белом движении, воевал. Именно за ним она и отправляется за рубеж, для воссоединения семьи. Но огромный цикл свой она называет «Лебединый стан», он такой белогвардейский и какое-то время она считалась белогвардейским поэтом, пока не напишет стихотворное приветствие Маяковскому, после чего сразу к ней изменится отношение в русском зарубежье.

Что заметно, что все более экспрессия берет верх, она начинает, что кстати раздражало очень многих из писателей русского зарубежья, крайняя экспрессия, когда она начинает делить даже слова на отдельные кусочки. Вот одно очень характерное стихотворение, чтобы показать, что иногда это бывает чрезвычайно уместно. Некоторые слова, приставка «рас» здесь отделяется от остального слова и заставляет это «рас» звучать совершенно особым смыслом. Стихотворение написано в 1925 году и войдет в книгу, которая называется «После России», очень характерное название для Цветаевой. Главный адресат стихотворений – Борис Пастернак, который здесь находится, а она там. Вот стихотворение как звучит.

Рас-стояние: версты, мили…

Нас рас-ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: версты, дали…

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это – сплав

Вдохновений и сухожилий…

Не рассорили – рассорили,

Расслоили…

     Стена да ров.

Расселили нас, как орлов-

Заговорщиков: версты, дали…

Не расстроили – растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас, как сирот.

Который уж, ну который – март?!

Разбили нас – как колоду карт!

Дата: 24 марта 1925 года стоит под стихотворением, то есть имеется в виду именно этот март. Но в тоже время какой очередной март, то есть, «который март» значит «какой год» в данном случае. И современники даже и не подумали, что это обращено к отдельному стихотворению, они сразу восприняли стихотворение, как будто это о митрополии, то есть советской России и эмиграции. То есть. отделив приставку от остального слова, «рас», которая как бы «раз», «разделение» подчеркивает, сразу она добилась очень сильного впечатление. Это особое чувство слова – давать какие-то необыкновенные смыслы, наделять даже не слова, а части слов – это очень характерная черта Цветаевой в русском зарубежье.

У нее есть и более спокойные стихотворения, кстати, среди них очень известное – это:

Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно –

Где совершенно одинокой

Как бы, все равно, где быть, но заканчивается:

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все — равно, и все — едино.

Но если по дороге — куст

Встает, особенно — рябина…

Дальше можно не договаривать, потому что здесь, когда ностальгия прорывается, оказывается, что совершенно не все равно. Почему возможно и судьба ее привела обратно в Россию. Конечно для того, чтобы опять оказаться с семьей, которая оказалась здесь. Но эта тоска… По началу ей казалось, что с ней русский язык, поэтому родина находится вместе с ней, родина в языке. Потом это стихотворение 1934 года, оказалось, что не так все просто, что все-таки родина там.

О ее трагической судьбе говорилось очень много, хотелось здесь просто подчеркнуть некоторые другие особенности того, что она сделала за рубежом. С одной стороны, очень много стихотворений написано так, среди них есть хрестоматийные. С другой стороны, она там показала себя, как очень необыкновенный писатель-прозаик мемуарист. Особенно ценны ее воспоминания о некоторых современниках, кого она очень хорошо знала. Она хорошо знала Максимилиана Волошина, очень большой очерк посвящен ему «Живое о живом». И один из самых поразительных мемуарных очерков – это «Пленный дух» об Андрее Белом. Что удалось Цветаевой? Цветаева москвичка, у нее, как у всех москвичей не только по рождению, но и по своему художественному составу, для петербуржцев москвичи слишком открытые, для москвичей петербуржцы слишком зашторенные и не показывают живой души. Поэтому москвичи Шмелев, Ремизов и Цветаева всегда были немножечко для русских парижан не своими, потому что там преобладала петербургская эстетика, что ли. Но именно она, через это свое особое чувство языка, единственная, кто сумел воссоздать портрет Андрея Белого, очень подвижный, немножко смешной и трагический одновременно, но и воспроизвести речь Андрея Белого, которая как бы сыпется каскадом. Он начинает говорить-говорить, одно слова превращая в другое, также, как Цветаева, слово делится на кусочки, из каждого кусочка извлекает новые смыслы и такой каскад, который порождает новый смысл эта речь представляет, она воспроизвела, как никто.

Есть ее воспоминания о детстве, тоже заслуживающие внимания, есть множество поэм ею написанных и, пожалуй, ее письма – тоже особая литература, которая требует к себе внимания, потому что естество русского слова здесь сказалось в полной мере.

У критиков у нее была не очень простая судьба, ценили те, кто когда-то отдал дань ее таланту, либо находились немножко на удалении при очень сложном характере ей трудно было оставаться в хороших отношениях долго с тем, или иным человеком. Тем не менее то, что она сделала в русском зарубежье, пожалуй, сделало ее настолько известной, что даже еще не будучи как эмигрантка не очень своей в советской России, тем не менее начала возвращаться со своим творчеством намного раньше других.