Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Итак, в 36-м году тот театральный успех, которого ожидал Булгаков, ровно 10 лет спустя после премьеры «Дней Турбиных» этот успех не состоялся. Это был для него страшный удар: для его психики, его биографии, для его самоощущения. Но, как мне представляется, с точки зрения какого-то высшего смысла, с точки зрения той судьбы, того «садовника», который опекал эту «яблоньку» «Михаил Булгаков», которому на самом деле было абсолютно не важно, что чувствует Булгаков, ему было важно, чтобы дерево приносило спелые плоды. Если дерево надо для этого резать, значит, надо резать.

И Булгаков хорошо понимал, что не он управляет своей жизнью, а его жизнью управляет какая-то другая сила. Это очень хорошо чувствуется в «Мольере», в булгаковских письмах. Чувствуется ощущение внутренней несвободы, отсутствие воли, выбора в совершении своих поступков. Как будто не он решает, а решают за него. Даже не в политическом смысле, а именно житейском, не в житийном, нет, но в таком экзистенциальном плане, я думаю, происходило именно это. Так вот в этом был глубокий замысел. Потому что я уверен, что если бы у Булгакова пошли нормально его пьесы, он не стал бы писать прозу, ему бы это просто было не нужно. Зачем какая-то проза? Он писал бы пьесы, они шли бы в театрах, и он окончательно бы превратился в очень хорошего, успешного драматурга. Но судьба как будто знала, что он нужен не для этого или, по крайней мере, не только для этого. Он нужен для того, чтобы написать роман.

И когда Булгаков окончательно потерпел театральную неудачу, когда он в каком-то смысле поставил на себе крест как на драматурге, тогда он стал дописывать «Мастера и Маргариту». Роман писался в течение многих лет, кусками, в разных редакциях. У меня есть ощущение, что Булгаков не заканчивал бы это сочинение, если бы у него просто не было другого выхода. Потому что было вообще непонятно, что ему делать. 36-й год. Он не нищенствовал, получал хорошую зарплату в театре, из МХАТа он ушел в Большой театр, там платили еще больше. У него было много свободного времени. То есть в каком-то смысле для него были созданы идеальные условия: сиди и пиши роман. И он писал роман.

Но тут вот что важно подчеркнуть: а зачем он писал этот роман? Для кого он писал этот роман? Он же не был по своей натуре таким чистым, бескорыстным художником, который был готов работать только ради творчества, как его герой Мастер. Булгаков был расчетливый, прагматичный человек, и тем не менее он писал роман. Помните, как Воланд спрашивает Мастера: «Вы написали роман о ком, о ком?» Кому в сталинской Москве 30-х годов была нужна эта история? И здесь, на мой взгляд, это происходило потому, что Булгаков принадлежит к числу тех редких художников, которые не управляют своим талантом, а талант управляет ими. Они управляются или управляемы своим даром. И вот этот садовник как бы вложил Булгакову этот замысел. Иди и пиши: тебе созданы идеальные условия, тебя никто не трогает, не арестовывает, у тебя есть необходимый минимум, чтобы сидеть и писать. И он писал.

И Булгаков написал этот роман, о котором мы сейчас очень много спорим. Роман, который, как все мы хорошо знаем, не был напечатан ни при его жизни, ни после его смерти, и появился только чудом. Благодаря стараниям Константина Симонова в 1966-1967 годах был опубликован в журнале «Москва» в сокращенном варианте, потом в полном варианте в 70-е годы.

Роман, который кого-то привел в Церковь, кого-то увел из нее. Хотя думаю, что привел гораздо больше, чем увел. Роман, о котором спорят: еретический роман или не еретический. Существует огромное количество литературы, которая, наверное, в тысячи раз превосходит это сочинение. Существуют сотни самых разных интерпретаций этого романа, и я не вижу смысла в том, чтобы предлагать еще одну. Я лишь хочу сказать тем, кто критикует этот роман за то, что в нем не так изображены христианство, Спаситель (если считать, что Иешуа – Спаситель), евангельский сюжет, и много, что изображено не так, всем этим людям я хотел бы сказать единственное – Булгаков написал очень честную книгу. Он написал книгу о том, как он воспринимал время, в которое он живет. Он написал книгу о мире, в котором зло оказалось сильнее, чем добро. Книгу о том, где большое зло наказывает мелкое зло. Он так видел этот мир.

Главное достоинство этой книги для меня – это ее невероятное мужество, безоглядность и безысходность. Безысходность, конечно, не может достоинством книги. Но фальшивое бодрячество хуже безысходности. Честная безысходность, честный трагизм… Ведь «Мастер и Маргарита» – это очень грустная книга. Если задуматься, это книга о том, как погибли очень хорошие, живые люди. Эта книга о том, как за Распятием не наступает Воскресение. Этим она отличается от «Белой гвардии», которая на самом деле роман о Рождестве, которое случилось несмотря ни на что. А «Мастер и Маргарита» – это книга о том, как не произошла Пасха Христова. В каком-то смысле, как мне видится, можно говорить о некой трагической духовной эволюции Булгакова, который от этого не случившегося Рождества пришел к не случившейся Пасхе. Но он написал то, что чувствовал, и обвинять его за это, предъявлять ему претензии – самое бессмысленное, что можно делать.

Гораздо важнее понять человека, который в этих условиях сумел найти в себе силы, чтобы написать книгу, которая покорила весь мир и не отпускает нас до сих пор. Книгу, о которой мы спорим. Мне она нравится меньше, чем «Белая гвардия», даже меньше, чем «Театральный роман», но я очень хорошо понимаю, сколько души он вложил в это сочинение, какой кровью оно писалось и как много для него значило. И я думаю, что секрет успеха этого романа во многом заключен как раз в том, что за этой порой легковесной формой, за этим просто блистательным стилем, этими остротами, шутками, за этой магией, за этим колдовством, этой пронзительной лирикой, за всей этой сложной гаммой чувств, переживаний, смыслов, конфликтов, столкновений, смеси комического и трагического, смешного, отчаянного, печального – за всем этим я вижу человека, который все это высекал из себя. Который жил в этой очень странной московской жизни, по-своему замкнутой, по-своему непонятной, неизвестно куда выводящей и чем заканчивающейся, без надежды, что эта книга увидит свет, что это кому-то будет нужно, что очень не по-булгаковски. Он писал и писал эту вещь, и поэтому как художник он, несомненно, победил.