Ирина Языкова, искусствовед, кандидат культурологии
Все лекции цикла можно посмотреть здесь.
Начало XX века – это грандиозное время. Время, которое называют Серебряным веком – время открытий иконы, время больших экспериментов в искусстве, время великих надежд. Авангард обычно связывают с революцией, и многие художники авангарда приветствовали ее. Многие художники авангарда готовили эту революцию, но, конечно, понимали под ней больше не революцию социальную, а революцию духа, революцию в искусстве. Тем не менее революция всегда революция: она разрушает.
Казалось бы, это прямо противоположно тому, к чему призывает религия. Религия призывает к созиданию, преображению, прежде всего самого себя. Тем не менее религиозные искания в русском авангарде были. Неслучайно Бердяев писал о религиозных истоках русского коммунизма, что русская революция очень связана с религиозной стихией.
Не углубляясь в философию, посмотрим на искусство. Мы видим удивительный феномен: во-первых, открытие иконы очень повлияло на авангард. Достаточно вспомнить, что, побывавши на первых выставках вновь открытых древних икон, французский художник Анри Матисс говорил, что его настолько поразило это искусство, что ему казалось, что все что искали художники авангарда на Западе, все это заключено в русской иконе. То есть Матисса очень поразила русская икона.
Конечно, она не могла не поразить и наших художников, которые взяли для себя очень многие элементы иконы. Достаточно, например, посмотреть на картины Петрова-Водкина, человека, который, между прочим, был и прямо связан с храмовой живописью. В городе Хвалынске, где он венчался со своей невестой, он расписал один из храмов и оставил нам великолепное Распятие. К сожалению, этот храм не сохранился, но то, что он участвовал в храмовой живописи, уже говорит о многом. Даже в его, казалось бы, очень революционных картинах все равно присутствует сферическая иконная перспектива. Я сейчас не говорю «обратная перспектива», потому что сам этот термин тоже был рожден в это время в исследовательских работах отца Павла Флоренского, но этот термин очень сложный, чтобы сейчас его касаться. Но действительно такая сферичность, иконичность у Петрова–Водкина есть.
Его «Петроградская мадонна» – это тоже попытка осмыслить через религиозный образ женщину нового времени. Даже то, что он ее называет «Петроградской мадонной» говорит о том, что это, конечно, не Богоматерь, но понятый сквозь призму Богоматери женский образ.
У Петрова-Водкина есть и образ Самой Богоматери – «Богоматерь Умиление злых сердец» (как он назвал эту картину), где в красном пылающем омофоре Богоматерь с воздетыми руками молится о страдальцах этого мира.
Конечно, известные религиозные искания Рериха, правда, в конце концов уведшие его на Восток. Но сначала он был увлечен русской религиозностью, русскими святыми. Его цикл про преподобного Сергия тоже по-своему очень интересен.
Если мы вспомним удивительную художницу Наталью Гончарову, то я считаю, что она просто одна из наиболее интересных религиозных художников XX века. У нее есть и прямо религиозные сюжеты, и произведения, которые она называла иконами – которые с канонической точки зрения, может быть, и трудно назвать иконами, но тем не менее они написаны именно как иконы.
Эти искания русского авангарда говорят о том, что для русских художников, как бы они не шли вразрез с традициями, какие бы крайние течения они не находили, все равно для них евангельские образы были очень дороги и вдохновляли их. Может быть, этот нестандартный религиозный поиск, уходящий от традиционного православия, интересен и для художественной практики (потому что потом та же Гончарова повлияла на многих иконописцев парижской школв), и вообще для религиозной живописи XX века. Потому что XX век – это век исканий, и религиозных, и художественных, и социальных, и так далее. Русский авангард в этом смысле действительно был авангардом: его представители шли вперед, не боялись экспериментировать, может быть, не боялись даже перешагнуть те границы, которые очерчивает канон или какие-то наши привычные представления.