Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького
Все лекции цикла можно посмотреть здесь.
Я тоже написал такой роман. Я хочу рассказать о том апокалиптическом романе, который написал сам, и почему я его написал, как это случилось. Я очень хорошо помню 90-е годы, я был тогда еще относительно молодым человеком, только начинал свой путь в литературе, недавно пришел в Церковь, можно сказать, был неофитом. Вокруг меня тоже было много неофитов.
Была одна моя коллега, молодая женщина, которая стала мне говорить, что скоро настанет конец света. Я не хотел ей верить: я недавно женился, у меня вышла первая книжка, я жить хотел. Она говорила: «Скоро будет конец света». И однажды она сказала мне: «Конец света будет сегодня, в 14-30». Я отнесся к этому как к какой-то нелепости. Мы оба были коллеги, преподаватели, вели занятия на филологическом факультете Московского университета, и она сказала мне об этом, когда мы просто стояли и курили. Я пожал плечами и пошел вести пару. И вдруг в какой-то момент, когда я вел пару и уже забыл о ее словах, что-то качнулось у меня в глазах. Я посмотрел на часы: было 14-30. Потом это качнувшееся ощущение исчезло, и все пошло как обычно. Но у меня возникло ощущения, что Земля, которая до этого исправно кружилась, как будто остановилась в этот момент и задумалась: то ли ей крутиться дальше, то ли не крутиться, потом все-таки решила крутиться. И я это ощущение пережил, может быть, не очень серьезно, но почему-то оно запало в мою душу.
Почему-то я подумал, что это настроение, это ощущение того, что мы подошли к концу, к тому, что мы устали, измучены, измотаны, мы не можем дальше жить так, как живем, с нами что-то должно произойти. И есть люди, которые так думают и готовы в это поверить, люди, готовые ухватиться за апокалиптическую идею, идею конца как выход из той ситуации, в которой мы все оказались. И страна, которая не знает, куда ей идти после одного путча, другого, после крови, которая пролилась. Кто-то потерял работу, или семью, или квартиру, а кто-то смысл потерял жизни, кто-то учился пять лет в вузе, а потом пошел торговать носками в переходе. Вся эта мятущаяся постсоветская, российская жизнь как будто жаждет: «Уберите нас отсюда, мы устали, мы больше не можем». К счастью, этого не произошло. К счастью, жизнь пошла дальше, и если считать, что земля остановилась, то лишь на мгновенье, чтобы мы одумались, пришли в чувство и жили как живем или по-другому, но жили, потому что жизнь важнее всего.
Но сама по себе эта идея в мое юное писательское сознание запала. Я написал об этом роман, который позднее назвал «Лох», хотя первоначальное его название было «Последние времена». Когда я этот роман написал, мне казалось, что я такой единственный, уникальный, который обращается к апокалиптической теме. Но вдруг оказалось, что очень много писателей, у которых схожие ощущения.
Появился роман Анатолия Кима «Онлирия», где тоже исследовалась тема людей, ожидающих конца света, потому что они хотят, чтобы он наступил: их не устраивает та жизнь, которой они живут.
Появился роман советского писателя, мастодонта, классика Леонида Леонова «Пирамида», который он писал полвека, еще с конца 30-х и до 90-х годов. Огромный роман, наверное, больше, чем «Война и мир», центральным лейтмотивом которого тоже был «Апокалипсис».
В это время печатались повести братьев Стругацких, рассказ Людмилы Петрушевской «Новый Робинзон». Появились очень интересные произведения писателя Владимира Шарова: романы «Репетиции» и «До и вовремя», где тоже русская история рассматривалась как непрерывное ожидание конца света. Вдруг оказалось, что эта тема стала притягивать писателей самых разных поколений, возрастов, убеждений, эстетических взглядов. Это оказалось очень интересное поле для исследований, на мой личный взгляд, интересное социологическое явление.
Что я точно для себя вынес – к христианству это, видимо, никакого отношения не имело, а если и имело, только как какая-то очень далекая, предварительная ступенька, от которой надо еще долго и долго идти вперед. Но как некий этап, некий симптом, некий синдром сознания, не религиозного, но испуганного, сознания, очнувшегося от советской спячки и понимающего, что в этой жизни надо что-то делать, надо как-то пробуждаться, как-то организовывать себя, направлять и вытаскивать, потому что дальше так жить не получится. Это ощущение я очень хорошо помню и по большому счету очень благодарен ему.
Я рад, что эта полоса ушла из русской литературы, рад, что сегодня русская литература развивается дальше и к этой апокалиптической теме практически не возвращается или возвращается очень редко. Мы прошли через это испытание. Мы все запомнили, как Земля на мгновение остановилась и задумалась, крутиться ей дальше или нет. Слава Богу, она крутится дальше, и русская литература будет описывать теперь не остановки, а это вращение.