Собор 1917 года II

Home - Archive

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Среди членов Великого Московского Собора 1917–1918 годов очень много неординарных людей и можно сказать, что часто таких людей ищут среди большого количества мирян, из которых в значительной степени и состоял Собор 1917–1918 годов. Надо сказать, что и архиереи, которые по должности участвовали в Соборе, в своей громадной массе тоже были совершенно неординарными, интересными и очень важными для церковной истории людьми.

Сейчас мне хочется сказать об одном из членов Собора епископе Саратовском и Царицынском Досифее (Протопопове). Передо мной лежит подлинная открытка, посланная в 1911 году из города Вольска, где в то время служил викарным архиереем начинающий епископ Досифей (Протопопов), некой Людмиле Рафаиловне. Он так и обращается: «Глубокоуважаемая Людмила Рафаиловна», поздравляет ее и ее мужа с Пасхой Христовой и рассказывает, что ему было очень трудно отдохнуть на Страстной седмице, потому что были постоянные службы, вызовы для служения в Саратове и т.д. Казалось бы, простой эпизод из жизни провинциального архиерея, служившего даже не правящим, а викарным архиереем.

Отталкиваясь от этого небольшого письма, мне бы хотелось сказать несколько слов об ее авторе – епископе Досифее. Наверное, он не принадлежит в Соборе к числу тех, о ком говорят чаще всего, тех, кто пострадал от безбожной власти, был гоним, расстрелян или погиб в лагере. Нет, его судьба была немного другой. Сначала достаточно стандартная карьера дореволюционного архиерея. Он пришел в епископат из вдовых священников, отслужил некоторое время ректором Смоленской духовной семинарии на своей родине (он родился в Смоленской губернии). И епископом Гермогеном (Долгановым), другим членом Собора, о котором я уже рассказывал, был приглашен для служения на викарной Вольской кафедре в Поволжье. Там он служил тихо, мирно и практически незаметно.

Когда в 1917 году революционная стихия в ходе так называемой церковной революции снесла по всей России очень многих архиереев, в том числе и Саратовского епископа Палладия (Добронравова), епископ Досифей, до этого ничем ярко в общественном отношении себя не зарекомендовавший, становится совершенно очевидным и непосредственным кандидатом для выбора епархиального архиерея в огромной Саратовской епархии. Собственно, накануне проведения Собора в августе 1917 года он был избран и затем утвержден Синодом епархиальным архиереем.

Абсолютно спокойно он участвовал в Соборе 1917–1918 годов, без ярких выступлений, без каких-либо серьезных и значимых шагов, то есть был таким спокойным участником. И мне кажется, в этом спокойствии, в его дальнейшем смирении и заключается весь его подвиг.

В 1919 году его епархия оказывается фактически разгромленной: его викарий был расстрелян, члены епархиального совета сидели в тюрьме. Нормальной деятельности органов епархиального управления уже вообще не было. Он самый подвергается кратковременному аресту, затем его выпускают, и наконец в 1920 году вызывают для присутствия в Святейшем Синоде при патриархе Тихоне. Он отказывается, ссылаясь на то, что имеются трудности в епархии и ему необходимо быть с паствой.

Наконец, в 1922 году знаменитое преследование Церкви в связи с изъятием церковных ценностей. Напомню, что их изъятие большевики начали проводит под предлогом колоссального голода, прежде всего в Поволжье, а у епископа Досифея как раз Поволжская епархия, где тоже голодали. Не только в Самарской епархии голодали десятки тысяч людей, но и в соседней Саратовской, где голод, хотя и был несколько меньше, но тоже ощущался очень серьезно, и голодающим действительно была нужна помощь. Что удивительно, епископ Досифей до всяких мер советской власти – так называемой помощи голодающим начинает помогать, организуя приходы. Естественно, советской власти как гонителям это было не нужно. Среди прочих епископов и священников нашей Русской Церкви в 1922 году он становится одним из наиболее жестоко гонимых. И в Саратове начинается процесс и судебное дело против епископа Досифея. В результате этого процесса он был сослан на пять лет в лагеря, потом досрочно освобожден. Но весь этот исповеднический путь он нес с огромным достоинством.

Затем епископ Досифей вернулся в свой кафедральный город, куда к тому времени уже назначались другие правящие епископы в связи с тем, что он находился в ссылке и лагерях. Но к 30-м годам Русская Церковь фактически вообще не могла осуществлять епархиальное управление, управлять приходами. Мало какой архиерей был в состоянии делать это в связи с постоянными гонениями, нарушенной общей системой церковного управления.

Епископ Досифей – тихий, скромный, смиренный – остается в своем епархиальном городе, рядом со своей паствой. Есть предание, что последние годы своей жизни он живет при своем кафедральном соборе, как нищий просит милостыню на паперти. Перед нам вот такой тихий подвиг члена Собора, правящего архиерея одного из крупнейший епархий.

Думаю, что эта биография, этот жизненный путь наталкивает нас на то, что в разности, непохожести судеб членов Священного Собора 1917–1918 годов и заключается то богатство, которое мы можем сегодня черпать из их биографии, их жизненных путей. Каждый по-своему, каждый так, как мог, оставался верным Христу, верным Церкви и тем идеалам, которые тогда, в революционном 17-м и 18-м годах, сформулировал Священный Собор Православной Российской Церкви.

История одной открытки: епископ Досифей (Протопопов)

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Большинство наших современников, которые знают о Поместном Соборе 1917–1918 годов, сразу говорят о том, что этот тот Собор, который восстановил в Русской Церкви патриаршество и после двухсотлетнего перерыва избрал патриархом святителя, митрополита Московского Тихона. Это действительно так, но мне бы хотелось внести в эту общепринятую формулировку некоторое дополнение.

Я бы хотел сказать, что Собор 1917–1918 годов – это не только Собор, восстановивший патриаршество, это великий Собор, который попытался, и во многом преуспел в этом, урегулировать все сферы жизни Русской Церкви, все сферы жизни русского церковного общества. И, наверное, избрание патриарха было главным деянием только первой сессии Собора, продолжавшейся с августа по начало декабря 1917 года.

Кроме того, даже в эту первую сессию Собор много чего успел. Если не принимать во внимание различные организационные вопросы, малозначимые в исторической перспективе, такие, как: чтение приветствий или устройство работы самого Собора, можно сказать о том, что Собор четко и исторически и богословски уверенно сформулировал принципы правового положения Церкви в государстве. Было много различных нюансов и граней, которые Собор не хотел переходить в ту или иную сторону, не желая склонять чашу весов либо на сторону полной независимости Церкви, либо на сторону подчинения Церкви государству. И здесь Собор фактически выработал модель не византийской симфонии, а современного союза Церкви и государства, действительно правового положения Церкви, но в правовом государстве. Наверное, главным заблуждением членов Собора в этой сфере было то, что соборяне рассчитывали на то, что в итоге Россия станет правовым государством, где закон будет стоять на первом месте и определять основные общественные течения. Но эта надежда, конечно, относится только к первой сессии Собора, потому что затем – с приходом к власти большевиков и развертыванием их антирелигиозной политики – эта надежда активно рушилась и сам отдел о правовом положении Церкви в государстве фактически прекратил действовать во вторую и третью сессии.

Но во вторую и третью сессии было сделано очень много полезного в рамках внутреннего устройства Церкви. Не буду останавливаться на таких достаточно известных сюжетах, как реформа епархиального управления, тем более что мы уже говорили об этом отдельно, реформа прихода. Но такая, казалось бы, редкая сфера церковного регулирования, как церковное хозяйство. Собор провел колоссальную работу по определению принципов функционирования хозяйства Церкви, начиная от приходов и заканчивая высшим церковным управлением. Может быть, сейчас об этом знают немногие, но именно на Соборе возникла идея создания церковного банка, который должен был действовать на всей канонической территории Православной Российской Церкви. С таким предложением выступили некоторые члены Собора, и отдел о церковном и имущественном хозяйстве подробно рассматривал данный вопрос, результатом чего стала выработка положения о церковном банке.

Церковный банк, по мысли членов Собора, должен был быть учрежден в виде акционерного общества и функционировать при высшем церковном управлении. Собственно, Церковь должна была быть главным учредителем и акционером этого банка. Как было записано в самом первом положении о банке: церковный банк имеет целью финансирование церковных предприятий, учреждений и отдельных лиц, нуждающихся в оборотных средствах. И другой целью церковного банка декларировалось помещение церковными учреждениями и лицами свободных сумм как для хранения, так и для приращения их процентами. То есть мы видим, что задача процентного роста решалась этим банком, но при этом банк должен был быть внутрицерковным: главной его целью все-таки была помощь церковным учреждениям, церковным лицам. И после дополнительного рассмотрения это положение было в определенной степени скорректировано, в частности было указано, что такую финансовую организацию неправильно называть банком, лучше назвать ее союзом. В результате члены Собора скорректировали устав и уже приняли устав, или положение, о Всероссийском церковном кредитном союзе приходов и церковных учреждений. Наверное, этот очень важный документ, состоявший из более чем 60 параграфов, стал интереснейшим итогом работы Собора в области хозяйства.

Думаю, что в том виде, в котором это положение сохранилось в архиве, в котором оно будет опубликовано в составе научного издания документов Священного Собора, в наши дни оно, конечно, не может быть использовано. Но сама идея, сама задача учреждения подлинно церковного банка никуда не делась, она, на мой взгляд, весьма актуальна, и наработки Поместного Собора во всех пунктах, где они не противоречат современности, конечно, должны быть использованы.

Соборяне в 1917–1918 году были теми людьми, которые от всей души старались о благе Церкви, и это благо, в том числе в материально-хозяйственной сфере, для деятелей Церкви должно быть превыше всего. Думаю, что в этом они могут служить нам примером, а те интереснейшие документы, которые они выработали, отчасти и планом будущей работы.

Собор 1917 года. Не только восстановление патриаршества

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Среди членов Священного Собора 1917–1918 годов очень много выдающихся людей, выдающихся по-разному: и в духовном отношении, и в научном, и трудовом.

И мне хочется сказать несколько слов об одном из канонизированных нашей Русской Православной Церковью членов Собора, который нес очень важное послушание на Великом Соборе – был его секретарем и возглавлял всю канцелярию Священного Собора. Стоит отметить, что сейчас, когда мы публикуем все документы Собора столетней давности, изучаем его архив, мы поражаемся, как много сделал Собор за суммарно неполный год своей работы: как много было написано, как много было отредактировано. И вся эта техническая работа безусловно лежала на плечах секретаря Собора. Кто же им стал?

Василий Павлович Шеин оказался на Соборе совершенно неслучайно, он был членом еще Предсоборного совета, став им от тогда еще работавшей Четвертой царской Государственной думы. До этого он был депутатом Четвертой Думы среди правой фракции. Надо сказать, что если в Думе он занимался вопросами Церкви, входил в комиссию по церковным вопросам.

Будущий священномученик, а до и вовремя революции депутат Государственной думы Василий Павлович Шеин родился в Новосильевском уезде Тульской губернии, в очень многодетной семье, где он был десятым ребенком. Это был достаточно известный дворянский род Шеиных, с детства он получил консервативное церковное воспитание, что, может быть, и сказалось потом на его выборе служить Церкви.

Наверное, надо отметить и такой факт его биографии, что он окончил императорское училище правоведения. Во-первых, это давало ему возможность стать юристом и идти по карьерной линии государственной, государевой службы. С другой стороны, это учебное заведение славилось на всю Россию. Достаточно вспомнить, что училище правоведения окончил, например, Петр Ильич Чайковский и многие другие известные люди дореволюционной России.

И вот после Государственной думы Василий Павлович Шеин оказывается на Соборе. Здесь он становится ближайшим сподвижником избранного патриарха – Святейшего Тихона. Он не только, как я уже сказал, руководит Соборной канцелярской работой, но и потом продолжает схожую работу в органах высшего церковного управления: в Высшем церковном совете и затем при митрополите Петроградском Вениамине. Сейчас мы хорошо знаем о подвиге митрополита Вениамина, ему посвящено несколько храмов, но очень часто мы забываем о том, что вместе с ним в 1922 году по так называемому петроградскому процессу проходили многие другие люди, и трое из них были расстреляны вместе с ним. Это и священномученик Сергий (Шеин). Сергием он стал в 1920 году, когда принял постриг, был рукоположен и был настоятелем подворья Троице-Сергиевой лавры на Фонтанке в Санкт-Петербурге.

Всего два года священнического, архимандричьего служения в ближайшем окружении митрополита Вениамина Петроградского, но какие разительные перемены. Может быть, они начались еще во время Собора, но какие разительные перемены в судьбе и настрое жизни священномученика Сергия, Василия Павловича Шеина. В 1922 году он с достоинством и смирением стоит в качестве обвиняемого на петроградском процессе, говорит очень яркую заключительную речь и показывает, что он вообще не боится своих гонителей – большевиков, которые неправедно судят Церковь. Вместе с митрополитом и двумя мирянами его отправляют на верную смерть. Он сидел в одной камере с протоиереем Михаилом Чельцовым, который тоже проходил по петроградскому процессу, но уцелел, не был тогда расстрелян, и благодаря его воспоминаниям, нам известны некоторые последние слова священномученика Сергия (Шеина).

Не так давно мы получили первую икону священномученика Сергия (Шеина), где в свитке, как положено на многих иконах, написаны эти слова: «Я ни с кем не борюсь, только с самим собою». Подлинно исповедническое суждение священномученика Сергия дает нам прочувствовать его подвиг. Вершина этого подвига – это, конечно, его мученическая смерть в августе 1922 года в Петрограде. К сожалению, нам даже не известно точное место захоронения страдальцев, осужденных по петроградскому процессу, этих петроградских и всероссийских мучеников.

Наверное, в наше время и памятью о Соборе, и о его секретаре священномученике Сергии будет молитвенное воспоминание и строительство храмов и посвящение престолов именно этим новомученикам Церкви Русской. Не так давно созрела идея построить первый в России храм, посвященный священномученику Сергию (Шеину) в далекой от Петрограда и его родины Саратовской губернии. Но знаю, что этот проект, генетически связанный с проектами храмов, разрабатывавшихся еще дореволюционными архитекторами именно той эпохи, когда заседал Собор, может стать моментом объединения людей в эти годы юбилея революции и гражданской войны, когда наша страна должна увидеть подвиг тех, кто не боролся за власть, но боролся за правду, святость и за сохранение Церкви. И, конечно, к их числу принадлежал священномученик Сергий (Шеин).

Очень надеюсь, что усилиями исследователей, и к их числу относятся и ответственные редакторы документов Священного Собора, будет детально восстановлена биография священномученика Сергия (Шеина), как и многих других членов Собора, и в этот юбилейный год мы по-разному отдадим тот долг памяти, который мы имеем перед ними как их потомки.

Собор 1917 года. Святой депутат

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Для Русской Церкви проведение Собора в начале XX века было давно осознанной и насущной потребностью. Осознание было подготовлено, можно сказать, всем синодальным периодом – это практически 200 лет – который пришел на смену первому патриаршему периоду, когда Соборы в Церкви собирались регулярно. Правление императора Петра I и проведение Поместных Соборов прекратилось, а последующие попытки собрать вместе всех архиереев и вместе с ними представителей клира и мирян пресекались в зародыше. Например, начатая дискуссия о патриаршестве, вслед за которой естественным образом возникла бы и дискуссия о соборах, в середине XVIII века при митрополите Арсении (Мациевиче) трагически закончилась для него самого. И в течение целого столетия – от середины XVIII до середины XIX века – открыто заявить о необходимости проявления Собора Русской Церкви означало высказать идею, если не революционную и противоречащую основам государственного самодержавного строя, то по крайней мере радикальную и подлежащую осуждению.

Едва ли можно отыскать в источниках этого периода – от середины XVIII до середины XIX века – хоть какое-то значимое упоминание о том, что необходимо собрать Собор, чт о Соборы давно не созывались. Сделать это трудно, и если это у кого-то получится, мне, например, будет очень интересно.

Ситуацию начала менять пореформенная эпоха. Мы видим, что изменение в общественном течении нашей страны синхронны изменениям в Церкви. Реформы императора Александра II оживили церковно-общественную сферу. Были не только дискуссии в публицистике: знаменитая книга с описанием сельского духовенства священника Белюстина или труды славянофилов, но и первые практические шаги. И все-таки между теорией и практикой была определенная дистанция, которую надо было пройти. Отдельно стоит упомянуть и отдельно рассказывать об Архиерейских съездах 80-х годов, но это то, что происходило в епископате.

Что же происходило в пореформенный период в среде духовенства? Здесь была упрочена и фактически стала традицией практика проведения съездов епархиального духовенства. Сначала они возникли по частным вопросам жизни духовных семинарий и училищ. Духовенству надо было просто обсуждать, как дополнительно финансировать духовные учебные заведения, сколько денег отпускать на то, чтобы их дети учились в епархиальных училищах в достойных условиях. Но вскоре эти так называемые духовно-учебные съезды превратились в епархиальные съезды духовенства, на которых представители духовного сословия: священники, дьяконы обсуждали собственные проблемы. Проблем этих было множество, в том числе проблемы управления благочиниями, приходами. Таким образом, к началу XX века епархиальные съезды становятся для духовенства своего рода органом епархиального управления. Там же формировалась практика публичной дискуссии священников между собой, и таким образом здесь был определенный прототип Собора.

Как раз первая русская революция 1905 года сделала съезды духовенства более радикальными, более насыщенными острыми дискуссиями, иногда доходившими до столкновения епархиального съезда и епархиального управления, который даже мог не утверждать решения съезда. На этом уровне мы тоже видим определенную синхронность между развитием ситуации в государстве и развитием ситуации в Церкви.

Что касается мирян, то пореформенная эпоха тоже принесла колоссальные изменения в сферу взаимодействия тех, кто служил или работал в Церкви как миряне. Создавались приходские попечительства, развивалась благотворительность. В духовно-учебных съездах участвовали и миряне, во многих учебных заведениях, принадлежавших Церкви, возникают родительские комитеты, активность повышается. И, конечно, те миряне, которые были профессорами духовных академий, участвовали в Предсоборном присутствии, можно сказать, тоже проявили себя как активные подготовители будущего Собора.

В результате к 1906 году, когда проходило Предсоборное присутствие Русская Церковь готова к проведению Собора. К началу 1907 года готовы материалы для передачи на Собор. Но что происходит? Если в государстве 3 июня 1907 года принимаются так называемые законы, устанавливается третьеиюньская монархия – тот государственный строй, который просуществовал последние десять лет в предреволюционной России – с 1907 по 1917 годы – то практически такая же, зеркальная ситуация происходит в Русской Церкви. 25 апреля 1907 года император Николай II накладывает резолюцию: «Собор пока не созывать». Вместо созыва Собора Русская Церковь получает еще десять лет бессоборного периода или, можно сказать иначе, подготовки к Собору.

Когда в 1917 году происходит Февральская революция, происходит отречение императора от престола, именно тогда в Церкви тоже начинаются революционные изменения. В частности, они и привели к проведению Собора. Буквально через два месяца после того, как произошла Февральская революция, были приняты абсолютно четкие решения, что необходимо созвать Предсоборный совет и вскоре после его работы созвать и Всероссийский Поместный Собор. Так, собственно говоря, и произошло. И надо сказать, что до самого Собора революция отчасти тоже влияет на его подготовку, проведение работ Предсоборного совета, но в общем Церковь идет по тому намеченному пути, который готовился многие годы и десятилетия.

В июле в Петрограде заседает Предсоборный совет, а под окнами происходит июльское вооруженное восстание. Несмотря на то, что ситуация в стране была уже очень горячая, Собор созывается, и летом 1917 года каждая епархия присылает своих делегатов. А дальнейшие взаимодействия Церкви и свершившейся революции уже относятся собственно к проведению Собора.

Собор 1917 года и революция. Часть I

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Когда в августе 1917 года открылся Великий московский Собор, то не реагировать на революционные события, происходившие в это время, было очень трудно. Собор какое-то время справлялся с этим, но искушения были велики.

На первой сессии Собора, приходящейся на тот период, когда большевики еще не пришли, хвалить на Соборе революцию было не принято, а выступать против нее, конечно, опасно. Потому что даже власти Временного правительства активно следили за выступлениями значимых лиц Церкви, тех, которые были на виду. И сам Собор тоже был на виду, несмотря на то что позднее очень многие силы пытались представить его как малозначимое событие. И при Временном правительстве, и при большевиках это могло рассматриваться как контрреволюция, поэтому соборянам надо было вообще очень аккуратно подходить к вопросам обсуждения текущих событий. Тем не менее они эти события обсуждали. Известно, что по поводу знаменитого корниловского мятежа Собор собирался специально и обсуждал те меры, которые должна была предпринять Церковь в условиях тех событий. Между прочим, это заседание Собора было закрытым, нам не известно, что точно говорили члены на его заседании, но известен его результат: Церковь тогда не вмешалась в революционную политику.

В самом начале работы Собора так называемый революционный обер-прокурор Владимир Николаевич Львов, приветствуя соборян, говорил: «Только сам народ и то великое революционное движение, которое по неисповедимым путям Промысла Божия охватило Россию, даровали Церкви свободу». И надо отметить, что эти слова обер-прокурора, который потом естественным путем выбыл из числа членов Собора, во многом отражали ту ситуацию, которая была в первую сессию. Несмотря на то, что ряд заседаний был закрытым и надо было кое-чего опасаться, все-таки соборяне говорили свободно и пытались здраво оценить ситуацию.

Какие были самые острые точки до прихода большевиков, по которым был вынужден высказываться Собор? Конечно, это вопрос церковно-приходских школ. Еще в июне 1917 года Временное правительство подписывает акт, согласно которому все начальные школы всех ведомств должны были быть объединены в ведении Министерства народного просвещения. Конечно, Церковь очень встревожило такое решение Временного правительства: дело в том, что большинство членов и активных деятелей Церкви в 1917 году понимали, что церковно-приходские школы – это сокровища Русской Церкви, хотя и проблемное, но все-таки сокровище. Конечно, нужно было где-то изыскать деньги, чтобы платить учителям церковно-приходских школ на том же уровне, на котором получали учителя земских школ. Это было значительной социальной проблемой: учителя приходских школ были недовольны гораздо меньшим в сравнении с земскими учителям жалованьем. Церковная школа создавалась приходами, старостами, меценатами и во многом создавалась и государством, но принадлежала Церкви. Как поступает Временное правительство, которое декларировало свою приверженность правовым нормам и нормам демократическим? Оно национализирует все церковные школы. По факту все это произошло позднее, но сама проблема была создана именно Временным правительством.

Что дальше делать приходу, который желает иметь свою церковную школу и у которого теперь, по постановлению Временного правительства, здание школы должно быть отобрано и в нем должна размещаться школа министерская? Все это создавало целый ворох проблем.

И вот в начале октября 17-го года, когда большевики еще не пришли к власти, делегация членов Собора во главе с архиепископом Тамбовским Кириллом Смирновым отправляется к министру председателя правительства Александру Федоровичу Керенскому, который встречает членов Собора, делегацию, включавшую и владыку, и священника, и крестьянина, и встречает их с достаточно суровым видом. В результате соборной делегации удается договориться о том, что некоторые гарантии сохранения присутствия Церкви в школе все-таки будут, но повернуть вспять уже решенный вопрос – а для Временного правительства он уже был решен – Керенский отказался. Впрочем, его отказ или в ином случае согласие мало что означало в ближайшей исторической перспективе, потому что совсем скоро к валсти пришли большевики, которые с большим натиском и нажимом и уже без всяких объяснений могли национализировать приходские школы.

Другой достаточно острый вопрос, обсуждавшийся до прихода власти большевиков, – это грузинская автокефалия. Проблема в том, что Временное правительство признало фактически самочинно объявленную в Грузинском экзархате автокефалию и признало Грузинскую Православную Церковь субъектом, независимым от Русской Церкви. Конечно, это признание порождало очень много проблем, в том числе вело к вытеснению русского духовенства, русских верующих в самой Грузии из сферы активной церковной и общественной жизни.

Таковы две основные проблемы, по которым столкнулись революция и Церковь. Но, конечно, большинство этих столкновений уже будут относиться ко времени, когда у власти окажутся самые крайние радикалы – большевики.

Собор 1917 года и революция. Часть II

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

После прихода к власти большевиков, в конце октября 1917 года, Собор Православной Российской Церкви был вынужден реагировать на то, что происходило в сфере государственной и общественной жизни. Эти радикалы, взявшие власть сначала в Петрограде, а потом и по всей стране практически сразу стали реализовывать свою программу, свою политику, даже перевыполняя те меры, которые были намечены ранее в программе РСДРП(б). Надо отметить, что уже в первый день после революции, когда был издан знаменитый декрет о земле, в нем содержался пункт, носивший антицерковный характер, а именно отнимавший у монастырей и приходов земельные владения, которые состояли в их собственности. Собор в своих пленарных заседаниях отреагировал на это: была дана определенная оценка. Но поскольку большевики еще не настолько укрепились у власти, чтобы немедленно реализовать намеченное, то первое время каких-то принципиальных решений по этому поводу Собор не выносил. Поздней осенью 17-го года выполнение этого пункта о земле было стихийным и обусловленным общей революционной ситуацией.

Самые первые серьезные столкновения Церкви в лице Собора и Патриарха и революционной большевистской стихии относятся к январю 1918 года, когда большевики издают свой знаменитый декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, публикуют его и призывают к его реализации. На одном из последующих заседаний Собора этот декрет был оценен его членами как поход на Церковь, как сатанинская акция – именно такие, достаточно резкие оценки произносились на Соборе. Причем надо отметить, что в январе члены Собора связывали эти новые гонения на Церковь с тем, что началось еще в Февральскую революцию, в частности член Собора Афанасий Васильевич Васильев говорил, что в самом начале революции власть совершила акт богоотступничества: «Была запрещена молитва в войсках, знамена с христианским крестом были заменены красными тряпками. В этом повинны не только нынешние властодержцы (большевики – прим. А.И. Мраморнов), но и те, которые уже сошли со сцены (Временное правительство – прим. А.И. Мраморнов). Будем уповать, что и нынешние правители, которые теперь льют кровь, сойдут со сцены». В этом чаянии – а это было чаяние не только Васильева, но и многих других членов Собора, они, конечно, ошибались. Большевики утвердились у власти прочно.

Мы знаем, что тогда же, в январе 18-го года, один из народных комиссаров первого большевистского правительства Александра Коллонтай попыталась занять в Петрограде Александро-Невскую лавру под нужды новой власти. Но у нее ничего не получилось: Северная столица ответила мощными крестными ходами, и чуть позже вся страна, вся Русская Церковь, мирно собравшись на крестные ходы по всем крупнейшим городам, что она протестует против принятия декрета и его введения. Архив Собора тоже сохранил большое количество протестов с мест против декрета большевиков. Люди думали, что они еще могут свободно выражать свой протест, не будучи за это наказанными.

Но к концу работы Собора, когда в августе 1918 года принимается устрожающий декрет и поясняющая его инструкция Наркомюста, протестов уже меньше: люди начали бояться и, собственно, не зря, так как в октябре 18-го года начинается красный террор, который начался практически синхронно с закрытием третьей сессии и всего Собора.

Внезапное завершение работы Собора конечно стало следствием революции, как и само начало работы Собора в августе 17-го года было следствием другой, Февральской, революции. Надо сказать, что в течение второй и третьей сессии Собор и его члены, конечно, пытались установить контакт с новой властью большевиков, даже существовала особая делегация Собора, ставшая потом делегацией высшего церковного правления, входившая в совет народных комиссаров и общавшаяся с управляющим делами совета народных комиссаров Бонч-Бруевичем. Собор пытался донести мнение Церкви – мнение многомиллионного православного населения о том, что большевики поступают в остром противоречии с мнением миллионов людей, но революционные власти это, к сожалению, волновало слабо.

Почему фактически перестал действовать Собор? Он перестал действовать под натиском силы: большевики изъяли церковные капиталы, содержать членов Собора стало не на что, они вот-вот собирались изъять здания и помещения, в которых заседали соборяне. Именно поэтому та великая законотворческая работа, которую соборяне вели в 1917–1918 годах не была завершена, очень многие документы, выработанные отделами и комиссиями Собора, были переданы в распоряжение Высшего церковного правления Синода и Высшего церковного Совета, которые потихоньку вводили некоторые из них в действие, рассылали по епархиям. То есть по многим сферам своей работы Собор заседал не зря, уже тогда что-то пытались претворить в жизнь, но, конечно, в условиях репрессий и гонений Собор не мог сделать что-то побеждающее приход к власти большевиков.

Но, конечно, в дальней исторической перспективе историческая правда оставалась за членами Собора, которые хотели устроить Церковь так, чтобы она подлинно отвечала своим задачам служить Христовой истине, любви, служить миру среди людей, в отличие от большевиков, которые несли братоубийство и рознь в общество: классовую, материальную, культурную, и эта рознь стала огромной трагедией и для Церкви, и для нашей страны в XX веке.

Собор 1917 года и революция. Часть III

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Всероссийский Поместный Собор 1917–1918 годов заложил для Русской Церкви прекрасную основу и навыки соборной работы и выработки решений и соборного правления. Действительно, мы много говорим о том, что подготовка к московскому Собору была очень значительной, длилась много лет, но значительным был и тот исторический шлейф, который тянулся за проведением Собора после его закрытия, и непосредственно, и в виде отголосков в наши дни.

Что касается непосредственной истории после Собора, то буквально в сентябре 1918 года завершилась третья сессия Собора, и за некоторое время до его закрытия соборяне говорили про четвертую, что работа будет продолжена, но в условиях большевистского натиска она оказалась невозможной. Тем более что страна, ввергнутая в гражданскую войну, во многих регионах оказывалась разделенной, та или иная ее часть оказывалась отделенной от центра. В частности на юге России гражданская война привела к тому, что южные губернии были фактически оторваны от центра и связи южных епархий с каноническим патриахом и Синодом фактически не было.

Поэтому через несколько месяцев после завершения Всероссийского Поместного собора на юге России принимается решение о созыве регионального Собора в городе Ставрополе, так называемого Ставропольского Собора, который чаще называют по его самоназванию – Южнорусским церковным Собором. Он был подготовлен Предсоборной комиссией в начале мая 1919 года и заседал с 19 по 24 мая. Не так долго в сравнении с общероссийским Собором, но и другие региональные Соборы, которые прошли в эпоху московского великого Собора, тоже были короче, чем основной общероссийский Собор. Я имею в виду Всеукраинский Собор 1918 года, Сибирский того же времени.

К счастью, у нас сохранились материалы двух из них: Всеукраинского собора и Южно-русского , происходившего позднее всех региональных соборов. Очень часто в прежней советской историографии, когда упоминали об этом соборе, тиражировался старый штамп о том, что этот Собор был абсолютно контрреволюционным и политическим. Он действительно был профинансирован генералом Деникиным, Добровольческой армией, но заседал и проводил свои работы Собор абсолютно в церковном духе и духе верности патриарху Тихону и тем задачам, которые стояли в эпоху гражданской войны перед церковным руководством и приходами юга России.

Надо отметить, что в такие достаточно сжатые сроки и в условиях ощущавшейся войны и трагедии члены Собора работали очень хорошо. Во-первых, среди них было очень много членов Всероссийского Поместного Собора. Все члены Собора, сохранявшие это звание, кто находился в это время на юге России, прибыли на заседание в Ставрополь. Остальные были выбраны от южных епархий, был представитель от южного монашества, и таким образом Собор состоялся. Кроме какой-то торжественной части, он был призван выработать строй управления на юге России и было создано временное высшее церковное управление на юге России, что и было его главной задачей.

Для чего создавалось это временное высшее церковное управление? Оно будет существовать до того момента, как наладится нормальная связь с патриархом, как верили члены этого Собора, когда христолюбивое воинство генерала Деникина победит большевиков, дойдет до Москвы, возьмет ее, снова объединит все русские территории, и тогда временное высшее церковное управление прекратит свое существование и епархии войдут в канонический строй управления. Но этого, к сожалению, как мы знаем из истории, не произошло. Верх в гражданской войне одержали большевики, в результате многие из членов Ставропольского Собора 19-го года оказались потом в эмиграции, изгнанными со своих территорий, как архиереи, так и клирики с мирянами. Кто-то пострадал уже потом, после того как большевики заняли эти территории.

Пожалуй, самое главное в полной публикации всех материалов Южнорусского Собора, которые готовятся к печати Новоспасским монастырем под руководством историка Юлии Бирюковой, наверное, в том, что именно подлинный документ показывает несостоятельность тех штампов, с помощью которых этот Собор пытались показать как политический. Когда люди Церкви собирались, призывая на себя благодать Святого Духа, они работали для Церкви, а не для политики, не для какой-то сиюминутной ситуации, и это показывает Южнорусский Собор.

Позиция Собора была, в общем-то, независимая, и осуждение большевизма было для него не политической борьбой, а нравственным выбором и, скорее, даже миссионерской деятельностью. Неслучайно Южнорусский Собор принял особое воззвание к фактически противоположной стороне – красноармейцам. Соборяне надеялись, что, прочитав его, многие из воюющих против своих собственных братьев на стороне Красной армии перейдут под знамена армии Деникина. Об опасности перестать быть христолюбивым воинством, опасности следовать той государственной власти, которая была правящей для юга России, говорилось и на Соборе, и в результате говорил святейший патриарх. Таким образом, Южнорусский церковный Собор работал в духе верности патриарху Тихону и тому строю, который учредил Всероссийский Поместный Собор.

Может быть, для истории России и даже гражданской войны этой эпохи это было незначительное, эпизодическое событие, кто-то может сказать и так. Но я думаю, в подвиге выражения правды, истины в сложной политической ситуации, когда даже южный город Ставрополь, где заседал Собор, не был еще занят большевиками, откровенно выразить свои мысли: назвать черное черным, а белое белым было высотой духа членов Собора, многие из которых, повторюсь, были членами Всероссийского Поместного Собора и многие впервые участвовали в работе Собора именно здесь, на юге России. Поэтому я уверен в том, что мы не должны забывать этой высоты человеческого духа, которая, безусловно, присутствовала в тех, кто пытался отстаивать истину в том сложном 1919 году и кто вообще продолжал все годы после завершения Всероссийского собора его традиции, был верен его решениям и в конечном счете был верен Русской Православной Церкви.