Blog

Когда мы читаем по-церковнославянски, возникает некая трудность, когда мы обнаруживаем необычные фонетические формы, которые соотносятся с определенными грамматическими формами. Например, в церковнославянских текстах мы читаем: «друзи мои и искренние мои» или «во гресех роди мя мати моя». Не “во грехах”, а “во гресех”, не “друзья” или “други”, а “друзи”. То есть формы, которые кажутся нам необычными, и мы пытаемся их каким-то образом интерпретировать. На самом деле интерпретация возможна также через сравнение с фактами современного языка, в котором остатки подобных форм сохранились.
Дело в том, что еще в праславянскую эпоху проходило большое количество фонетических процессов, которые привели к образованию шипящих звуков [ч], [ж], [ш] и свистящий [ц] и дополнительно появились мягкие[с], [з]. Шипящие и свистящие – это результат особых процессов, которые в науке называются палатализацией, что переводится с латинского как “смягчение”. То есть образование шипящих сопровождалось их смягчением. Классический пример – первоклассники учат “жи” и “ши”, которые по современному правилу, имеющему исторические основы, надо писать через “и”, хотя в словах “жизнь” и “дышит” мы произносим звук [ы]. Почему? Потому что сочетание с так называемыми передними гласными “и”, “э” маркировало историческую мягкость предшествующих звуков, то есть исконно шипящие и свистящий [ц] были в нашем языке мягкими.
Следы этих процессов видны в чередованиях, которые исторически были фонетическими, а сейчас уже называются историческими: “Бог” – “Боже”, “рука” – “ручка”. Когда так называемые заднеязычные [к], [г], [х] чаще всего чередуются с шипящими. Это значит, что шипящие возникли позднее, а исконно на этом месте были [к], [г], [х]. Это чередование сохранилось в русском языке.
В церковнославянском тоже есть формы типа “Боже”, “Отче” и тем не менее в нем активно чередование на конце основ со свистящими: “грех” – “во гресех”, “друг” – “друзи” и подобные. Это тоже исторически объясняется такими процессами, только в современном языке на конце основ эти свистящие чаще всего потом снова заменились на [к], [г], [х]. Вместо “гресех” мы снова говорим “о грехах”, то есть повлияла общая парадигма этого склонения, общая система – форма именительного падежа, где исконно не было свистящего. То есть “грех”, но в какой-то конкретной форме, под влиянием конкретных условий появлялся свистящий согласный. Тем не менее в современном языке мы встречаем такие формы – тоже церковнославянские по происхождению – как, например: “все в руце Божией”. Здесь мы можем соотнести и понять: “в руце” значит “в руке” Божьей. Как мы видим, здесь это чередование представлено на конце основы. Или “притча во языцех”, то есть “притча во языках”, “язык” здесь обозначает не того, на чем говорят, а того, кто говорит на языке, то есть народ. «Притча во языцех» – какая-то история, известная всем народам. И здесь также “язык” – “языцех”, то есть исконно там был “ять”, который и вызывал этот процесс изменения. Или «темна вода во облацех» – “в облаках” – здесь явление, которое в современном языке встречается достаточно редко на конце основ, а в церковнославянском было регулярным.
Здесь не нужно как-то смущаться, а просто сопоставлять с формами, которые есть в современном языке, для понимания подобных случаев. Чаще всего мы видим, что и «темна вода во облацех», и «притча во языцех», и «все в руце Божией» – все это фразеологические выражения, которые в такой форме сохранились в современном языке и поэтому сохранили эту особенность.
Это характерно не только для книжных выражений, но сохранилось, например, в народных песнях. Например, “во лузех”. Некоторые думают, что это значит “в лужах”, на самом деле “в лугах”, “з” чередуется с “г”. То есть действие песни происходит в лугах. Народная песня также сохранила древнее чередование.
Вообще говоря, подобные процессы сохранились только в начале слов типа “цена”, “целый”, “целовать”, “ценить”, “цезарь”, в них [ц] получилось таким же образом, что и на конце основ. Но в итоге звуки на конце основ преобразовались, условно говоря, обратно в [к], [г], [х] и сохранились только в церковном употреблении, с одной стороны, в церковнославянском, или уже в устойчивых выражениях, о которых только что шла речь.

Андрей Григорьев, доктор филологических наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В церковнославянском языке существовали особые синтаксические обороты, которые могут составлять трудность при понимании носителем современного языка. Хотя, конечно, мы тоже можем использовать проверенные средства, то есть соотносить эти факты с современными и проводить определенные аналогии. На самом деле, многие синтаксические конструкции, например, дательный самостоятельный, о котором сейчас пойдет речь, долгое время существовали в употреблении в языке.
Кроме дательного самостоятельного, можновыделить конструкции с двойными падежами, например, двойной винительный: «постави Мефодия епископа». Мы можем понять, о чем идет речь, если будем иметь в виду, что при глаголах с двойным управлением: “постави” – “назначил”, то есть “кого кем?” или “что чем?”. Мы видим, что исторически использовалось два винительных падежа: постави – кого-что? – Мефодия – кого-что? – епископа. А в современном языке этому соответствует конструкция с творительным падежом. Если иметь в виду подобные соответствия, то мы вполне легко можем справляться с этими конструкциями.
Также конструкция дательный самостоятельный – сочетание существительного или местоимения в форме дательного падежа с причастием в той же форме, где речь как раз шла о каком-то дополнительном действии и существительное или местоимение было неким логическим подлежащим, а причастие было логическим сказуемым. Например, «исшедшу же ему на землю срете его муж некий от града». “Исшедшу же ему” – “исшедший” – это наше причастие “вышедший”, соотносим его с глаголом “вышел” или “сошел на землю”. “Ему” – восстанавливаем форму местоимения, здесь у нас “он”, то есть “он вышел на землю”. А дальше “срете его муж от града”, то есть горожанин. Получается, что «исшедшу же ему на землю» выражает дополнительное действие, которое на русский легче всего перевести придаточным предложением «когда он сошел (вышел) на землю, встретил его горожанин». То есть чаще всего у конструкции дательный самостоятельный временное значение, реже – причинное значение.
Например, в сцене, когда Ирод выносит решение об умерщвлении Иоанна Крестителя, сообщается, что «вшедшия дщери ея Иродиадии плясавши и угодши Иродови, рече цесарь девице: проси у мене ему же аще хощеши». То есть: и когда зашла дочь Иродиады, и плясала, и угодила Ироду, и он сказал. Соответственно, здесь можно понять – поскольку она угодила Ироду, он сказал: проси у меня, что хочешь. Может быть в значении уступки в древности, может просто вводить этот дательный самостоятельный в прямую речь, например, «глаголаше некто старец яко…» Обычно прямая речь вводилась с помощью “яко”, кавычек не было, соответственно оно выражало переход к прямой речи.
«Некогда седящу ми в клети моей видех отрока». Соответственно, «когда я сидел в моей келье, я увидел отрока». А перед этим сообщается: «глаголаше некто старец», то есть «говорил некий старец» и дальше идет прямая речь. Это использование прямой речи.
Что касается причастий, важно увидеть, что здесь используются причастия прошедшего времени, значит, действие было предшествующим к основному, если в настоящем времени, значит, действия происходили одновременно. «Исшедшу же ему на землю срете его муж…» – сначала он вышел, или сошел, на землю, а потом его встретил человек. Если же причастие будет в форме настоящего времени, значит действие происходит одновременно и сразу, например: «Входящу же ему в некую весь, сретше его десять мужей», то есть именно в тот момент, когда он заходил в деревню, его встретили десять человек.
В данном случае очень явная связь, как переводить подобный тип предложений. Этот оборот имел очень долгую жизнь в языке. Еще в конце XVIII века в известном произведении Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» мы встречаем это выражение в предложении такого типа: «Едущу мне из Едрова Анюта из мысли моей не выходила». Анюта не выходила из мысли моей когда? Когда я ехал из Едрова. “Едущу” – суффикс “ущ” указывает, что это причастие настоящего времени, как современное “едущий”, “идущий” и так далее. Это одновременные действия. В то время, как он ехал, в то же самое время он думал об этой самой Анюте. Этот статический оборот был одной из вариаций передачи идеи двух действий, происходящих последовательно или параллельно, но выраженный не посредством сложного предложения, а в простом предложении только с помощью такого особого оборота, который, как мы видим, имел долгую жизнь. Ученые тоже говорят, что эта книжная конструкция есть и в латыни, и в греческом, но потом она стала фактом и книжного церковнославянского и русского языков. Даже там, где в греческом оригинале нет этих особых причастных оборотов, в славянском тексте переводится именно дательным самостоятельным, то есть явление стало фактом русского языка и употреблялось очень долго.