Blog

Home - 25.02.2017

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Апостольский собор 49 года с точки зрения хроники событий первых веков христианства очень важная вещь. Во-первых, потому, что, может быть, впервые христиане собираются для того, чтобы решить проблему, у которой нет очевидного решения, более того, у которой нет единственно правильного решения. Дальше в истории мы будем сталкиваться с этим каждый день, поэтому для нас так важно увидеть, как действуют эти люди, что они делают.

Во-первых, хотя бы увидеть то, что полная противоположность позиций, абсолютное несогласие друг с другом их не разделяет. Речь идет действительно о фундаментальнейших вещах. Одни говорят: мы посланы к овцам дома Израилева. Мы не можем принять в общение язычников, потому что тогда мы станем нарушителями закона и нам не поверит никто из иудеев. Другие говорят: мы не можем отвергнуть христиан из язычников, потому что какие же мы тогда христиане. Это серьезная вещь: для них это вероучительная проблема, и тем не менее они вовсе не говорят друг другу: ты еретик, ты двоечник, ты будешь лизать сковородку, но доверяют друг друга Богу. Это чрезвычайно поучительная вещь.

Я думаю, что, нравится нам это или нет, но в последующие столетия христиане редко умели думать и действовать подобным образом. И гораздо более мелкие разногласия заставляли нас, да и сейчас заставляют, ненавидеть друг друга и даже не стыдиться этого. Апостолы собираются и молятся вместе, и для совместного преломления Хлеба для них не становятся препятствием те разногласия, которые между ними есть. Это чрезвычайно важно. И в молитве они находят некоторые компромиссные решения.

На самом деле, ни одна из двух противоборствующих позиций в Апостольском соборе 49 года не побеждает. Они находят некоторый баланс, который равно не устраивает тех и других. Те же самые заповеди Ноя: воздерживаться от идоложертвенного, удавленины и блуда, потому что для христиан, проповедующих среди народа Божьего, этого явно недостаточно. А для христиан из язычников это уже почти неудобоносимое бремя. Несколько позже это тоже будет вызывать проблемы. Можно вспомнить историю про языческого императора Юлиана Отступника, который повелел окропить жертвенной кровью все, что было на базаре, чтобы христиане умерли от голода. Вообще говоря, на базаре в языческом мире львиная доля пищи была такого сорта, это придумал не Юлиан Отступник. Поэтому не надо думать, что Ноевы заповеди: воздерживаться от идоложертвенного, удавленины и блуда были такой легкой и очевидной вещью для новоначальных христиан из язычников.

Но все-таки христиане I века находят друг с другом некоторое собрание, не потому что: мы признаем вашу правоту, или вы признаете нашу правоту, или мы совершаем какой-то размен. А просто потому, что мы все вместе – ученики Иисуса. И дальше это накладывает очень серьезный отпечаток на то, как ведут себя христиане и как складывается жизнь христианских общин.

Помимо сказанного, важно еще понимать, что на рубеже 40-х и 50-х и дальше, вплоть до 80-х годов I века не только для тех, кто проповедует иудеям, но и для всех христиан какие-то взаимоотношения с иудейством как феноменом чрезвычайно важны, потому что здесь возникает еще и вопрос правового статуса – вопрос безопасности христиан в империи.

Апостольский собор

Алексей Филиппов, кандидат философских наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Одна из важных проблем нашего образования в том, что мы не умеем работать с родителями, мы не видим их. Мы не видим, что родители разные, что есть родители с высоким социально-экономическим статусом и с низким. Мы знаем только, что есть неблагополучные семьи и все остальные, и еще есть мигранты сейчас.

Но дело в том, что родители все разные и понимание того, что родители – тоже субъекты образовательного процесса, то, что с ними тоже надо взаимодействовать. А мировые исследования говорят о том, что чем больше родитель вовлечен в школьную жизнь ребенка, тем выше образовательные результаты у ребенка. К сожалению, пока это все проходит мимо нас.

В советское время было понятно – есть учитель, у него огромный статус, он человек с высшим образованием, что далеко не у всех было родителей, скажем в 1970-1980-е годы. А если мы возьмем годы 1920-1930-е, там вообще учитель – единственный, кто умел читать и писать, родители этого просто не умели делать. Поэтому статус учителя был огромный именно за счет этого. Сейчас очень большое количество родителей имеет высшее образование и знают в некоторых областях намного больше, чем учитель. Более того, сейчас многие дети, например, в сфере ИКТ-компетентности, намного компетентнее учителей, то есть они умеют общаться с компьютером, они умеют работать в интернете, чего далеко не всегда умеют делать, особенно возрастные наши учителя. Поэтому и само отношение родителей к учителю будет во многом соответствующим.

При этом большая часть российских учителей живет старыми советскими стереотипами и говорит про упавший статус учителя российского, что его необходимо поднимать, что нужно какие-то программы делать, фильмы снимать и так далее. Но здесь, к сожалению, проблема намного глубже. И в первую очередь – это соответствующая работа с родителями. В России очень короткий учебный год по сравнению со многими мировыми странами лидерами образования. У нас учебное время 14,2 года, например, в европейских странах, в Америке – 16-17 лет. То есть там идут в школу раньше в пять лет, в четыре года и оканчивают позже, как правило, в основном 12 классов.

У нас же учебный год короткий, дети на самом деле у нас не перегружены, у нас достаточно маленькое количество часов. Я сейчас не беру Финляндию, где супер короткое количество часов, я беру в среднем по миру и далеко не все наши дети готовятся так активно, как это происходит в странах лидерах образования. Поэтому наши дети не перегружены, но большая проблема в том, что наша школа является в основном подготовкой к ВУЗу. То есть – это опять же наследие советского времени, когда хорошие школы, или появляющиеся школы при каких-нибудь высших учебных заведениях, готовили именно к поступлению в эти высшие учебные заведения, а не к жизни, как должно было бы быть. У нас получается, что в основном, большая часть школ – это просто растянутый по времени курс подготовки к институту с соответствующими задачами.

У нас наблюдается инновационная паранойя. То есть в государстве понимают, что ситуация с образованием очень некрасивая, что с этим нужно что-то делать, что делать, никто не знает. Поэтому с 1990-х годов, а особенно с 2000-х российское образование просто лихорадит от реформ. Я сейчас не беру только введение ЕГЭ, там было создано огромное количество других нововведений – и подушевое финансирование, и реструктуризация, и много чего еще. Но проблема в том, что большинство этих реформ не затрагивает суть образования – то есть взаимоотношения учителя и ученика. Реформируется экономика образования, реформируется управление образованием, но фундаментальных изменений в рамках самого образования нет. Единственное, что реально изменило систему подготовки школьников – это было введение ЕГЭ. Даже введение федеральных государственных образовательных стандартов нового поколения ситуацию радикально не поменяло, потому что учителя просто к этому не готовы. Они не умеют так работать и соответственно они не могут этому научить учеников.

Когда происходили реформы в наиболее успешных с образовательной точки зрения странах, например, в Финляндии, в Южной Корее, в Сингапуре, все реформы длились 40-45 лет. Они целенаправленно знали, к чему идут и вводили соответствующие продуманные шаги, и пришли к тому результату, который мы имеем сейчас. У нас же все делается наспех, вчерашним днем, как правило не анализируются успехи, или неудачи предыдущего периода. То есть у нас нет анализа, а что получилось, что не получилось, что нужно изменить, куда нужно двигаться, как это нужно поменять, что нужно скорректировать. У нас ввели и дальше идем, ввели и дальше, ввели и дальше. И потом уже мы начинаем разводить руками и говорит: «А почему у нас что-то получилось, а что-то не очень получилось?» При этом уровень финансирования образования к сожалению, остается пока на не очень высоком уровне, то есть у нас в большей части регионов по тем нормативам, которые официально утверждены, идет недофинансирование. То есть деньги идут в другие области, забираясь из образования.

Сейчас идет тенденция на унификацию и на единообразие. Сейчас снова говорится про введение единого учебника, или единой линейки учебников, начиная с истории, про некое единое образовательное пространство. Тогда как мировой тренд показывает, что нужна наоборот диверсификация образовательных систем. И учитывая огромные размеры нашего государства, нам явно необходима децентрализация системы управления образованием, когда каждый регион должен выбирать самостоятельно, что он будет делать, как он будет делать. Поэтому конечно необходим огромный уровень доверия, хотя бы к директорам школ. Я сейчас не говорю про учителя, которого в регионах особенно завалили разными проверками, отчетами и так далее, но тем не менее, хотя бы к первому лицу в образовательном учреждении необходимо доверие, чтобы он смог реализовывать ту политику, которую он считает нужной.

Потому что у нас, к сожалению, на первом месте краткосрочные прогнозы, то есть любой чиновник от образования любого ранга, а я имею в виду сейчас первые лица, то есть это министр образования, или краевой министр образования, проектируют максимум на время своего правления, то есть это 2-3-5 лет, тогда как система образования выстраивается десятилетиями. И этот очень краткосрочный период планирования чиновников от образования, существенным образом негативно складывается на развитии системы образования.

Ну и резюмируя все вышесказанное, я хочу сказать, что все-таки при всех больших положительных моментах советской образовательной системы, при академизме этой системы, при предоставлении большого количества знаний по разным предметам в равных объемах, ориентации на лучшие высшие учебные заведения и так далее, надо сказать, что все-таки мир стремительно изменился. Изменились дети, изменились родители, а система образования пока еще остается прежней и, как точно заметил Альбер Камю для совершенно другого возраста, для совершенно другой страны, для совершенно других условий, но эта фраза актуальна для нашего образования: «Наша школа готовит к жизни в мире, которого, к сожалению, не существует».

Основные проблемы российской системы образования. Часть II

Андрей Григорьев, доктор филологических наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В современном русском языке существует большое количество слов, которые заимствованы из церковнославянского языка, поэтому, когда мы говорим о том, что церковнославянский и русский языки — это некие изолированные явления, то достаточно посмотреть на материал современного русского литературного языка, чтобы увидеть славянизмы, которые в различные эпохи пришли в наш язык. Мы можем определить их по различным признакам, в том числе по фонетическим или наличию определенных суффиксов или приставок, то есть мы говорим об определенных словообразовательных моделях.

Среди важнейших отличий старославянской лексики от исконной древнерусской является противопоставление так называемых неполногласных сочетаний в старославянском и полногласных в восточнославянских языках. То есть речь идет о противопоставлении сочетаний «ла» — «оло», «ре» — «ере» и подобных. Модели будут примерно следующие: «град» — «город», «злато» — «золото», «брег» — «берег» и «млеко» — «молоко». Чередования, где представлен один гласный, так называемые неполногласные сочетания, возникли еще в древнюю праславянскую эпоху у южных славян, потом были представлены как исконные в древнецерковнославянском, или старославянском, языке и затем уже непосредственно в церковнославянском. Например, такое слово, как «страна» представлено в современном языке как слово вполне нейтральное. Мы даже не задумываемся, что по происхождению это слово церковное или старославянизм, потому что он имеет компонент «ра» в своем корне, который противопославлен. Не всякое сочетание «ра», «ла» — «ре», «ле» является по происхождению церковнославянским и старославянским, а только то, которое имеет соответствующую пару с двумя гласными, то есть «страна» — «сторона», «власть» — «волость», «град» — «город» — только при наличии подобного противопоставления. Соответственно, мы видим, что в современном языке славянизмы часто представлены как вполне нейтральный факт языка и имеют уже свое развившееся значение, например: «страна» и «сторона», «прах» и «порох» и подобные. Хотя часто славянская или церковнославянская лексика в русском языке является стилистически маркированной как слова высокого стиля или устаревшие слова. Допустим, «голод», но церковнославянское «глад», «колос» и церковнославянское «клас». То же самое слово «град» в названиях городов, например Волгоград. То есть церковнославянизмы имеют разную судьбу в современном языке, но тем не менее они в нем присутствуют.

Также начальные гласные. По начальным гласным можно, допустим, противопоставить церковнославянскую форму, где имеется начальное «э» с йотацией, то есть начальное «йэ», а русское имеет начальное «о». Например, «един» и «один». Это один и тот же праславянский корень, одно и то же слово, которое по-разному развивается у южных и восточных славян, соответственно, в церковнославянском и русском. В современном языке мы имеем слова, в том числе содержащие церковнославянский корень, такие слова, как: «единый», «единство», «единение» и так далее. Хотя есть и слова: «один», «одиночество» и подобные. На самом деле, церковнославянизмы являются очень важным элементом и фактом современного русского языка.

Если мы говорим о начальных звуках церковнославянизмов, то для них характерно начальное «а», а для русизмов начальное «а» с йотацией, то есть «я». Например, церковнославянское «агнец» и русское «ягненок». Тот же самый корень, но с разным началом слова. «Агнец» тоже употребляется в современном языке, хотя и как книжное слово высокого стиля, тем не менее мы можем его понять.

Существуют и иные фонетические соответствия, связанные с тем, как протекали в праславянском языке различные процессы. Допустим, в русском языке «ночь», в церковнославянском — «нощь». В русском «свеча», в церковнославянском «свеща». То же самое слово, но произносится по-разному. «Надежда» и «надежа» — также разные варианты одного слова.

Что касается словообразовательных элементов, церковнокнижная приставка «ис» соответствует русской «вы». Например «испити» — «выпить». Приставка «воз» соответствует русской «за»: «возопите» — «завопите». Церковнославянская приставка «низ» соответствует русской «с»: «низвергнуть» — «свергнуть». Мы видим, что здесь тоже есть противопоставление этих словообразовательных моделей. Книжные и церковнославянские формы сейчас употребляются, конечно, очень редко: «испить воды» в живом употреблении «выпить воды», но в принципе эти слова понятны. «Испить», «возопить», «низвергнуть» — эти слова нам понятны, надо просто заменить церковную книжную приставку русской, и мы тогда получим нужное слово. Такой очень удобный момент для понимания церковнославянского текста: просто попытайся поменять приставку и тогда ты уже поймешь, какое слово перед тобой и что оно значит.