Христианство у своих истоков

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Два слова попробуем сказать о Церкви, как она возникла и что это вообще было такое?

Дело в том, что современные христиане о первых столетиях Церкви читают книжки, большей частью написанные в жанре мифа о золотом веке. Поэтому обычно у нас в голове возникает картинка, нарисованная, скорее, медом, чем правдой, хотя это не значит, что она полностью ошибочна. Тем не менее мне кажется, что для нас сегодня очень важно увидеть, что Церковь Христова возникает не как структура и социальный институт и даже не как сообщество верующих, как об этом говорит наш катехизис. В сущности, возникает она как община друзей Иисуса, которые остались верны Ему до конца, став свидетелями Его воскресения. Собственно, признаком, отличающим этих людей от аналогичных групп в иудейском контексте 30-го года именно то, что они становятся свидетелями воскресения.

Сегодня мы часто думаем о некой уникальности Церкви, и это без сомнения правда, потому что Благая Весть, которую дает нам Господь через Своих учеников, абсолютно уникальна. Но как религиозно-культурный феномен, наоборот, это, скорее, нечто, вполне само собой разумеющееся для иудейского общества того времени. В нем существует довольно много подобного рода общин, которые группируются вокруг учителей, называемых равви. Часть учеников в этих общинах находится постоянно, а часть время от времени. Если эта община достаточно многочисленная, то есть в ней есть человек 10–12, то они вместе совершают праздничные трапезы, в том числе субботние и пасхальные. Когда такая община достигает 120 человек, у нее появляется возможность открыть для себя свою синагогу. Помните, как в самом начале книги «Деяний» Лука упоминает, что около Марии, матери Иисуса, собралось около 120 человек. Дело не в значении самой цифры, а в том, что эта некая приемлемая для иудаизма того времени община, которая уже имеет право быть самостоятельной.

Итак, с одной стороны, мы имеем дело с приемлемым, понятным, знакомым для иудеев того времени феноменом, в центре которого оказывается не столько поучение того или иного более или менее мудрого человека, а факт воскресения Иисуса. И первая проповедь, с которой апостолы обращаются в Иерусалиме к окружающим, состоит из этого очень простого факта – Бог воскресил из мертвых сего Иисуса, Которого вы распяли. Бог соделал Христом Того Иисуса, Которого вы распяли.

Уже во второй половине I столетия содержание проповеди меняется довольно радикально, потому что для большинства людей, к которым апостолы обращаются через пару десятилетий, становится вообще непонятно, что значит слово «Христос», Кто Такой Бог, Который воскресил Его из мертвых, и так далее.

Повторяю, что этот изначальный импульс, из которого собственно все начинается, из которого растет Церковь, заключается в том факте, что Иисус воскрес. И для самих апостолов в конечном итоге смыслом, содержанием веры являются вовсе не более или менее теологические трактаты, которых в их время не было, да и читать их они при любых обстоятельствах не стали бы, а именно то, что вот Иисус: Он умер на кресте – Он воскрес. И в Нем, как выражается Павел, явлена вся полнота Божества телесно. В конечном итоге это остается единственным содержанием веры для всех и навсегда.

То, что в конечном счете отличает христианина от нехристианина, как пишет один из апостолов Иоанн Богослов, – это то, что вот этот Иисус и есть пришедший от Бога Христос. Вот, собственно, и все. Всякий дух, исповедующий во Иисусе Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога. Но это так для первых пяти-шести лет. Господь воскрес в 30 году, 7 апреля, по нашему счету времени, а в 35 и не позднее 36 года наступает событие, которое мы традиционно называем «гонением при Стефане», когда гибнет апостол Стефан. Тогда значительная часть христиан разбегается из Иерусалима и оказывается в совершенно другой среде: сначала в Галилее среди иудеев диаспоры, а потом еще дальше, в конечном итоге обращаясь к прозелитам-язычникам. И очевидным образом невозможно продолжать говорить им  только о том, что Иисус воскрес, хотя все равно значение этого факта остается центральным.

Для очень многих людей, к которым обращаются апостолы, вообще далеко не очевидно, что Бог один, а, приближаясь к нашему времени, для людей становится неочевидно и то, что Он хотя бы вообще существует. Поэтому содержание свидетельства очевидным образом вынужденно эволюционирует. Дело даже не в том, что апостолы думают и пытаются понять, что же произошло в те три с половиной года, в которые они ходили со Иисусом. Хотя они это делают. Скажем, в рассказе о входе Господнем в Иерусалим апостол Иоанн Богослов пишет, что через некоторые время апостолы вспомнили и поняли, что там произошло.

Но все-таки обстоятельства: аудитория, к которой они обращаются, вынуждает их все больше и больше расширять содержание Благой Вести, о которой они говорят. И если вначале разговор только о том, что Христос воскрес, то в конце им приходится главным образом говорить о том, что Бог один и вся реальность человеческой жизни перед Его лицом.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Адресатами проповеди апостолов естественно поначалу являются иудеи, которым почти ничего объяснять не нужно, и многие из которых уже слышали об Иисусе, Его проповеди. Поэтому мы наблюдаем взрывной рост Церкви, когда за первый год численность христиан увеличивается от нескольких десятков до нескольких тысяч человек. Это происходит настолько бурно, что к 32–33 году численность христиан оценивается примерно в 5–7 тысяч человек – ровно столько, сколько фарисеи накопили за полтора столетия до обсуждаемых событий.

Это, конечно, очень быстрое для того времени увеличение численности людей влечет за собой целый ряд последствий. Во-первых, это связано с тем, что по организации молитвенной, литургической жизни, которая для христиан того времени сосредоточена в храме. Тем не менее они пребывают в молитве, учении апостолов и преломляют по домам хлеб. Преломление хлеба по домам – то, из чего растет сегодняшняя христианская литургия, на самом деле имеет совершенно определенную структуру. Оно предполагает, что собирается некоторое количество людей, и там нет помещений, где могут собраться вместе сто человек. Ведь это происходит по домам, и это 10–20, максимум 30 человек. В этих условиях люди совершают то, что заповедал Господь Иисус Христос, говоря: «Делайте это в память обо Мне».  Это тоже никого не удивляет, потому что фарисейские раввины, по крайней мере этого времени, тоже говорили своим ученикам: «Теперь совершайте пасхальную трапезу не так, как вы делали это раньше, а по-другому – в память обо мне». Это нормальное и естественное для среды радикально верующих иудеев того времени дело.

Дело в том, что при этом собрании, когда совершается общая благодарственная молитва и христиане возносят благодарение Богу и преломляют хлеб, то, чему их учили с детства, предполагает, что они вспомнят некоторый путь спасения, который они (начиная от их предков до них самих) проделали под властью Божьей. Это то, что мы сегодня называем историей спасения и что начинается при переходе через Красное море и заканчивается, вообще говоря, настоящим моментом – когда собираются первые христиане. Значит, для них необходимо каким-то образом включить в привычное повествование о спасительном действии Божьем то, что произошло с Иисусом. Собственно, они тем и отличаются от всех остальных иудеев, что для них вся полнота спасения дана Богом именно в смерти и воскресении Иисуса. Поэтому невозможно рассказывать об исходе из Египта, заселении в Святую Землю, заключении Завета, плене, возвращении и т.д. и не говорить о смерти и воскресении Сына Божьего.

Это оказывается, с одной стороны, задачей очевидной, с другой стороны, задачей очень срочной, потому что если уже в первый год после воскресения Христова, весной 31 года, количество христиан довольно велико и они собираются во многих разных местах, то, говоря в целом, 11 апостолов могут возглавить пасхальное празднование в 11 местах.

А что будут говорит все остальные, кто не были непосредственными свидетелями: не был в Гефсиманском саду, не стоял у креста, не бежал к опустевшей могиле? Конечно, еще никто ничего не записывает. Тем не менее в этих обстоятельствах уже в ранней христианской среде возникает запрос на некоторый, если хотите, стандартный рассказ о Страстях и зачем это нужно. Просто потому, что христиане не могут праздновать Пасху, не вспоминая об этом и не прославляя Бога за смерть и воскресение Христово.

Поэтому уже в первые несколько лет, сначала еще только в устной форме, но все-таки формируется то, что сегодня называют Страстным рассказом, – та часть Евангелия от Марка, Луки и Матфея, которая состоит из следующих друг за другом почти одинаковых фрагментов. Так называемый Страстной рассказ базируется именно на том, что было зафиксировано буквально в первые годы. Сегодня для нас это важно потому, что до сих пор находятся странные люди, которые пытаются утверждать, что это никак не могло быть запомнено, потому что не было записано и т.д. Нет, ранняя христианская среда нуждается в этом рассказе, более или менее одинаковом для всех. Важно сказать, что возникает этот Страстной рассказ – первое зерно будущего Евангелия – у людей, которые привыкли заучивать наизусть большие тексты. Поэтому он передается в более или менее неизменной форме на протяжении длительного времени.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Повествование о Страстях самое одинаковое в устной традиции, это определяется, конечно, тем, что этот рассказ сформировался рано. Проходит еще совсем немного времени, и проповедь апостолов выплескивается из народа Божьего в совершенно иную среду. Это среда, которая не знает того, что они знают с детства, не знакома с пророчествами и в общем не знакома с ожиданием Мессии. Хотя, кстати сказать, в эллинистической культуре, по крайней мере, более образованным людям было известно, что иудеи верят и ожидают, что придет некто, кто изменит судьбы мира и жизнь человеческую в этом мире. Тем не менее для будущих христиан из язычников содержание апостольской проповеди оказывается во многом неожиданным. И здесь к рассказу о том, что Христос умер на кресте и воскрес, неизбежно приходится добавлять рассказ о том, Кем Он был, что Он говорил, чему учил.

После 36 года, когда апостолы главным образом проповедуют не в Иудеи и Галилеи, а на Ближнем Востоке и распространяют проповедь до самого запада Средиземноморья, у апостолов возникает необходимость рассказывать людям, кем для них являлся Иисус, свидетельствовать о своем опыте. Главным образом они, конечно, рассказывают о встречах с Ним: о том, что Он говорил и что делал. Кстати, это получается довольно точный пересказ.

У нас есть записанное уже в конце I столетия чрезвычайно важное свидетельство Климента Римского, который пишет, что однажды апостол Петр, учеником которого он был, рассказывал, ему, что просыпается каждую ночь в полночь и не может больше спать, потому что привык в это время повторять про себя слышанные от Господа слова. И потом через какое-то время, вспомнив эти тексты, апостол засыпает снова.

Понятно, что люди, которые привыкли так делать – а в иудейской культуре так делали любые ученики любых раввинов, для которых это был нормативный способ помнить то, чему их учили – будут помнить эти рассказы и эти точные слова на протяжении очень долгого времени, строго говоря, по жизни.

И, повторю, что когда проповедь апостолов выходит за пределы народа Божьего, становятся востребованными и рассказы о Христе: о том, что Он говорит, чему Он учит. Это одно.

Но возникает и вторая задача, которую приходится решать христианам I столетия. Задача очень трудная и, на самом деле, вовсе не решаемая. Заключается она в том, что, с одной стороны, они знают, что посланы к погибшим овцам дома Израилева и их задача – свидетельствовать о том, что Иисус и есть Христос в славу Бога Отца, в народе Божьем начиная от Иерусалима. Для этого они вынуждены следовать словам Иисуса, Который говорит: «Я пришел не нарушить закон, но исполнить». И среди христиан Иерусалима возникает понимание в первую очередь того, что для того чтобы свидетельствовать о Христе жителям Иерусалима и Иудеи, надо быть экспертами в исполнении закона, надо исполнять его лучше всех. «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, – говорил им в первые годы Иисус, – не войдете в Царство Небесное». Вот они и стараются делать и, кстати говоря, весьма успешно. Они не были в этом смысле лицемерами и по правде следовали закону, при этом веря в спасение, которое даровал им Господь Иисус. Здесь, в отличие от позднейших времен, нет никаких неправд.

Но одновременно с этим в их же собственной общине появляются христиане, их братья, которые не являются иудеями. Как совместить одно с другим? Постепенно это вырастает во все более трудную и неразрешимую проблему Церкви. Дело не в том, что одни не любят других: первые вторых или вторые первых. А в том, что для свидетельства иудеям надо быть верными закону, но если есть христиане из язычников, их невозможно от себя отторгнуть, и как совместить одно с другим, в общем, не понятно

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Христиан из язычников становится все больше. В течение 40-х годов количество христиан из язычников вырастает даже не в разы, а в десятки раз. Главным образом они происходят из прозелитов, тех людей, которые были подданными Римской империи и из политических соображений не принимали иудаизм. По той простой причине, что переход в иудаизм для подданного Римской империи, особенно из некоторых сословий, был небезопасен, влек за собой разнообразные кары. Именно эти люди услышали от апостолов, путешествующих по иудейской диаспоре, что спасение, о котором мечтали и на которое надеялись иудеи, уже дано, и Бог принимает всех, кто захочет к Нему прийти. Они услышали притчу о званных на вечерю, участниками которой становятся не те, кто заслужил это по праву рождения или совершенных подвигов, а те, кто готовы откликнуться на этот призыв. И многие прозелиты, то есть люди, которые формально оставались язычниками с точки зрения римского права, а фактически стояли у дверей синагоги, как мытарь, и молились Единому Богу, даже быстрее самих иудеев приходят к апостолам, становятся их учениками и составляют костяк первых христианских общин. Общин еще очень немногочисленных. Еще лет триста после новозаветной эпохи община в двадцать человек считалась большой. А община в триста человек считалась гигантской, таких было одна-две по всему лицу земли.

Поэтому языко-христианские общины, конечно, крайне невелики, но это люди, для которых открывается возможность не просто пытаться построить свою жизнь в соответствии с заповедями Божьими, но и соединиться с Богом во Христе и питаться той трапезой Тела и Крови Христовых, которую Бог дает им. Это люди, которые знали о себе, что не имеют права войти в Царство Бога, но вдруг, по свидетельству апостолов оказалось, что у них есть такая возможность. Они не могут ее отвергнуть. И, как мы уже говорили, христиане из иудеев не могут отвергнуть их и сказать, что это не их братья, потому что они все питаются одними и теми же Телом и Кровью Христовыми. Мы братья перед Богом в любом случае, как бы ни была велика эта стоящая между нами преграда.

И вот оказывается, что это вызывает крайнее раздражение иудеев в Иерусалиме, что очень затрудняет проповедь среди народа Божьего. Поэтому в Церкви возникает довольно трудный конфликт между теми, кто считает, что будущее за проповедью всем – в конце концов, они вспоминают, что Иисус сказал им: «Идите по всему миру и учите все народы, и кто будет омываться во Имя Мое, тот станет участником Моего Царства». А другие говорят, что не могут не исполнять заповедь – проповедь народа Божьего. Возникает конфликт с теми, кого наша традиция да и само Священное Писание называет иудействующими. Это христиане Иерусалима, которые считали иудейский закон обязательным для всех христиан: обрезание и прочие подробности Торы, более важные и менее. В законе тоже есть вещи сущностные, которые являются откровением о сердце Божьем: люби ближнего, как самого себя, а есть вещи, ситуативно обусловленные и связанные с определенной культурой и эпохой.

Оказывается, что все совсем непросто. И Павел с ужасной горечью пишет о том, как эти самые люди из Иерусалима рассылают за ним эмиссаров его общины и убеждают их обрезываться. А когда сам Павел оказывается в Иерусалиме и под угрозой казни не может обратиться к христианам Иерусалима, он обращается к фарисеям и говорит о том, что он фарисей и его судят за веру в воскресение мертвых. И фарисеи отбивают его от разъяренной толпы и передают прокуратору, который усылает его в Рим.

Это очень тяжелый конфликт, но для нас поразительно и чрезвычайно важно увидеть, как в 49 году христиане пытаются решить проблему.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Апостольский собор 49 года с точки зрения хроники событий первых веков христианства очень важная вещь. Во-первых, потому, что, может быть, впервые христиане собираются для того, чтобы решить проблему, у которой нет очевидного решения, более того, у которой нет единственно правильного решения. Дальше в истории мы будем сталкиваться с этим каждый день, поэтому для нас так важно увидеть, как действуют эти люди, что они делают.

Во-первых, хотя бы увидеть то, что полная противоположность позиций, абсолютное несогласие друг с другом их не разделяет. Речь идет действительно о фундаментальнейших вещах. Одни говорят: мы посланы к овцам дома Израилева. Мы не можем принять в общение язычников, потому что тогда мы станем нарушителями закона и нам не поверит никто из иудеев. Другие говорят: мы не можем отвергнуть христиан из язычников, потому что какие же мы тогда христиане. Это серьезная вещь: для них это вероучительная проблема, и тем не менее они вовсе не говорят друг другу: ты еретик, ты двоечник, ты будешь лизать сковородку, но доверяют друг друга Богу. Это чрезвычайно поучительная вещь.

Я думаю, что, нравится нам это или нет, но в последующие столетия христиане редко умели думать и действовать подобным образом. И гораздо более мелкие разногласия заставляли нас, да и сейчас заставляют, ненавидеть друг друга и даже не стыдиться этого. Апостолы собираются и молятся вместе, и для совместного преломления Хлеба для них не становятся препятствием те разногласия, которые между ними есть. Это чрезвычайно важно. И в молитве они находят некоторые компромиссные решения.

На самом деле, ни одна из двух противоборствующих позиций в Апостольском соборе 49 года не побеждает. Они находят некоторый баланс, который равно не устраивает тех и других. Те же самые заповеди Ноя: воздерживаться от идоложертвенного, удавленины и блуда, потому что для христиан, проповедующих среди народа Божьего, этого явно недостаточно. А для христиан из язычников это уже почти неудобоносимое бремя. Несколько позже это тоже будет вызывать проблемы. Можно вспомнить историю про языческого императора Юлиана Отступника, который повелел окропить жертвенной кровью все, что было на базаре, чтобы христиане умерли от голода. Вообще говоря, на базаре в языческом мире львиная доля пищи была такого сорта, это придумал не Юлиан Отступник. Поэтому не надо думать, что Ноевы заповеди: воздерживаться  от идоложертвенного, удавленины и блуда были такой легкой и очевидной вещью для новоначальных христиан из язычников.

Но все-таки христиане I века находят друг с другом некоторое собрание, не потому что: мы признаем вашу правоту, или вы признаете нашу правоту, или  мы совершаем какой-то размен. А просто потому, что мы все вместе – ученики Иисуса. И дальше это накладывает очень серьезный отпечаток на то, как ведут себя христиане и как складывается жизнь христианских общин.

Помимо сказанного, важно еще понимать, что на рубеже 40-х и 50-х  и дальше, вплоть до 80-х  годов I века не только для тех, кто проповедует иудеям, но и для всех христиан какие-то взаимоотношения с иудейством как феноменом чрезвычайно важны, потому что здесь возникает еще и вопрос правового статуса – вопрос безопасности христиан в империи.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Римская империя, в которой разворачиваются события раннехристианской истории, была довольно своеобразным государством. В нашей сегодняшней жизни мы многое унаследовали от нее, хотя далеко не все, и поэтому далеко не все является для нас понятным. Тем не менее с точки зрения христианских общин в империи I века важно знать некоторые факты.

Первый факт заключается в том, что Римская империя была убеждена, что религия, почитание богов, – дело государственное. И всякий подданный Римской империи в той или иной форме обязан исповедовать римскую религию. Это не значит, что он обязан искренне верить, вовсе нет. В конечном итоге он может верить во все что угодно, во всех своих местных, племенных богов, но он обязан участвовать в общеимперском культе – такие были у них духовные скрепы. Было невозможно, чтобы свободный подданный империи не участвовал в этом культе.

При этом культ подразделялся на две очень неодинаковые категории: законные религии, или дозволенные, и незаконные, или недозволенные, religio illicita. Еше в практике того времени было выражение «новомодные культы». Они считали, что имеет право на существование римская религия, которую они довольно удачно скомбинировали с греческой, так чтобы получилось нечто усредненное; имеют право на существование некоторые древние религии завоеванных Римом народов – и все.

При этом обратите внимание, что это культурная среда, где под каждым кустом два человека, и трое из них мистики, четверо из которых еретики. И формируется она в очень интенсивных религиозных, философских, культурных контактах между миром эллинским и, скажем, индийской, египетской мистикой, персидской. Это такой котел, особенно в восточной части империи, где сплавляются самые разные философские, культурные, религиозные, мистические практики, и новые культы возникают просто постоянно. Каждый год где-нибудь придумывается что-нибудь новое. В большинстве случаев адепты подобного рода культов смиренно чтут римскую религию, и к ним никто не цепляется, все довольны.

Но есть некоторые группы людей, для которых это оказывается невозможным. В первую очередь это иудеи. Римляне, завоевав Иудею, довольно быстро поняли, что этих людей никакими пытками невозможно склонить к почитанию римских богов, а уж тем более, когда в имперскую эпоху появляется такой феномен, как культ императора. Для иудеев это было абсолютно неприемлемо. На самом деле это был не столько культ императора, сколько культ Рима и гения императора, как они это называли, то есть счастья, судьбы, которая над императором бдит. Тем не менее это был государственный культ, участие в котором было формой лояльности, примерно как сегодня мы не можем быть гражданами и не иметь паспорта, где написано, что ты гражданин той или иной страны. Так и в те времена не чтить императора означало проявлять нелояльность, и ты сразу становился парфнским шпионом.

Понятно, что это было необходимо для всех, но иудеям в этом можно было не участвовать, просто потому, что римляне понимали: иудеев проще истребить, чем заставить их поклоняться гению императора. А истреблять их они не хотели, потому что это были, во-первых, хорошие солдаты (их было много в римской армии) и, во-вторых, неплохие налогоплательщики. Поэтому иудеи имели право не исповедовать римского государственного культа. И довольно долго, почти до середины 60-х годов, христиане по всей империи старательно изображали из себя одно из иудейских течений, именно для того чтобы пользоваться этой свободой от римского государственного культа.

Иудаизм того времени был явлением крайне плюралистичным, в нем соседствовали группы, или, как их называет Иосиф Флавий, секты, с очень разными взглядами. В каком-то смысле назаряне с иудейской точки зрения вполне умещались в этом ряду: от зелотов к фарисеям и от саддукеев к иессеям, и еще где-то здесь находились ученики Иисуса. Повторяю, что для христиан это было чрезвычайно важно, потому что избавляло их от опасности быть обвиненными в измене родине.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В середине I столетия римская государственная власть, как религиозная, так и полицейская, в сущности, не различает христиан среди общей массы иудеев. И у нас в «Деяниях», и у некоторых римских историков того времени есть указания на события, когда, скажем, император Клавдий, видя, что иудеи Рима спорят, волнуются, у них возникают какие-то беспорядки из-за, как пишет Светоний, «какого-то Христа». Светонию это совершенно не интересно, поэтому он не вникает в причины беспорядков среди иудеев, пишет только о том, что Клавдий изгнал из Рима всех: верят они в какого-то Христа или нет. Но, повторю, что какое-то время христиане держатся среди иудеев и таким образом оказываются избавленными от опасности преследования.

Как только где-то иудейской общины нет, а христианская появляется – так ведь тоже бывает – немедленно оказывается, что христиан обвиняют в атеизме. Это тоже ирония истории, потому что первыми, кого обвиняли в атеизме, были именно мы, хотя мы об этом успешно забыли за две тысячи лет. Вот они не чтут ни земных, ни небесных, ни подземных богов, в том числе и гений императора. Иногда иудеи этим пользуются, указывая на христиан пальцами, и говоря, что это не какие не иудеи, поэтому все те преимущества, которые есть у нас, иудеев Римской империи (а их было много), не распространяются на христиан.

Когда в 66 году начинается война в Иудеи, для самих иудеев становится ясно, что самый простой способ бороться с назарянами – это честно говорить римской власти, что эти назаряне не являются иудеями. За пределами Палестины, в языко-христианских общинах в большинстве случаев это является правдой. Тем более что эти языко-христане, то есть христиане из язычников, не принимают обрезания. И никакого вранья в том, что они не иудеи, естественно, нет.

Возникает следующая проблема – какой статус найти тогда в Римской империи для этих нарождающихся общин. Потому что, помимо своей религиозной нетерпимости, Римская империя была и политически чрезвычайно подозрительной страной. Подозрительной в смысле паранойи, царствовавшей во дворце Цезаря. Это государство, которое все время боялось заговоров, собственно, они в них все время и происходили, и поэтому последовательно запрещало одну за другой практически любые формы гражданской активности во всех слоях населения. Это не только боязнь восстания рабов, но и боязнь политических партий среди свободных. Собственно говоря, еще со времен Корнелия Суллы, то есть за добрых полтора столетия до новозаветных событий, в Риме одно за другим запрещаются самые разные гражданские объединения: уличные коллегии, религиозные группы, профессиональные союзы, что угодно, все, в чем действующий в данный момент властитель, видит угрозу заговора. И к середине I века  запрещено на букву «ф» – фсе, то есть вообще любые формы гражданских объединений запрещены в Римской империи.

Если это не дозволенная религия, тогда что это? Это не может быть гражданской коллегией. Каков ее правовой статус. А правовой статус означает, собственно говоря, защиту от преследований. И в этих обстоятельствах христиане были вынуждены найти для себя некоторый способ существования, который бы позволил их общинам жить, как выражается апостол Павел, занимаясь своим делом, а не в постоянной борьбе за выживание с государственной машиной.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Притом что в Римской империи было запрещено абсолютно все: любая активность граждан, любые объединения, особенно рабские, одна лазейка оставалась. Дело в том, что римское общество – на самом деле, греко-римское, не только в самой Италии, но и во всей империи – все-таки очень серьезно относилось к похоронам, посмертной участи человека. Для них было важно достойное погребение, они считали, что лишь самые отъявленные негодяи и преступники могут быть лишены достойного погребения. А все остальные, кто не являются такими отъявленными негодяями, даже рабы, имеют право быть достойно погребенными. Все известные похоронные манипуляции в этом обществе требуют определенных средств. Патриции, сенаторы, откупщики налогов могут позволить себе поороны за свой счет, а государственные деятели за государственный счет. В биографиях знатных римлян того времени как особое достижение отмечается, что этот человек был удостоен погребения за государственный счет.

Но что делать простым людям? Кто будет организовывать похороны и поминальные трапезы? Как все это делать? Это было настолько важно, что даже совершеннейшие параноики среди императоров, как Нерон или Калигула, все равно не решились запретить так называемые погребальные коллегии (collegia funeraticia). Эти коллегии были очень демократичными, могли включать в себя людей самых разных слоев: и рабов, и вольноотпущенников, и свободных граждан империи. Разве только самые знатные не входили в подобного рода коллегии. И эти коллегии имели право на существование. Основная их задача была организовывать похороны и регулярные поминки. В римском обществе было принято совершать поминки в 3-й, 40-й день, через полгода и год после смерти каждого человека. И вот такие союзы, в которые входили где-то 100 человек, а где-то 1000, вполне легальные с точки зрения римской власти, организовывали похороны и поминки, независимо от религиозной принадлежности своих умерших членов.

Где-то уже в начале 60-х годов, по крайней мере в Риме, и, вероятнее всего, в других крупных городах империи –  христианство еще долго оставалось исключительно городской верой, городским феноменом – христиане пытаются легализовать свое положение перед римской властью как такие погребальные коллегии. Из этого вытекает целый ряд следствий. Если вы коллегия, у вас должен быть смотритель, как в каждой гражданской коллегии. В тех коллегиях, которые были еще запрещены Суллой, в погребальных коллегиях, коллегиях разрешенной религии – везде должен быть смотритель, тот, кто представляет эту коллегию перед государственной властью и за все отвечает.

Таким образом, из старших в христианской общине тоже выделяется некий человек, который будет представлять эту общину перед государственной властью. Если вы погребальная коллегия, значит вы должны собираться на кладбище. Да, римские христиане собираются в катакомбах, каковые и есть огромное кладбище. Если вы погребальная коллегия, значит ваши поминки должны быть в 3-й, 40-й день, через полгода, год после смерти, и христиане это делают. Таким образом рождается довольно много структурных вещей, являющихся результатом взаимодействия христианской общины, еще живущей по-своему, и римской государственной системы.

Собственно говоря, наше слово «смотритель» и возникает как лицо, которое отвечает за свою общину, свою коллегию перед римской полицией. До этого в общинах обычно бывало не по одному старейшину. Как часто пишут в «Деяниях»: и Павел поставил им старейшин к Церкви. Обычно у нас не переводят греческое слово «пресвитер», и совершенно зря, потому что обозначает ничто другое, как людей, умудренных жизнью. И уже, повторяю, к середине 60-х среди этой коллегии старших необходимым образом выделяется человек, который будет отвечать за все.

У этого есть еще некоторые важные нюансы. Обычно христиане ставят своим смотрителем, во-первых, человека более состоятельного, потому что ему не надо платить зарплату и он будет сам поддерживать свое существование и даже сможет помочь нуждающимся. Обычно у него самый большой дом и есть хотя бы одна очень большая комната, поэтому у него можно собраться. Раскопки ранних христианских домов-собраний показывают именно такую картину: обычно это жилой дом, в котором есть большая комната, и дальше помещения, в которых живет семья этого старшего, пресвитера или епископа.

С точки зрения внутренней структуры появляются люди, отвечающие именно за единство, порядок в общине, и отвечают в первую очередь перед государственной властью. Внутри отношения между самими христианами пока еще довольно мало связаны с этим феноменом.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Внутренняя жизнь христианских общин определяется главным образом тем, что мы читаем еще в самом начале «Деяний». Апостол Лука пишет: «… они пребывали в учении апостолов, в общении, молитве и преломлении хлеба». Это основные компоненты того, как устроена христианская жизнь в христианской общине.

Как правило, это весьма небольшая группа людей, в которой редко кто осведомлен в Ветхом Завете, хотя бы в какой-то степени. Если вообще есть христиане из иудеев, особенно из образованных иудеев, то это большая редкость и большое облегчение для общины. Главным образом в малых христианских общинах за пределами Израиля таких людей было очень немного. Самое главное, в чем выражается внутренняя жизнь этих общин – это, конечно, преломление хлеба. Нередко это почти единственный раз в течение недели, когда христиане собираются вместе. Если в общине есть новоначальные христиане и есть те, кто могут им свидетельствовать, такие люди еще будут собираться в какую-нибудь ночь, для того чтобы послушать рассказы о Христе, об откровении Божьем в Ветхом Завете, пророках, принять первончалаьное христианское научение.

Но абсолютно необходимым, без чего не бывает ни христианской общины, ни христианина является участие в преломлении хлеба, которое совершается в то время главным образом вечером пятницы, а потом постепенно переходит в ночь с субботы на воскресенье, то есть на первый день недели. Кто-то это делает ближе к вечеру субботы, кто-то ближе к утру воскресенья, здесь есть разные практики, тем не менее суть одна и та же.

При этом удивительным образом эти люди подчеркнуто дистанцируются от любых ассоциаций с религиозными общинами. Они вообще не пользуются религиозными терминами, а если называют себя как-нибудь, то используют термины сугубо гражданские. Мы это видим и в «Деяниях», и в письмах Павла: группу христиан, существующих в конкретном городе, они обычно называют политеома – гражданство, считая, что как пишет Павел, «гражданство ваше на Небесах», или можно перевести по-другому: «вы – граждане Небес», то есть некоторая группа граждан – подданных Царства Небесного.

В любом полисе античного мира все понимают, что такое гражданство. Когда люди сидят дома, они граждане и полис, а когда они собираются вместе на центральной площади голосовать о строительстве канализации, это называется экклесия – собрание граждан. Точно так же, когда христиане собираются вместе, они не называют свое собрание «богослужение» или какими-нибудь еще громкими словами. Принципиально все используют сугубо гражданский термин «экклесия». И в нашем сегодняшнем  употреблении слов мы переводим это слово как церковь, хотя на самом деле это правомочное собрание граждан.

Это довольно важно, потому что для христиан I века было принципиально и для самих себя, и для окружающих (хотя их жизнь часто была тайной для окружающих) все-таки не быть похожими на языческие культы, на все эти бесконечные жертвоприношения, камлания и пляски с бубнами. Мы собираемся по-другому: как диаспора в какой-нибудь чужой стране или «пятая колонна» людей, являющихся подданными другой страны, но живут здесь. Так и здесь: «гражданство наше на Небесах», христиане собираются в это общее собрание, потому что, как они будут выражаться позднее: мы странники, пришельцы в этом мире, и главное, что определяет нашу жизнь – это связь даже не столько с Царством Небес, сколько с Самим Царем.

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Собрание христиан, которое они сами называют экклесия (по аналогии с собственно гражданским управленческим собранием в греко-римском полисе) отличается от всего остального тем, что христиане приходят на него ради общей задачи – «epi to auto» («на одно и то же»), как пишут авторы конца I и особенно II веков, для того чтобы всем вместе составить это собрание. Сегодня мы привыкли думать, что Церковь – это либо «профсоюз верующих», либо сообщество тех, кто разделяет общие взгляды, или какая-то социальная управленческая структура. Но для христиан первых столетий ни то, ни другое, ни третье.

Церковь – это не структура, а событие. Она не существует, как можно сказать, что существует профсоюз шахтеров или общество филателистов. Церковь случается, она происходит. Слово «экклесия» – правильный глагол «произойти», то есть «у нас произошла Церковь». Теперь мы обычно говорим: произошло церковное собрание. Но это очень и очень важно, потому что все то, что мы говорим о Церкви и во что мы верим, говоря о том, что мы верим «в Одну, Святую, Вселенскую, Апостольскую Церковь», и вся раннехристианская экклезиология – представление о Теле Христовом, где мы вместо тело, а порознь – члены и т.д. – все это относимся именно к собранию христиан, тому времени, когда мы вместе благодарим Бога.

Чрезвычайно поучительным сегодня, мне кажется, то, что свое участие в этом собрании сами христиане называют общей повинностью. Обычно сегодня греческое слово «литургия» несколько округло переводят как «общее дело». Хотя, строго говоря, это неточно, это не общее дело, а повинность для общества. Скажем, собираются жители города, происходит городская, полисная экклесия – собрание, которое правомочно решать вопросы, и оно решает: ты будешь заниматься починкой дорог – это твоя литургия, твоя повинность, ты будешь заниматься подготовкой к празднику – это твоя повинность, а ты будешь строить военный флот, твоя повинность.

Итак, христиане говорят о своем участии в преломлении хлеба: это наша общая повинность, то, что мы делаем для того, чтобы мы все вместе жили, чтобы существование нашего полиса, нашего гражданства и собрания было возможным. Это не право, которое кто-то получил и кто-то еще будет проверять: достаточно ли ты хорош, чтобы в этом поучаствовать. Это ответственность христианина перед Богом – прийти и составить из себя экклесию, как пишет апостол Петр: «Составьте из себя Церковь, как и живые камни». Здание составляется из камней, если ты один из них, твоя задача – прийти и быть в стене этого здания, иначе оно рухнет, иначе его нет. Это отношение христиан чрезвычайно важно, и чрезвычайно поучительно для нас сегодня об этом помнить, потому что многовековая эволюция закрыла это дело толстыми слоями разных других идей, может быть, не менее прекрасных и поэтичных, но все-таки других.

Очень важным, мне кажется, и то, что это общины, которые не знают профессиональных верующих, в отличие от эллинов и иудеев, где есть священство у иудеев и, соответственно, жречество у эллинов. В те времена считается, что если человек пришел в христианскую общину, говорит, что он апостол и три дня подряд не работает, он врун, он не апостол. Если он апостол, значит, на третий день он должен пойти на работу и зарабатывать себе на хлеб. Тоже очень важная вещь. Когда Павел говорит о том, как жить христианским общинам, он пишет: живите тихо, занимайтесь делом и работайте своими руками.

На самом деле, это очень серьезно: это люди, которые трудятся, реализуют свое призвание от Бога, то, что Бог им дал. То место, на которое их поставил Бог, становится для них пространством созидания, поэтому они ни капельки не отгораживаются от окружающей жизни, мира, в котором «все плохие, все ошибаются», хотя и в самом деле взгляды окружающей публики хоть святых выноси. Но христиане живут в этом мире как закваска будущего Царства, как то, из-за чего постепенно начинает меняться это общество.

Если в начале I столетия в римском обществе лишних детей, которых неохота кормить, было нормально унести в лес и оставить там – так решалась проблема лишней рождаемости, то через пару сотен лет даже для язычников, живущих в том же самом обществе и той же самой культуре, это становится немыслимым и невозможным. Это очень яркий пример того, как потихонечку, почти без пропаганды, почти без увеличения количества христиан само присутствие начинает менять нравственный климат этого мира, этого общества.