Blog

Алексей Муравьев, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Как ни странно, первая такая достаточно целенаправленная попытка изобразить христиан, как мошенников, как людей, которые подкладывают что-то некачественная гражданам пришла от выходца из Сирии от Лукиана Писателя, родившегося в 122 году в городе Самосата в Сирийской провинции, но ставшего одним из представителей последователей так называемой «второй софистики», писавшего много по самым разным поводам, занимавшегося философией и так далее.

У него есть сочинение, которое он написал в 150-х годах, наверное, примерно в то время, когда власть разгромила философский кружок Иустина Философа в Риме, сочинение, которое называется «De morte Peregrini», или «О смерти Перегрина», в котором он описывает некий странный любопытный социальный тип – человека по имени Перегринус и прозванного Протеем, то есть как бы хамелеоном, как мы бы сейчас сказали, за изменение своих взглядов. Человека, меняющего свои взгляды и пытающегося завоевать себе популярность тремя вещами – страстными проповедями, чудесами и дискуссиями. И он описывает этого Перегрина, как человека, который был киником философом, потом перешел в христианство, потом еще в какую-то секту и все его действия сопровождались какими-то чудесами, он мог прыгать через огонь и ему ничего не было и так далее. Но Лукиан критикует этого Перегрина с точки зрения рациональных таких оснований, как человека, который всякий раз, как фокусник какой-нибудь современный, факир, подстраивал определенные себе фокусы для приобретения авторитета в глазах людей.

Почему и кто этот Перегрин и можно ли сказать, что это типичный христианский проповедник? Нет, вообще ученые склонны считать, что Перегрин – это собирательный образ, который совмещает в себе критику поведения проповедника раннехристианского, а именно апостолов, которые совершали чудеса, которые убеждали большое количество людей присоединиться к Церкви и в этом смысле Перегрин представлялся таким шаржированным изображением этих проповедников. А с другой стороны – это был шарж на людей, типа Иустина Философа, которые усвоили античную философию. И здесь конечно христианам было, и, наверное, до сих пор неприятно читать эти строки Лукиана, он говорит о том, что Протей то поносил элийцев, то убеждал эллинов поднять оружие против Рима, то злословил и прочел речь, которую сочинил, в которой он призывал их стать христианами, то он говорил о Зевсе, то еще о ком-то. То есть, человек, не имеющий никаких твердых взглядов. Но в целом – это все-таки скорее конфликт, возникший между образованной публикой, не желавшей рассматривать христианство в качестве какого-то партнера для диалога и такая несколько нервная истерическая реакция на успехи христианской проповеди, которая все-таки для Лукиана, выдает в нем некоторую растерянность и это интересная такая деталь.

Вообще говоря, второй аспект деятельности Перегрина, а именно проповедь и речи, которые он читает, и те пророчества, которые он изрекает – все это было в глазах Лукиана свидетельством некой непоследовательности, довольно большой бестолковости и отсутствия серьезной такой основательности христианства. Поэтому в лице Лукиана мы конечно видим писателя, не философа, представителя элит, который смотрит на то, как развивается проповедь христианства в разных социальных срезах и пытается этому противопоставить рациональный взгляд. Не обязательно даже какого-то язычника, а просто человека, не понимающего, зачем вообще все это происходит. То есть образованные элиты смотрели на христианство, скорее, как на то, что какие-то шарлатаны мутят воду, рассказывают какую-то чепуху, устраивают какие-то перформансы, как мы сейчас бы сказали, устраивают какие-то чудеса, сожжения, предсказывают скорый конец света. Все это в общем контексте в глазах образованных элит выглядело, как сильная непоследовательность, прямой обман людей и какое-то несерьезное отношение.

У Лукиана есть еще одно произведение, которое называется «Александр, или Лжепророк», там он описывает такую типичную секту, но уже не христианскую, а какую-то такую, как бы мы сказали «парахристианскую». В Египте какие-то таинства, с одной стороны там таинства с хлебом, или водой как-то связаны, или вином, но с другой стороны в начале таинств все сторонники этой секты Александра говорят: «Христиане – вон, эпикурейцы – вон». Здесь мы видим, что образованные представители римской элиты видели в христианстве непоследовательность, шарлатанство и введение каких-то новых ритуальных практик, которые просто смешны, они как-то глупы и противны принципу вообще рациональности и разумности.

Конечно это была довольно запоздалая реакция, христиане уже начали придумывать, как объяснять свою религию при помощи рациональных каких-то методов и оснований, но эта реакция Лукиана достаточно типичная для этой среды и показывает, насколько отсутствие реального диалога могло порождать такие шаржированные изображения.

Иерей Стефан Домусчи, кандидат философских наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Говоря о совести, стоит обратиться подробнее к двум писателям. В первую очередь это Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин и его роман «Господа Головлевы» и Федор Михайлович Достоевский, во многих романах которого подробно говорится о совести, но мы остановимся на романе «Преступление и наказание».

Интересно, что в этих двух романах показаны два пути совести, по которым может идти человек в общении со своей совестью и к чему они могут его привести.

Если мы вспомним сюжет романа «Господа Головлевы», то увидим умирающую дворянскую семью, в которой есть мать, отец, их дети и есть один персонаж, которого зовут Порфирий Петрович, но все зовут его Иудушка. Иудушка Головлев – это человек, который обманным, хитрым путем губит всю свою семью, для того чтобы прибрать к рукам все имение, в котором он потом и живет. И Салтыков-Щедрин показывает мир Иудушки как мир совести, с которой он договорился, как мир спящей совести.

Иудушка живет сознательно подлой и хитрой жизнью, и удивительно, что постепенно в нем начинает просыпаться совесть. Собственно, просыпается она в нем в последней главе романа, главе чрезвычайно страшной по глубине описания нравственных мучений, которые открывает перед нами Салтыков-Щедрин. Дело в том, что совесть Иудушки вполне можно сравнить с совестью Иуды Искариота, которая не помиловала его, хотя он и раскаялся, которая его погубила.

Некоторое пробуждение Иудушки начинается с того, что к нему приезжает одна его далекая родственница, которую он когда-то не поддержал и не хочет поддерживать и дальше. В итоге она бросает ему некоторый вызов, рассказывает о своей погубленной жизни, требует любви и внимания. Иудушка вроде бы хитрит, говорит какие-то скользкие фразы, но в то же время все в его жизни переворачивает один день. Это Страстной Четверг, когда он едет в храм и слушает там Евангелие Страстей. В этот момент он вдруг ощущает, что Христос, умирая на кресте, прощает всех людей и умирает за то, чтобы они жили, умирает за их чистоту, за возможность этого очищения. Иудушка возвращается домой и в ужасе ходит всю ночь перед иконами, пересказывает все той самой племяннице, которая к нему приехала, и с удивлением говорит: ты знаешь, Он ведь всех простил, не только тех, кто тогда поил Его оцетом и желчью, но и всех, кто сегодня распинает Его своими грехами. И потом говорит: Он простил тех и меня тоже простил. И Иудушка умирает на пути к могиле матери. Сам он себя простить не смог и не позволил простить себя Богу. То есть его совесть, и Салтыков-Щедрин прямо об этом пишет, его уничтожила. Совесть грешника, который всю жизнь отказывался от внимания к ней и так или иначе пренебрегал ею, в конце концов погубила его.

Иной опыт и иной путь предполагает путь Раскольникова в романе «Преступление и наказание» Достоевского.