Blog

Home - 28.10.2016

Тимофей Китнис, историк, богослов, руководитель паломнического культурно-просветительского центра ап. Фомы в Европе

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Терновый венец – одна из самых удивительных святынь, которая сейчас в настоящий момент находится в очень известном соборе в Париже – Нотр-Дам де Пари и выносится каждую первую пятницу один раз в месяц ровно в три часа, в то время, когда Господь наш Иисус Христос умер на кресте, является конечно безусловно одной из самых важных святынь, не только для западных, но и для восточных христиан. Тем более, что эта святыня была привезена в Париж из Константинополя. Что же это за святыня?

Надо сказать, что о терновом венце упоминают все четыре евангелиста. Она очень важна, то есть, раз они упоминают – это очень важная часть описания страстей Господа. В чем же его важность? Дело в том, что, когда римские воины водрузили на главу Спасителя терновый венец, тут два толкования богословское и историческое. Богословское в том, что понятно – терновый венец – это была такая шуточная коронация, страшная шутка, которую сыграли с Христом римские воины. Мы помним, согласно Евангелию, они падали на колени и кричали: «Радуйся, царь иудейский» и совершали такую шутовскую пародийную коронацию, которую в то время проходили римские цезари, им на главу одевали лавровый венец, венец из лавра – символ величия, власти, победы и в принципе это символ царства был, как и жезл. Помните, Христу еще давали в руку палку – это то, что вручали при коронации цезарю, когда вручали ему жезл. И вот в эту страшную игру… традиция этой страшной игры к сожалению, существовала, она описана у разных античных авторов в то время, это такое развлечение римской казармы. И тут есть и богословское толкование того, что не только иудеи, но и весь остальной мир, в лице римских воинов конкретно, отверг Христа. То есть, Христос был отвержен всем миром. Но после Его воскресения терновый венец становится, как и крест, как и гвозди, как и копие, становится как раз символом победы жизни над смертью и уже об этой святыне, как о находящейся в Сионской горнице, упоминают паломники VI века.

Совершенно точно уже документально после иконоборческого кризиса святой терновый венец оказывается в Константинополе, и он находится в очень известной церкви до 1204 года, где настоятелем был очень известный человек, епископ, интеллигент – Николай Месарит. Именно он, описавший погребальные пелены Господа, описывает и терновый венец. Причем тут описано так по-византийски, что он его называет благоухающим и процветающим. И тут мы не понимаем, то ли это действительно византийское плетение словес, такая литературная гипербола, то ли действительно терновый венец являл чудо и во время таких выносов, особенно в Страстную пятницу для всеобщего поклонения в Константинополе, являл чудо и процветал – есть и такое мнение. С 1204 года после того, как Константинополь был варварски захвачен крестоносцами, терновый венец оказывается сначала во владениях латинского императора, дело в том, что с 1204 по 1261 год в Константинополе была Латинская империя. Николай Месарит кстати осуществлял контакты между латинянами и греческой партией, они пытались одно время договориться. И терновый венец, как очень важная святыня, находился в руках Латинского императора. Однако содержать империю было вещью достаточно малодоходной, мягко говоря, единственный, кто нажился очень хорошо на этом крестовом походе – это были все те же венецианцы, венецианские банкиры и он постоянно вынужден был брать в долг для того, чтобы империю свою содержать, в том числе и защищать от разных, к примеру, от монголов. И в итоге он брал в долг у венецианцев и как залог, что долг будет возвращен, он заложил терновый венец.

Но одновременно написал своему кузену замечательному королю Франции Людовику IX, который прославлен в Католической Церкви, как святой такое письмо, что святыня сейчас находится в руках венецианцев, хорошо бы, чтобы франки хоть что-то получили от этого крестового похода, хоть святыни остались в их руках. И действительно король – это человек очень горячего искреннего сердца, живой веры. Он вступает в переговоры с венецианцами, причем переговоры были очень интересные, очень интенсивные. Венецианцы сразу поняли, насколько важна именно эта святыня именно для этого короля и заломили такую цену, что просто-напросто Людовик IX при всем желании, Франция была тогда государством очень благополучным, не мог ее выплатить. Некоторые говорили, что это почти годовой доход Франции. Когда переговоры зашли в тупик и когда венецианцы осознали, что тут может не получиться ничего, они скинули цену, но добавили такое условие, что большинство шипов останутся в их руках и будут в качестве дара, либо еще как-то распространены по всем храмам прежде всего Европы. И действительно шипы от тернового венца, их насчитывают от 63 до 70, сейчас находятся в разных местах, и в Венеции, и в Лиссабоне, и разумеется в том же Париже. Итак, король бы не простачок, он прекрасно знал, с кем имеет дело, поэтому два доминиканских монаха, которые видели терновый венец еще до того, как был захвачен Константинополь крестоносцами, отправляются с очень надежным отрядом непосредственно к венецианцам, забирают у них терновый венец и каждый из них по 12 часов, один спит, другой следит.

И с такими предосторожностями святыню привозят к Парижу, сам король, об этом сохранились замечательные, очень теплые воспоминания очевидцев, сняв с себя все регалии королевского отличия вместе со своим братом, даже снял верхнюю одежду, в простой рубашке, босой взял эту святыню и вместе со своим братом герцогом Орлеанским нес на руках с молитвой, плакал, люди вокруг плакали. В общем, это было очень трогательное описание. И более того, в Париже в дворцовой капелле Людовик отстраивает замечательную церковь, которую и сейчас можно видеть – это один из шедевров готического искусства, жемчужина Сент-Шапель специально для хранения тернового венца.

Уже при жизни Людовика зафиксировано более 300 явных чудес, исцелений, которые происходят от этой святыни. Да и сам Людовик этому тоже очень большое количество свидетельств имеется, в том числе и описательных, получил исцеление от тяжелой смертельной болезни именно от тернового венца. И с тех самых пор терновый венец становится одним из символов Парижа прежде всего. Он так, или иначе… к примеру, строит Жюль Ардуэн-Мансар Людовику XIV храм Людовика святого, когда уже Людовик святой был прославлен, он устанавливает ему скульптуру и в руках Людовик держит терновый венец. Впоследствии в XIX веке, когда прославляется опять же Жанна д’Арк на холме Монмартр изображение опять же Людовика с терновым венцом. То есть он в Париже почитается и почитается вплоть до французской революции – это очень известная святыня и даже один из выдающихся ученых – Блез Паскаль, которому вера не мешала быть великим ученым, ни коим образом. Как раз приходит к вере благодаря чуду, которое произошло от тернового венца, случилось оно с его племянницей, когда девочка очень сильно заболела, у нее гноился глаз и хотели глаз удалять – это была очень болезненная и опасная операция и привезли терновый венец в монастырь Пор-Рояль, где была сестра Блеза Паскаля, там она была монахиней и девочка приложившись исцелилась. Это самого Паскаля, которую всю ситуацию знал и видел, как все-таки человек образованный, ученый, его это настолько поразило, что благодаря этому он уверовал, причем уверовал горячо, глубоко и даже такая у него была своя печать – крест в обрамлении тернового венца и слова апостола Павла: «Знаю во что уверовал».

В XVIII веке во времена Французской революции к счастью святыня не пострадала, потому что Робеспьер распорядился, чтобы она была удалена в антирелигиозный музей, как в назидание, что… не как святыня, а как некий музейный экспонат. И благодаря этому святыня сохранилась. Сохранилась вплоть до 1804, когда ее Наполеон, венчавшись на царство, став императором в Нотр-Дам де Пари возвращает. Возвращает Церкви и с тех самых пор она пребывает в Нотр-Даме, охраняется святогробским братством, которое вновь образуется во Франции в XIX веке и до сих пор эту удивительную святыню можно видеть в храме Нотр-Дам де Пари.

Терновый венец Спасителя

Татьяна Иостман, руководитель скаутского отряда “Сполох”.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Сейчас не часто встретишь многодетную семью. Ребенок один у мамы, папы, кучи бабушек, дедушек и прочих родственников. Ребенок хорошо с ними взаимодействует, они много обращают на него внимания, поскольку он один единственный у всех, но как только ребенок попадает в детский коллектив – это рано, или поздно происходит, у него начинаются проблемы – проблемы взаимодействия, проблемы определения своей роли в каком-то детском коллективе, проблемы получения уважения от остальных участников команды, проблемы организации совместной работы и достижения совместных результатов.

К сожалению, среди детей, с которыми мы общаемся в последние годы, все больше и больше таких одиночек. Тем не менее, современный мир предполагает успешность человека в том случае, если он умеет работать в команде, одиночки редко бывают успешными. Поэтому, мы большое внимание уделяем играм, которые развивают в ребенке качества, помогающие ему быть успешным в детском коллективе.

Это можно начинать в самом начале, когда мы вместе с ребенком, я рассказывала уже об этом, хотим вместе снимать, например, мультипликационный фильм, мы позовем его друзей и мы подумаем – кто делает мультики? Какие люди? Какие роли? Мы поговорим с ними о том, кому что интересно. Уже сейчас мы пытаемся внушить ребенку, что заниматься нужно тем, что тебе интересно, мы поговорим о том, кому интересно быть режиссером, кому интересно придумывать сюжет и быть сценаристом, кому интересно стоять у камеры и снимать, кому интересно делать персонажей и так далее. Что дальше? Дальше мы говорим о том, что, если человек взялся за какую-то роль, он должен понимать, что именно ему нужно делать в рамках этой роли, какой функционал у каждой роли в этом небольшом детском проекте. Дальше мы говорим о том, что ни одна роль без других сама мультипликационный фильм сделать не сможет. Роли должны взаимодействовать. Что, к тому моменту, когда сценарий будет написан у нас должны быть изготовлены персонажи, что потом снимать нужно в соответствии с разработанным сценарием. Что человеку, который будет монтировать этот ролик, этот фильм, нужно будет участие остальных членов команды для того, чтобы все шло по плану и все получилось в результате хорошо.

Подобных ситуаций, над которыми работает коллектив у детей может быть много, даже в обычной жизни – мы можем вместе приготовить ужин, например. Мы можем организовать день рождения бабушки вместе. Мы можем вместе изготовить настольную игру, а можем поставить спектакль. Мы можем вместе, если говорить про школьный коллектив, или отрядный коллектив – выпустить газету и так далее. И когда мы ставим перед ребятами задачу, или вместе с ними ставим задачу, рассчитанную на такое коллективное исполнение – мы обычно работаем так, как взрослые работают с проектами. Сначала мы занимаемся целеполаганием, мы понимаем кому это нужно и зачем. Далее мы понимаем, какие роли должны быть в коллективе, мы составляем план. Для маленьких детей – это небольшой план, для детей постарше – это серьезный план со сроками, бюджетами и так далее. Составив план, мы приступаем к его исполнению. Мы задаем контрольные точки, в которых мы должны проверить промежуточные результаты. Мы занимаемся рефлексией и наши даже 10-летние дети знают это слово, мы понимаем, что мы сделали на каком этапе, сделали мы это хорошо, или плохо, рассуждаем, чем вклад в общее дело был самым эффективным, чья роль оказалась не задействованной и так далее и мы обязательно в конце подводим итоги и поощряем команду, и поощряем каждого участника, и каждый участник говорит о других что-то хорошее. То есть, это реальная командная работа.

Кроме того, если говорить про деятельность нашего скаутского отряда, то работа в микрогруппах – это один из основных методов работы. Ребята постоянно находятся в ситуации, когда они должны работать в команде, а взрослые, наблюдая за их деятельностью, не только потом помогают им рефлексировать, но еще и пытаются выявить лидеров в этих коллективах и пытаются с этими лидерами работать.

Если коллектив устоявшийся, то дальше можно говорить о командообразовании, о том самом серьезном взрослом тимбилдинге, который проводится во многих корпорациях. Как этот коллектив может вместе решать какие-то игровые, но потом очень важные для жизни ситуации.

Игры в развитии навыков работы в команде – это очень важная составляющая развития любого ребенка.

Как научиться работать в команде

Андрей Григорьев, доктор филологических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В известном сочинении Николая Васильевича Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки» рассказывается о том, что издревле с принятием конечно же христианства, в русских селах, да и городах было принято колядовать. И Гоголь пишет, что «колядовать» называется петь под окнами накануне Рождества песни, которые называются «колядки», говорят, дальше продолжает Гоголь, что когда-то был болван Коляда, которого принимали за бога и вот как будто бы оттуда и пошли колядки. Очень часто этот фрагмент читается и школьниками, есть и в школьных учебниках, однако редко разъясняют все-таки школьнику, был ли на самом деле такой бог языческий, или болван Коляда, или здесь скрывается за этим словом что-то другое.

И конечно же если мы с вами посмотрим этимологию, происхождение этого слова, то мы выясним все-таки, что слово «коляда», или «колядка» является родственным исторически слову «календарь». «Календы» и само слово «календарь» – это первый день месяца и первый день также года в античности, а именно у древних римлян. Римляне еще говорили «до греческих календ» – это выражение синонимично «после дождичка в четверг», то есть никогда, у греков не было календ, а римляне как раз делили год на определенные месяцы в которых выделялся первый их день – это календы, ну и соответственно первый день года – это тоже календы. Ну и вот соответственно начало года соотносилось уже с принятием христианства, с Рождеством Христовым, собственно в то время это и происходит и вот как раз-таки и на Рождество, то есть в самом начале года где-то получается и появляется традиция праздновать таким образом посредством песен Рождество Христово, то есть колядовать. Вот, собственно таким образом никакого отношения к какому-то языческому богу, или болвану Коляде, колядки не имеют.

На самом деле, такое преобразование каких-то предметов, или явлений в имена собственные, такая некая персонификация, часто присуща в древних, и не только в древних языках. Мы обычно сталкиваемся с тем, что наоборот происходит, какое-нибудь там «галифе», тип определенный брюк, потому что был генерал Галифе, или, например, «макинтош» какой-нибудь, ну или там в нашей русской традиции «затрапез», то есть «в затрапезе ходить» – в плохой одежде – это просто некачественная была одежда купца Затрапезова. То есть такие происходят… ну, или «Чацкий» и «чацкие» – уже идет использование слова, применительно ко многим людям. Исторически могло быть и наоборот, то есть, известное библейское выражение «служить Богу и маммоне», как раз что такое, или кто такой «маммона», здесь тоже есть разные точки зрения, но все-таки исторически «маммона» – это просто деньги, корни в семитских языках возводят, либо к тому, что зарыто, клад, то есть это некая денежная сумма, которая в том числе имеет какое-то место хранения. Поэтому, когда Христос говорит: «Не можете служить двум богам, не можете служить Богу и маммоне», – то речь идет о Боге и о чем-то материальном, что выражается в деньгах.

А в дальнейшем, когда уже начинается интерпретация, истолкование, объяснение этого текста, мы наблюдаем, что выражение понимается буквально, что вот есть Бог христианский и кому еще служить, наверное, еще какой-то бог, возникают такие представления уже, на основании этого текста, что действительно, наверное, есть какое-то другое злое начало, противопоставление добра и зла собственно вроде бы такое простое и примитивное – Бог и Дьявол, оно характерно для многих культур. И здесь есть некий бог Маммона, который, наверное, связан, раз соотносится семантически с деньгами, связан с алчностью, когда мы с таким горячим в отрицательном смысле желанием что-то хотим получить, или деньги, или, например, насытиться, насытить себя чем-то. Поэтому часто не только с идеей материального какого-то переизбытка, но еще и с идеей чревоугодия, обжорства связывается этот бог. И на самом деле к IV веку устойчиво в святоотеческой традиции возникает представление, что Маммона – да, действительно, наверное, это какой-то бог чревоугодия, обжорства и материального переизбытка. А в традиции христианской все-таки Христос еще говорил, Он обращался именно к бедным людям, к нищим, к низким по социальному положению. Потом жизнь стала лучше и Церковь все-таки пришла к выводу, что главное, когда человек не стремится к переизбытку – нужно такое определенное среднее спокойное состояние человека, сколько ему нужно, человек должен получать. А маммона – это значит некий переизбыток и алчность, и чревоугодие. Поэтому в народной русской традиции слово «мамон» обозначается живот, то, что мы хотим наполнить для того, чтобы в том числе и наесться. Поэтому иногда говорят «мамон набил», «вон какой мамон отрастил» – это то же самое слово, только уже в конкретном приземленном значении, связанном с перенасыщением, так скажем.

Такая история, как мы видим, этого слова, то есть просто от идеи денег, обозначения денег в традиции древнего мира собственно Ближнего Востока, к персонификации, когда предполагалось, что это есть какой-то бог Маммона до просто указания на конкретное место у человека, куда можно этот переизбыток пищи складывать, то есть «мамон», как живот.

Вот собственно мы видим с вами, что фактически и реально такие божества, понятное дело, если и существовали, то так скажем, вера в эти сущности, так скажем, псевдобожественные, возникала на основе неправильной, или неверной интерпретации того, или иного слова, того, или иного текста. И мы с вами видим, что как раз филология, от филологии никуда не денешься, филология, понимание, интерпретация, оно рождает и в нашем сознании определенные идеи, определенные представления, с которыми мы живем и существуем.

Маммона и коляда

Дмитрий Степанов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Все мы прекрасно знаем то, что нашим первым императором является Петр I. Согласно условиям Ништадтского мира 1721 года Россия здесь названа империей и Петр I назван императором. Что это за титул такой? Вообще строго говоря первым императором был не он. Первым императором был Лжедмитрий I, который сам себя так именовал и писал он безграмотно «инператор». «Империей Всероссийской» названо русское государство при заключении вечного мира с Речью Посполитой, который заключил Василий Голицын – фаворит царевны Софьи.

Что это такое? Вообще строго говоря, император – это конвертация царского титула. Что это обозначает? Это перевод титула царя на европейские языки. То есть, по сути своей, статус здесь изменен не был, здесь было изменено само восприятие этого титула. Петр I, как известно, очень любил все иностранное, ему нравился императорский титул и, чтобы он был более понятен в Европе, для этого он этот титул и принимает. Если Иван Грозный был венчан на царство, когда менял свой титул с великого князя на царя, то Петр I это оформил исключительно бюрократическим образом. То есть, здесь не было никакого священнодейства. Этот акт абсолютно культурный, религиозным он не является ни в коем случае, что опять-таки показывает то, что здесь речь шла просто о смене слова, но не смене статуса.

Что характерно, Петр понятно очень не любил все московское, старомосковское, очень на самом деле относился и к церковнославянской культуре, если не сказать с пренебрежением, то с определенной долей иронии. В частности, как мы знаем, его воспитателем был Федор Юрьевич Ромодановский – «превеликий нежелатель добра никому», как его тогда называли и во время заграничной поездки великого посольства Петр I его оставляет в Москве с титулом «князь кесарь». Князь кесарь – это тот титул, который Федор Ромодановский носил, когда они все вместе с ним играли в потешные полки. То есть это некое такое опять-таки насмехательство. Почему – потому что князь кесарь здесь противопоставлен всему европейскому. Кесарь – это церковнославянское произношение опять-таки царского титула, или титула других императоров. То есть получается, что Петр, как его культурное влияние – смена одежды на европейскую, введение иностранной моды, введение иностранных языков. По большому счету он точно также поступает и с императорским титулом. Он его вводит в качестве такой некой альтернативы царскому титулу и соответственно показывает, что он абсолютно ему равен.

В народе конечно же титул «император» не приживается очень долго. Это «царь» вплоть до Николая II и соответственно в формальном титуле «царь» возвращается у нас в XIX веке при Николае I возвращается грузинский царь, царь астраханский, царь казанский и все равно этот термин у нас используется, хотя конечно же официально называется императорским титулом.

Что очень характерно, здесь стоит отметить, что отношение к титулу главы государства Российской империи, весь его смысл – это конечно же божественное происхождение его власти. И когда наступает период модернизации, связанный с тем, что вводится законодательный орган Государственной Думы, что проводятся первые выборы – это встречает очень жесткое противодействие со стороны консерваторов, монархистов. Почему – потому что Государственная Дума – это законодательная власть, это власть не от Бога – это власть от народа, это принцип народного суверенитета, источником власти является народ. Источником власти является Бог с точки зрения монархиста и получается, что соединить эти два начала совершенно невозможно. Строго говоря, вся наша традиция монархическая и основана на том, что царь, царский титул – это то, что имеет божественное происхождение. Конституционная монархия – это лишь, скажем так, некий архаизм, который остается в тех обществах, где модернизация шла мирным путем без революции, и конституционная монархия в Европе сохраняется в тех странах, где революции не было.

У нас же понятное дело, что монархия пала в 1917 году и кстати, начиная с 1990-х годов, в начале 2000-х годов монархические настроения в обществе сохраняются. Я слышал разные цифры, к сожалению, впрямую вопрос не проходил, но вплоть до 25-30% населения в принципе идею некой реставрации монархии в конституционном плане, или в принципе, как идею, они ее одобряют. Это довольно интересный феномен. Получается, что эти люди отдают себе отчет в том, что выборных институтов по идее не должно сохраняться. Они говорят об абсолютной монархии. То есть это некое представление о власти, как о данной сверху, или как о некой данности вообще, оно свойственно определенной части населения, которая во многом придерживается монархических взглядов.

Царь и император

Сергей Федякин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Дома Русского зарубежья имени Солженицына, доцент Литературного института.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Георгий Иванов вошел в литературу довольно молодым человеком. По началу он был вместе с Игорем Северяниным одним из эгофутуристов, но очень быстро Гумилев его переманил в «Цех поэтов» и он относится к поэтам, которых условно можно назвать «молодоакмеистами», то есть, не старшее поколение акмеистов, а те, кто чуть помоложе. Верен «Цеху поэтов» он был постоянно, пока цех существовал и надо сказать, что после гибели Гумилева весь «Цех поэтов», который в это время был – это Георгий Иванов, его жена Ирина Одоевцева, Георгий Адамович, Николай Оцуп переместились за границу. Они там оказались разными путями, но там собрались вместе и в конце концов оказались в Париже. Надо сказать, что до середины 1920-х годов «Цех поэтов» играл очень важную роль в поэтической жизни и влиял на умы молодых. Поэтому в эмиграции не очень получилось с авангардом, поскольку цех другие внушал представления о настоящей поэзии. Но он долгое время считался очень хорошим стихотворцем, но который пишет обо всем на свете и непонятно, зачем он пишет.

Все изменилось, когда вышел сборник «Роза». То есть Георгий Иванов – это поэт уже 1930-х годов и этот сборник поразил современников тем, что вроде писал гладкие стихи и вдруг что-то такое пробудилось особенное. Название намеренно банальное «Розы». Что банальнее может быть в поэзии, чем розы. Но роз образ в книге высвечивается такой, что он, в общем-то, становится синонимом слова «смерть». И особенность Георгия Иванова, что он умел, вроде бы идут какие-то банальности, которые вдруг преображаются и говорят что-то совершенно иное. Вот из более позднего Иванова одно маленькое стихотворение. Стихотворение описывает просто фотографию царской семьи. Очень известная фотография, которая в иллюстрированных еженедельниках воспроизводилась.

Эмалевый крестик в петлице

И серой тужурки сукно…

Какие печальные лица

И как это было давно.

Какие прекрасные лица

И как безнадежно бледны —

Наследник, императрица,

Четыре великих княжны…

Заканчивается многоточием, как бы интонация такая, что надо не точку ставить. Подразумевается какая-то пауза. Вроде бы воспроизведение фотографии и все, но есть одно любопытное слово, на котором держится все стихотворение: «Как безнадежно бледны», то есть на фотографии они еще живые, а уже в этой фотографии прочитывается и судьба фамилии, и судьба империи и вообще то, что произошло с человеком в XX веке. Вот это умение сказать малым количеством слово очень много и вроде бы самые обычные слова. Коротенькое стихотворение из двух строф, одна из трех строчек, вторая из двух.

Закат в полнеба занесен,

Уходит в пурпур и виссон

Лазурно-кружевная Ницца…

…Леноре снится страшный сон —

Леноре ничего не снится.

Что сказано в пяти строчках? Сначала такая, ну как почти фотография Ниццы, взгляд немножечко сверху, маленькая тревога возникает от чего – «Закат в полнеба занесен» – занесен, как бы слово «закат», понятно, что пурпур и виссон как раз цвет – это оттенки красного, но занесен, заносят обычно меч, а не закат, значит закат как бы режет это все. Уже возникает какое-то ощущение неуюта, скажем. И вот эта «лазурно-кружевная Ницца» уходит в эти красные тона. А дальше после паузы строчка известная из мировой поэзии: «Леноре снится страшный сон» – это поэма Бюргера Ленора, которая на русском языке известна, в одном переводе Жуковского, как «Людмила» и вторая, как «Светлана» – очень известное стихотворение – это сказка о мертвом женихе. Но эта строчка «Леноре снится страшный сон» – это то, что было страшно в те далекие романтические годы. А последняя строчка – это современность «Леноре ничего не снится». Ничего этого нет и это может быть еще страшнее всего остального, потому что человек перестал чувствовать такими живыми чувствами, а все немножко онемело, очерствело и стало таким.

Это умение говорить мало, еще, иногда он обращается к своему прошлому. Стихотворение – первые четыре строчки, это уже послевоенное время, недавно была война и вот, что сейчас:

Свободен путь под Фермопилами

На все четыре стороны.

И Греция цветет могилами,

Как будто не было войны.

Особенность этих строк в чем, что после войны обычно, когда много могил, то цветения нет, а там сырая земля вскопанная, а тут как будто не было войны в Греции цветущие могилы. Обращает внимание, что «Свободен путь под Фермопилами» – это очень известное историческое место, где маленький отряд греков – 300 спартанцев – сдерживали огромную персидскую армию. В то же время «все четыре стороны» сразу дает ослепительное пространство и сияющее солнце, которое вроде бы не названо, а оно чувствуется, а дальше воспроизводится прошлое:

А мы — Леонтьева и Тютчева

То есть два знаменитых русских консерватора, Тютчев не только поэт, но еще и мыслитель консервативного толка, скажем так.

Сумбурные ученики —

Мы никогда не знали лучшего,

Чем праздной жизни пустяки.

Мы тешимся самообманами,

И нам потворствует весна,

Пройдя меж трезвыми и пьяными,

Она садится у окна.

Мерцают блоковские строчки – знаменитая «Незнакомка», которая стала не просто стихотворением замечательным, но знаковым стихотворением этого времени. И дальше уже это переходит в цитату из двух строк:

“Дыша духами и туманами,

Она садится у окна”.

Ей за морями-океанами

Видна блаженная страна:

И дальше эта страна:

Стоят рождественские елочки,

Скрывая снежную тюрьму.

Имеется в виду советская Россия.

И голубые комсомолочки,

Визжа, купаются в Крыму.

Они ныряют над могилами.

В Крыму древнегреческие могилы есть под водой.

С одной — стихи, с другой — жених…

…И Леонид под Фермопилами,

Конечно, умер и за них.

То есть тот царь спартанцев, который положил свою голову в этом бою под Фермопилами, сдерживая персидскую армию, он умирал за детей Эллады – Древней Греции. Но всегда воины погибают ради детей своей страны. И как бы по цепочке эта гибель воина за свое отечество и за детей своего отечества передается и получается, что когда-то это касалось его, когда они были «сумбурные ученики Леонтьева и Тютчева», а теперь – это касается этих самых голубых комсомолочек, которые сейчас «визжа, купаются в Крыму», еще не понимая трагической истории. Что история всегда трагична, она, как колесо катится и рубит направо и налево. То есть одно стихотворение – получается некий историософский трактат. С другой стороны, этот трактат можно не прочитать, а прочитать только, как стихотворение, которое рисует какие-то образы.

Тоже особенность Иванова, он никогда не превращается в такого толкователя смыслов, а всегда это дает в очень скрытой форме. Когда-то, когда он готовил книгу одну до революции и ее рецензировал Блок, книга эта не вышла в таком виде, Блок бросил такую фразу, тогда он писал очень гладкие стихи обо всем на свете, что для него этот поэт, у которого вроде и замечательные стихи, все здесь есть, как должно быть в стихах, но с другой стороны, как будто нет здесь этих стихов, потому что это стихи ни о чем. И для него это «зрелище человека, зарезанного цивилизацией без крови, что может быть страшнее всех остальных ужасов наступившего века».

Как ни странно, Блок оказался во многом пророком, потому что Георгий Иванов, как поэт – это человек, зарезанный цивилизацией без крови, что мировая история делает с человеком, во что его превращает. Через вроде бы такие легкие стихи проходит нечто страшное, что в мире существует и где-то висит. Поэтому у него постоянно «ледяной эфир над головой» и это чувство такого вечного одиночества в мире с надеждой на некий возврат в будущем в другом каком-то виде, поскольку история может идти по кругу и когда-то может быть вернется это какое-то «ликование блаженной весны», о котором он иногда писал, но опять-таки по соседству с тем страшным, что существует.

Кроме того, Георгий Иванов, как поэт оставил о себе очень сильное впечатление книгой мемуаров, которая называется «Петербургские зимы». О ней часто говорят, что там 25% правды и 75% выдумки. При этом уже заметили современники, что там бесподобно передается атмосфера Петербурга, примерно с 1911 по 1922 год, то есть, когда он вступил в Литературу и когда он покинул уже Петроград, а не Петербург. Два Петербурга – с одной стороны, страшный Петербург уже, где ЧК, где расстреливают, а с другой стороны Петербург богемы, людей, которые накануне страшных событий живут и не понимают, чем их легкая жизнь обернется. Там немножко тронуто вроде бы иронией повествование, одновременно там сквозит особая печаль, потому что он понимает, что мы себя вели так, что поэтому все и было утрачено и потеряно, и так далее.

Мемуаров он написал даже более, чем в два раза больше, но в книгу отобрал очень строго. И очень любопытно, чем заканчивается эта книга во втором издании. Он по началу не брал, большие имена проходили немножечко по краю, а в конце появляется Блок, Гумилев и Есенин. Эти главы появятся уже при переиздании после войны. Любопытно, что он заканчивает Есениным и там есть фраза, что это имя, как бы Есенин не такой может быть крупный поэт, как Фет, или кто-то в XIX веке, но это имя, на котором сошлись и подлинные ценители поэзии советской России, и русские эмигранты. И может быт это то самое имя, на котором сойдутся два этих русла русской литературы, если этому суждено когда-то сбыться. Любопытно, что Иванов петербуржец, он не должен вроде бы любить Есенина. Тем не менее, пожалуй, из петербуржцев он самый широкий, пожалуй, по своим ощущениям. Он очень кстати ценил и Цветаеву, несмотря на все ее, как он полагал некоторые выверты, в целом, как бы он ее принимал и считал, что цветаевская линия тоже примерно та, которая может примирить две враждующие стороны русской культуры.

Но самое любопытное, что, говоря о петербургских зимах, он заканчивает в сущности поэтом, который пришел из провинции, то есть, не петербуржцем. И значит, если сойдутся два потока, значит будет другая Россия, судя по всему, если вспомнить Цветаеву, скорее московская Россия, нежели петербургская. Он понимает, что той России уже не будет никогда, она ушла в вечность, как Китеж на дно, но какие-то звуки оттуда доносятся и он их пытается донести до будущих читателей.