Blog

Home - 27.01.2017

Михаил Ведешкин, кандидат исторических наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

К IV веку старые римские представления о том, что император является лишь первым сенатором – принцепсом, были изжиты. IV – VII века – это период домината, когда император полагал себя абсолютным, неограниченным владыкой Римского мира. С принятием Константином христианства почти все его наследники отказываются от обожествления императора, но тем не менее считают, что императорская власть имеет божественную санкцию, то есть император является наместником Бога на земле и выразителем Его воли. По сути власть императора ограничивалась только его здравым смыслом.

Функции константинопольского сената, который изначально, по плану Константина, должен был дублировать римский сенат, были невелики. Гораздо большим влиянием обладала консистория, то есть узкий круг высших чиновников, составлявших совет при императоре. В консисторию входили прежде всего чиновники, служившие в дворцовых ведомствах. Надо сказать, что в ранневизантийской империи все, связанное с особой императора, считалось священным, в том числе дворец и те ведомства, которые находились во дворце.

Первым из дворцовых чиновников был магистр оффиций. Круг его полномочий был исключительно широк. Во-первых, как это исходит из названия, магистр оффиций следил за всеми дворцовыми церемониями, в том числе за приемом послов. Таким образом, его можно назвать начальником внешнеполитического ведомства. Кроме того, магистр оффиций занимался организацией штата нотариев, то есть секретарей императора, и разбором прошений, которые поступали на императорское имя. В ведении магистра оффиция находились военные фабрики, на которых изготовлялись оружие и брони для римской армии. Ну и, кроме того, магистр оффиций возглавлял придворную гвардию – схолу, по-латински.

Вторым по важности из чиновных должностей дворца был квестор. Квестор был главным советником императора по юридическим вопросам. Именно его перу принадлежали законы, издаваемые от имени императора.

Далее шли два министра, заведовавших финансами империи. Первый из них – это комит священных щедрот, который по сути занимался вопросами налогообложения и распределением поступавших сумм по разным ведомствам. Второй – это комит частных дел. В его ведении находились личные домениальные земли императорской фамилии, с которых также собирались довольно обильные налоги.

Четвертым членом консистории был префект Константинополя, то есть глава столичного управления, формально считавшийся главой константинопольского сената и верховным судьей столицы, чья юрисдикция простиралась на сто миль от города.

Кроме того, в консисторию регулярно входили высшие военные чины, о которых будет сказано ниже.

Очень важным человеком при дворе ранневизантийских императоров был препозит священной опочивальни, то есть, грубо говоря, спальник. Влияние спальников, препозитов опочивальни, происходило от их постоянного и непосредственного контакта с императорской персоной. По сути, они могли представлять определенные группы влияния, продавливать интересы некоторых группировок знати, или даже брать в свои руки огромное количество различных должностей, распределять их и по сути контролировать императора.

Препозиты священной опочивальни всегда были евнухам. Поскольку граждан империи оскоплять было нельзя, то зачастую это были иностранцы, часто армяне или персы. Вот некоторые из этих препозитов достигли невероятных высот, власти. Из них первый известный – это евнух Евсевий, который был препозитом священной опочивальни императора Констанция. В IV веке историк Аммиан Марцеллин, который не очень благожелательно относился к этому императору, иронизировал, что Констанций при Евсевии имел много власти.

В конце столетия еще один евнух – Евптропий по сути контролировал правительство 00-05-06 ??вялого?? императора Аркадия, сына императора Феодосия.

И в середине V столетия подобные функции выполнял евнух Хризафий, который был всесильным министром при императоре Феодосии Втором Каллиграфе.

Из этой череды шептунов-постельничих можно исключить одну выдающуюся личность – препозита священного опочивальни императора Юстиниана Нарсесс. Это не просто ловкий интриган, а прежде всего талантливейший полководец, который по сути завершил главную войну эпохи Юстиниана – готскую войну и стал одним из самых блестящих военачальников VI столетия.

Теперь о системе провинциального управления. В наследство от Римской империи ранней Византии досталось около 60 провинций, точнее сказать нельзя, потому что их количество периодически менялось. Провинции управлялись губернаторами, которые носили титул проконсула, презида, или корректора. Несколько провинций – от 5 до 11 – объединялись в диоцез. Начальниками диоцезов – всего их было семь – были викарии. И, наконец, несколько диоцезов объединялись в преторианские префектуру. Префектур было всего две. Небольшая префектура – Илирика, в которую входило два европейских диоцеза. И огромная префектура востока, в которую входила Фракия, вся Малая Азия, вся Сирия и все североафриканские владения ранневизантийской империи. По сути, префект претория востока был после императора самым влиятельным чиновником. Антиохийский софист Либаний в IV веке в своем послании к императору прямо назвал префекта – тот, кто следует сразу за тобой.

Система государственного управления, армия и налоги в ранней Византии

Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Хорошо известно, что «Белая гвардия» была опубликована в Советском Союзе только частично. В журнале «Россия» были опубликованы только две трети этого романа. Потом журнал был закрыт, поэтому третья окончательная часть так и не увидела свет. Для Булгакова это было страшным ударом, он действительно вложил всю душу в этот роман. Он ждал отклика, ждал, что этот роман переменит его судьбу, позволит освободиться ему от этой нелюбимой, непосильной, постылой для него журналистской доли. Он ждал, что этот роман превратит его в настоящего писателя. И он имел полное право этого ожидать, потому что роман был действительно великолепным.

То ли потому, что роман этот был чужероден советской литературе. То ли потому – и это правильное объяснение – что поскольку роман не был опубликован до конца, и критика, в общем-то, прошла мимо него. И этот роман не сыграл заметной роли в судьбе Михаила Афанасьевича.

Но невероятное и редкое везение в жизни Булгакова заключалось в том, что этот роман, случайно или нет, прочел один из режиссёров Московского художественного театра, которому «Белая гвардия» очень сильно понравилась, и он предложил Михаилу Афанасьевичу написать пьесу, каковую Московский художественный театр хотел поставить. И это было просто попадание в яблочко, потому что Булгаков, хотя и романист, но по природе своего человеческого таланта, по природе своего художнического дара больше человек театра, чем человек литературы. Даже трудно иногда разделить Булгакова-драматурга и Булгакова-прозаика.

«Белая гвардия», конечно, несла в себе зачатки пьесы. Потому это предложение было Булгакову очень близко, очень понятно и органично. Он с невероятной охотой откликнулся на это предложение и действительно сделал пьесу, которую предложил Московскому художественному театру. И после очень долгих потрясений, конфликтов, очень долгих споров и даже ультиматумов со стороны Булгакова эта пьеса была принята к постановке, но никаких шансов того, чтобы она увидела свет, на самом деле не было. Потому что пьеса еще более кричаще отличалась от того, что шло тогда на сценах советских молодых театров, печаталось в литературных журналах. Потому что изображать людей, симпатизирующих белому движению, изображать врагов революции, представителей старого мира настолько обаятельными, настолько человечными, добрыми, полными любви, тепла, нежности, было в Советском Союзе дело немыслимое. Белогвардейцев изображали уродами, хамами и мерзавцами. А тут на сцену должны были выйти симпатичные люди, в компании которых, наверное, хотелось бы оказаться каждому зрителю, если он только не был твердолобым красноармейцем. По крайней мере, когда я читаю роман или смотрю пьесу на сцене, мне все время хочется оказаться в этом мире, настолько он удивительный, домашний, трогательный. Ты понимаешь, насколько важно для Булгакова в эпоху смуты сохранить дом, сохранить вечные человеческие ценности, которые не должны растеряться ни из-за каких потрясений.

Эта пьеса не должна была пройти советскую цензуру, это было бы чудо. Но чудо свершилось – она ее прошла. Прошла, потому что актеры играли эту пьесу с таким воодушевлением, что советская цензура просто сдалась, не выдержала этого театрального напора, цензоры были покорены как зрители – и пьеса пошла. Когда пьеса увидела свет, Булгакову уже было 35 лет – возраст Данте: «земную жизнь пройдя до середины», и жить ему оставалось всего 15 лет. И этот человек, который до этого момента, в общем-то, был никому не известен: то ли журналист, то ли фельетонист, то ли не пойми кто, становится моментально известным всей стране. Хотя спектакль шел в одном единственном театре – Московском Художественном – тем не менее он шел с аншлагом через день в течение нескольких лет. Публика ломилась на этот спектакль.

Булгаков потом подсчитал, что на его пьесу было 298 отрицательных рецензий и только три нейтральных. Эту пьесу долбала как могла молодая советская критика, которая не понимала, что происходит: в какой стране и в какое время живем – «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?», как позднее сказал Пастернак. Но пьеса шла, потому что она побеждала, она заражала и приносила театру очень большой доход, что было очень важным соображением, с помощью которого Московский художественный театр мог позволить себе преодолеть все цензурные рогатки.

Успех влек за собой успех. Вслед за пьесой «Дни Турбиных» Театр Вахтангова поставил пьесу «Зойкина квартира», написанную в другом ключе – фантасмагорическую, сатирическую, но очень нежную, очень лирическую превосходную булгаковскую пьесу. Камерный театр стал репетировать, а потом поставил пьесу «Багровый остров» – острую социальную сатиру. И Булгаков превратился в успешного драматурга.

Мы привыкли воспринимать Михаила Афанасьевича как исключительно гонимого, преследуемого художника, привыкли ставить знак равенства между Булгаковым и героем его последнего романа «Мастер и Маргарита» – Мастером. Но это не совсем так. И даже совсем не так. Булгаков в Мастере явно писал альтернативу себе, альтер эго. На самом деле, Булгаков знал период славы, он знал период успеха, период счастья. Он был отравлен этим театральным успехом. Позднее на вопрос одного из своих друзей: «Зачем Вы пришли в театр?» Он сказал: «Я пришел ради славы и ради денег». И он добился того и другого, и ничего дурного в этом нет, и можно быть только благодарным истории нашей литературы, что это чудо в ней случилось.

“Белая гвардия”: изменчивое театральное счастье Мастера

Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В Михайловском Пушкин очень много читал. Разумеется, он и раньше очень много читал, он был очень начитанный, очень образованный человек, но в Михайловском в каком-то смысле изменился качественный состав этих книг. В Михайловском Пушкин очень серьезно читает Библию. Он очень серьезно читает «Историю государства Российского», написанную Карамзиным. Читает Шекспира. И такой более глубокий взгляд на мироздание превращает блистательного поэта, виртуозно описывающего человеческие чувства, ощущения, движения человеческого сердца, превращает этого поэта чувства в поэта мысли. Только мысль не заменяет у Пушкина чувства, а добавляет, обогащается. Пушкин-чувственник становится Пушкиным-мыслителем, дополняя одно другим. Мне кажется, именно этот сплав рождает одно из самых великих произведений в судьбе Пушкина и судьбе русской литературы – трагедию «Борис Годунов».

Тот факт, что Пушкин решает обратиться к русской истории, живя в русской деревне, недалеко от русского монастыря, Святогорского, где через 13 лет он будет похоронен, – это тоже очень важный штрих к его судьбе. Его действительно интересует русская история, этот момент, связанный со злодейским преступлением, приведшим к власти Бориса Годунова, проблема совести – «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста», проблема народного бунта, народного восстания, смуты, проблема некоторой нестабильности государственной жизни в России. Вспомним, что параллельно с этим в России идет подготовка к декабрьскому восстанию 1825 года. Пушкин как будто чувствует, что в России что-то не складывается, что-то не ладится, что-то надламывается, и ищет ответы на эти вечные русские вопросы в русской истории.

В этой трагедии очень важно и личное, частное: любовь, чувства, заметим, что Григорий Отрепьев показан не как изменник, не как предатель, а как пылкий молодой человек, для которого любовь важнее всего, любовь правит миром – это очень пушкинский взгляд на вещи. Но одновременно с этим образ народа, который сначала готов избрать любого государя, народа, готового лицемерить, и в конце – народа, который безмолвствует. Вот это движение истории, описанное в «Борисе Годунове» очень важно, потому что превращает Пушкина в историка.

Эта историческая тема в творчестве поэта чрезвычайно важна. Для Пушкина очень важно показать протяженность. Любую протяженность – в природе, поэтому он так часто описывает природу, смену года, ему важно подчеркнуть это движение времени в природе. Движение времени в истории. Движение времени в человеческой личности. Это, как мне представляется, становится центром даже не духовных исканий – потому что это выражение не про Пушкина – а просто его мироощущения, тех вопросов, которые он видел перед собой и ответов, которые он пытался на них дать.

Важно заметить, что этот период: и Южная ссылка, и Михайловское, и то, что последует за ними, одновременно период, когда Пушкин пишет и «Евгения Онегина». Эта удивительная разновекторность поэта, именно его способность переключаться с одного на другое, создает удивительную пушкинскую картину мира, которую, думаю, мы больше не встретим ни у одного из русских художников. Пушкин в этом смысле очень эклектичен, очень отзывчив, очень импрессионистичен. И я думаю, роль Михайловского велика в том, что оно не перекосило его мироощущения, но добавило в него очень важные и глубокие смыслы: народная жизнь, корневая жизнь, русская деревня во все времена года (как это важно, будет потом написано в «Евгении Онегине»). Образы дворянства столичного и провинциального, образы людей, которые живут в городе или деревне. Люди, которые занимаются крестьянским трудом, люди, которые занимаются городским трудом. Все это давала ему жизнь, все это как бы проходило через него и дальше выливалось через его стихи.

Плюс к этому внимательное слежение за тем, что происходит в России. Ему это очень важно, потому что действительно среди декабристов были его друзья. И там, в Михайловском, он узнает в свой черед о том, что в Петербурге произошло восстание. Известно предание, что Пушкин был суеверен, и это тот случай, когда суеверие пошло на благо нашей литературе. Известно, что Пушкин, которому не сиделось в Михайловском, который все-таки томился неким однообразием, некоторой скукой этой жизни, решил поехать в Петербург накануне восстания, но дорогу ему перебежал заяц. В Михайловском даже стоит памятник этому зайцу, который спас Пушкина: поэт развернул лошадь и вернулся домой.

Несколько месяцев спустя после поражения восстания декабристов Пушкина вызвал к себе в Москве новый царь Николай I и честно спросил поэта: «Что бы ты делал, если оказался в Петербурге в декабре?» Пушкин сказал: «Я вышел бы на площадь со своими друзьями». Царь уважительно отнесся к этой позиции.

Пушкин в Михайловском

Татьяна Черникова, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Кроме икон, изображающих Бога в образе Троицы, Вседержителя, Эммануила, Ветхого денми, существует еще один тип икон – так называемые праздничные иконы, сюжетом для которых стали события из жизни Иисуса Христа. Поэтому на них, кроме Самого Иисуса, изображены и другие персонажи, о которых нам рассказывает Евангелие.

Среди таких икон я бы выделила следующие: Богоявление, Преображение Господне и Сошествие Святого Духа на апостолов. Это сюжеты, очень часто изображаемые и на фресках, и на мозаиках, и на иконах, написанных на дереве.

Начнем мы с Богоявления. Сам сюжет следующий: Иисус появляется около пустыни, где в водах святой реки Иордан Иоанн Предтеча, призывающей людей покаяться в грехах, крестит желающих исцелиться от своих грехов. Вообще, в русском языке слово «крестить» не очень соответствует тому обряду, который совершал в рамках не только иудейской, но и вообще восточной Иоанн Предтеча. Дело в том, что символический жест окунания в воду или обливания водой не просто как смытие грязи и пыли, а как духовное преображение – отказ от прежней своей жизни и рождение вновь чистым, готовым к новой жизни. Поэтому этот обычай был связан именно с водой.

И вот Иисус тоже подошел среди желающих принять крещение от Иоанна, но Иоанн Его узнал и на просьбу крестить сказал: «Не мне Тебя крестить, а, наоборот, надобно мне креститься от Тебя». Но Иисус ответил: «Делай что должно». И в тот момент, когда Он заходит в воду реки Иордан, и Иоанн начинает крестить Его, небеса раскрываются, и громовой голос говорит: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» и сходит Ангел на Иисуса. Этот сюжет чаще всего представлен в мозаиках, например, в равеннских мозаиках XV века, и в то же время присутствует во многих русских иконах, в том числе древних домонгольских и написанных собственно в период расцвета русской иконописи XIV – XV веков.

Кстати, с этим сюжетом связано одно из догматических расхождений Католической и Православной Церквей – по поводу «соотношения» Святого Духа у Бога Отца и Бога Сына. По первоначальному догмату, который хранится Восточными Православными Церквями, и Русской в частности, Дух Святой находится в Боге Отце и нисходит на Бога Сына. Первоначально и Западная Церковь принимала именно этот догмат. Но потом католики решили, что Святой Дух одновременно исходит и от Бога Отца, и от Бога Сына. Наверное, с этим связано и то, что для католиков главным праздником является Рождество Христово, а для православных – Пасха, то есть второе рождение – воскрешение Христа, которое освобождает христиан от их греха. В общем, Богоявление – это очень важный сюжет, очень часто присутствующий на иконах.

Следующий сюжет – Преображение Господне. Связан он с евангельскими событиями: подойдя к горе (со времен Константина и Елены считается, что это была гора Фавор, хотя идут споры, на какой горе произошло Преображение Господне), Иисус выбрал трех апостолов: Петра, Иакова и Иоанна и повелел им идти с собой на эту гору. И когда Он взошел на нее в образе человека, вдруг произошло Его преображение: одежды Его стали белыми, от них начал исходит необычный неземной Фаворский свет, и на беседу к Нему спустились два ветхозаветных пророка: Моисей и Илия. Илия особенно важен: он был живым взят на небо, а не умер, как пророк Моисей. Они о чем-то беседовали, и апостолы, бывшие свидетелями этого события, с одной стороны, подивились, с другой, испугались, упали ниц. Такими: упавшими ниц и спрятавшимися их обычно и изображают на иконах. А когда они немного пришли в себя, все это им так понравилось, что они сказали Иисусу: «Давай мы построим здесь три кущи (то есть три шалаша): Тебе, Моисею, Илии и останемся здесь навсегда». Но когда преображение закончилось, Иисус вообще запретил трем этим апостолам рассказывать о том, что произошло. Но они Его уже видели в лице не человека, а Божественном, и потом в Евангелии об этом эпизоде уже рассказывается.

Следующий важный праздничный сюжет – это Сошествие Святого Духа на апостолов, или Пятидесятница. Этот сюжет уже относится ко времени после распятия Христа, Его смерти, воскресения, вознесения, к такому важнейшему эпизоду, когда апостолы, набранные Иисусом, наверное, для того, чтобы продемонстрировать силу Бога и чудо. Были они набраны из людей простых, наивных, иногда простодушных, не отличающихся образованием, и они превращаются в тех апостолов, которые расходятся по всему миру, говорят на разных языках и начинают свою проповедь и обращение людей в христиан. Каким образом они сумели стать такими проводниками христианства? На них снизошел Святой Дух, чудесным образом, по воле Бога, Иисуса преображая их человеческую сущность.

И есть еще один очень интересный сюжет, не связанный напрямую с Евангелием. В четырех канонических Евангелиях есть лишь отдельные упоминания, намеки на то, что когда Иисус был распят, умер и находился во гробе, Он нисходил в ад и вывел оттуда прощенных Адама и Еву и ветхозаветных праведников. Сюжет «Сошествие во ад» очень распространен в русских иконах и опирается на Священное Предание, в частности на неканоническое Евангелие Никодима, ученика Христа, который собирал в чашу, то есть Грааль, кровь Иисуса Христа. Он как раз и рассказывает о том, что Иисус спускался в ад, вывел оттуда Адама и Еву и всех ветхозаветных праведников.