Понятие греха в христианской психологии

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Мы уже поняли, что есть ситуации, как бы краткосрочных наших провалов, как психологических, так и духовных, которые можно довольно быстро решить без помощи психолога, достаточно просто оказать самому себе поддержку, если у нас в жизни происходит какая-то беда, или просто неприятность серьезная и почаще ходить в храм, как-то немножко напитать свою душу духовной пищей – исповедью, причастием, чтением Евангелия, общением со священником. Но бывают ситуации такие глубокие, корневая система которых лежит в детстве и в периоде формирования нас, как личностей, формирования нас, как людей. И тогда конечно без помощи психолога не обойтись. И стоило бы поговорить немножко о том, как соотносится священник и психолог, можно ли идти либо к одному, либо к другому, или все-таки это крайне важные уровни помощи, которые нужны человеку часто одновременно.

Я начну со смешного примера, такого одновременно смешного и немножко грустного. Кк-то ко мне пришла женщина молодая, верующая, воцерковленная, у нее свой духовник и пришла она ко мне с такими словами – ничего мне не говорите, о Боге, о моей вере, о церкви, вы у меня уже десятый христианский психолог. Пожалуйста, у меня психологические проблемы, давайте говорить об этом. Я естественно была немножко озадачена от такого напора, немножко растерялась и выяснила, что в основном все христианские психологи, а дело было лет 10 назад, все-таки тогда еще не было нашего факультета, не было таких прекрасных, еще молодых, но грамотных специалистов, в области христианской психологии. Было много людей, которые просто получили психологическое образование и придя в храм, придя к вере, просто называли себя христианскими психологами. Я думаю, что она попадала именно к таким. И вот эти мои коллеги говорили о том, что, а сколько раз вы исповедуетесь, а часто ли вы причащаетесь, а неплохо бы поговорить об этом с духовником. То есть они работали не в рамках своей компетенции, они переходили уровень своей профессиональной площадки.

У нее были проблемы психологического плана, она как раз была той девочкой, которую всю жизнь критиковали, той девочкой, которой все время говорили, что она недостаточно хороша. Она была талантливым человеком, разносторонним, она находилась в очень важной точке своей жизни, она хотела поменять профессию. Она была нефтяником, а хотела заниматься помощью людям и работала волонтером уже несколько лет, и вообще думала уйти работать в хоспис. Это очень серьезное решение, это просто смена жизни, всех вообще ее аспектов, от ценностных до банальных, связанных с зарплатой и так далее. То есть, ей не хватало поддержки, она была дико не уверена в себе и очень-очень растеряна. А родители ее делали то, что делали всегда: «Ты хорошо подумала? А ты уверена, что это правильное решение? А ты подумай еще раз, вдруг ошибешься», – и так далее. То есть она и так-то стояла перед серьезным выбором, а ей еще больше этот выбор усложняли. И мы стали работать на сугубо психологическом уровне – поднимать ее самооценку, работать с внутренним ребенком, есть такой специальный замечательный метод – очень глубокий, очень эффективный для того, чтобы исцелить те самые раны детства, о которых я немножко говорила ранее. И когда такая сугубо психологическая работа была, в общем-то, завершена, то она приняла очень правильное решение, и я ее отслеживаю до сих пор, хотя прошло много времени, мы уже дружим с ней, и я вижу, как правильно она сделала, как она расцвела, и как она нашла себя на этом поприще помощи людям. Она потом получила медицинское образование и стала прекрасной медсестрой. Причем возраст был не 18 лет, и сейчас работает, блистательно работает в детской онкологической реанимации и наполняет это место и духовным светом, и психологическим здоровьем.

Здесь в этой ситуации, на этом примере, я бы хотела показать, что психолог никогда не может подменять священника, он может только помогать священнику. Это специалист, который стоит на более низкой ступеньке, и он решает более низкого уровня задачи. Не низкого, в смысле не значимого, а низкого, в смысле соподчинения и иерархии. То есть, священник как бы смотрит на нас сверху, с горы, он показывает нам путь восхождения, а психолог тот, кто у подножья горы показывает тропинки, по которым надо пониматься, показывает нам лавины, камнепады, сложности, опасности, в общем, иногда даже нас подталкивает вверх, подсаживает и является таким помощником на этом этапе, уровне начала нашего восхождения. Психолог тот, кто доводит нас до такой точки, с которой мы можем начинать нормальный, здоровый, духовный рост.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Итак, мы разделили два таких как бы уровня – психологический и духовный, которые возвышаются над таким базовым уровнем физиологии и нашей биологии. А почему это важно? Дело в том, что если мы обернемся к понятию «грех» и посмотрим его перевод с греческого, то мы вспомним, что речь идет о промахе, о непопадании в цель. То есть в духовном плане человек грешит, когда движется мимо себя и мимо цели, к которой должен двигаться. Если мы рассмотрим близкое к греху, но психологическое понятие «невроза», то мы будем говорить о том, что человек находится в состоянии некоего ослепления, или кривого зеркала. Иными словами, он не встречается с реальностью. Невротик смотрит на мир сквозь кривое зеркало, он не видит того, что есть. Более того, человек в грехе очень часто упорствует, он уверен, что он прав, он ослеплен некой внутренней гордыней и его останавливает как правило некий такой удар из вне, да, такое Божье промыслительное вхождение в жизнь человека, остановка, чтобы человек задумался.

Тоже самое происходит, когда человек в неврозе. Если он не доходит до края, если он не сталкивается с чем-то очень трудным в своей жизни, он, как правило, не спрашивает себя – все ли со мной в порядке. Если ему плохо, субъективно некомфортно, он в этом винит других людей, он как правило погружен в эгоцентризм и для него виноваты те, кто рядом. Как правило, он сам никогда не бывает виноват. При этом, если давать небольшую характеристику состоянию невроза, для современного человека – это состояние глубокого внутреннего дискомфорта. Он неправильно оценивает себя, он имеет проблемы с самооценкой, с самоотношением, самоценностью. У него то заниженная самооценка, то завышенная. То есть иными словами он не только видит мир в кривом зеркале, в кривом зеркале он видит и самого себя.

Получается, что, когда мы говорим о состоянии греха, мы говорим о промахе, о движении мимо себя и мимо своей жизни. То же самое можно сказать, говоря о неврозе. Человек в неврозе движется мимо себя, мимо своих задач, целей и ценностей, мимо своих близких, своих любимых и родных. Мимо своих родителей, детей, мужей, жен и так далее. И получается, что эти искажения, такие провалы, падения в яму очень похожи, просто они происходят на разных уровнях. Конечно, когда мы говорим о грехе, мы можем сказать, что это может быть кратковременное состояние, то есть иными словами, когда человек грешит, у него есть все шансы вернуться, исправиться, осознать, изменить жизнь. Когда мы говорим, например, о страсти, то мы говорим о более устойчивом перманентном состоянии, в котором человек застревает надолго, часто на годы. Не случайно человек, который находится в некой страсти и очень часто кается в одном и том же. Из года в год, от исповеди, к исповеди, он повторяет одно и то же – я грешу в том-то и том-то и ничего не могу с собой поделать. Это действительно тяжелое искажение духовного мира во мне.

Чем близок невроз к этому состоянию – да тем, что он тоже очень устойчив. Это не дуновение ветра, это не легкое и приходящее, уходящее состояние – это устойчивое состояние, сопровождающее человека из года в год. И если грех исцеляется в храме, то неврозе все-таки исцеляется в кабинете психолога. И эти пути, эти способы помощи себе нельзя рассматривать в рамках или, или, либо то, либо се, либо психологическое, либо духовное это всегда и, и. Это вещи очень взаимопроникающие и очень взаимопитающие. Я никогда не видела в своей практике человека невротизированного, не видящего реальность, но при этом в духовном плане совершенно здорового. И невроз стоит на пути к духовному здоровью и духовному исцелению. Поэтому, если его не лечить, если с ним не работать, если с ним не бороться, то очень маловероятно, что мы выйдем к полноценной духовной жизни.

При этом я вижу очень часто самые разные невротические проблемы – высокая тревожность, страх принятия решений, чувство неуверенности в себе, или наоборот самоуверенность, ощущение, что вокруг неправы все, а прав именно я и моя задача доказать людям, как они ошибаются. Это в огромной степени психологические заботы, психологические задачи. И конечно молитва и жизнь в храме невероятно важны. Я не могу сказать, что они помогают, они нас зовут к себе, они нам показывают путь наверх. Но есть еще как бы путь, который мы должны пройти сами. Господь помогает и ждет, но Он не делает за нас те вещи, которые вручены нам в руки, и мы ответственны за наши какие-то усилия. И эта некая работа по осознаванию себя чрезвычайно важна и здесь помогает именно психология. И я бы сказала, именно христианская психология. Потому что именно христианский психолог видит тот свет, который светит нам сверху.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Очень часто мы видим сегодня, что люди, верующие люди, а уж тем более неверующие ходят на бесконечные семинары, на бесконечные разные группы личностного роста, расстановки, психодраматические какие-то тренинги и так далее. Это, в общем-то, очень хорошо, потому что это помогает человеку увидеть себя и обрести некое состояние здоровья. Но я наблюдаю такую довольно для меня печальную тенденцию, часто я вижу людей, которые психологически вполне здоровы, им бы уже пора заняться своим духовным ростом и своей духовной жизнью, то есть вплотную и серьезно дать себе отчет в том, что духовные задачи отличаются от психологических задач – это задачи личности, задачи нравственного выбора, это уровень поступка. И это требует мужества, энергии, знания, здоровья, осознанности и так далее. И это уже не психологическая проблема.

И я вижу этих людей, которые могли бы двигаться в эту сторону, но они продолжают ходить на тренинги, семинары, расстановки и так далее. И мне кажется, что эта тенденция довольно опасна. Не так давно, в период перестройки один из наших видных коллег и учителей – Александр Григорьевич Асмолов назвал наше время «психозойской эрой», то есть такой как бы… пошла мода на психологию, люди стали заниматься психологией, все стали поступать на психологию, учиться психологии, увлекаться психологией, читать психологические книжки и так далее.

Мне очень грустно наблюдать, что в каком-то плане это может происходить и происходит в среде верующих людей. Есть опасность провалиться и нам, верующим людям, в такую «психозойскую эру» и это довольно опасная вещь, потому что психология не должна подменять собой духовный пласт. Психологический уровень – это не духовный уровень. Он нужен для того, чтобы его преодолеть и выйти в духовное путешествие. Он не сам себе светит, психологический пласт – не цель нашей жизни – это этап нашей жизни, это как бы некий такой барьер, если хотите, серьезный, важный, но барьер. И его надо взять, преодолеть, перешагнуть, осознать, увидеть свои проблемы психологические, с ними разобраться и пойти дальше.

И ни в коем случае нельзя поощрять в себе и в наших ближних то, что сейчас к сожалению, происходит – кружение вокруг себя. Потому что это занятие психологией часто приводит к такому эгоцентрическому самолюбованию, самоудовлетворению, самопотаканию и раздуванию внутреннего эго нашего. Поэтому любой серьезный христианский психолог точно понимает, что есть точка, когда психология заканчивается. Великий Виктор Франкл дал такой термин «дерефлексия» – то есть, хватит размышлять о себе, давайте все-таки думать о том, как менять мир к лучшему, как помогать людям, как заботиться о ближних. И надо эту точку в себе очень точно осознать, почувствовать и может быть для этого нужна помощь и психолога – христианского психолога, и священника, духовника, когда они нам говорят: «Все, ты здоров, хватит заботиться о себе. Перед тобой мир, перед тобой люди, страждущие люди, больные люди, несчастные люди, психологически нездоровые люди, давай заниматься делами».

Я бы закончила прекрасными словами замечательного психолога, о котором я уже не раз говорила – Виктора Франкла: «Мы находим тебя тогда, когда мы себя теряем». Человек должен жить смыслом, а не своим эго. А смысл всегда лежит вне нас, он всегда в созидании добра, он всегда в любви и всегда в другом человеке, который перед нами. И к этому я нас с вами всех и призываю.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Очень актуальная тема, не могу не коснуться сегодня в нашей беседе темы, связанной с таким эмоциональным, иногда телесным состоянием нашего здоровья, потому что очень многие люди сегодня жалуются на такую совершенно незнакомую еще людям лет 20 назад, как панические атаки, как психосоматические расстройства и идут с этим, как правило, к врачу. Как только человек начинает заходить в интернет и забивает там такое словосочетание «паническая атака», или «психосоматическое расстройство», его отправляют сразу же к неврологу, или к психиатру, который лечит фармакологически. В лучшем случае он попадет к когнитивно-бихевиоральному терапевту, который по сути дела является психологом и работает на уровне поведения и установок. То есть человека учат переформулировать свой страх, переучивают его поведенческие реакции, то есть, как сесть, чтобы расслабиться, чтобы страх ушел, о чем думать, чтобы не волноваться. То есть дают некий инструментальный набор, который вроде бы помогает, и он действительно вроде бы помогает.

Мой довольно большой практический опыт показывает, что за паническими атаками, за психосоматическими расстройствами лежит всегда сам человек, его глубокие личностные проблемы и эти проблемы не осознаются. И только тогда, когда мы позволяем вообще войти в эту глубину и себе, и человеку, и сопровождаем его на этом пути, только тогда, когда мы становимся лицом к лицу с той реальной проблемой, которой человек боится, от которой он бежит в страхе, в панические атаки, в психосоматические расстройства, только тогда по-настоящему происходит исцеление. В противном случае один страх уйдет, другой придет. Один симптом уйдет, другой вас настигнет и по сути дела глубокого исцеления мы не получаем.

В каком-то плане я возвращаюсь к понятию бессознательного и к понятию вытеснения, потому что по сути дела, когда человек боится проблемы, когда он не знает, как решить ее и бежит от нее, он ее вытесняет. Куда? Не за дверь, не за окно, не границы своей жизни, он вытесняет ее в самого себя, то есть заталкивает в самую сердцевину «я» и закрывает туда дверь. Одновременно с этим он закрывает дверь в свою душу и там начинает происходить то, что происходит. Такой взрыв, который нас потом опрокидывает во всякие симптомы и страхи. И только тогда, когда эта дверь открывается и мы смело и мужественно, с верой входим в эту затемненную вытесненную реальность, и смотрим на это открытыми глазами, тогда мы в состоянии победить страх и разные симптомы, связанные с тяжелым дискомфортом, часто физическим. Надо понимать, что такой процесс вытеснения, глубокого вытеснения и бегства от реальности нашей жизни, влечет не только панические атаки, влечет не только психосоматические расстройства, но довольно серьезные духовные проблемы.

Так, какие же нарушения духовного порядка влечет наша внутренняя потеря связи с собой, потеря связи с собственной целостностью, вытеснение наших актуальных проблем и трудностей, от которых часто мы убегаем в болезнь, в психосоматические проблемы, в панические атаки, или просто сидим дома и желательно не выходим на улицу, полагая, что все разрулится само собой? Эти духовные проблемы прекрасно перечислены, когда речь идет о страстях – это уныние, это гордыня, это чревоугодие, это блуд, это гнев и так далее. Почему я так смело объединяю такие разные страсти, такие разные духовные патологии? Потому что, вспоминая учение Евагрия Понтийского, мы опять возвращаемся к тому, что любая страсть паразитирует на том, что не осознается нами, о том, что выходит из поля нашего ума, нашего сознания и нашего по сути дела внутреннего логоса, разума.

Нет возможно смысла так подробно останавливаться на каждой из страстей, но возьмем, например, страсть гордыни. Любой человек, который живет все-таки на основании других ценностей, человек, который разделяет добро и зло и понимает, что не любой ценой стоит достигать результата, что есть такие вещи, которых делать нельзя, даже если это целесообразно. Такой человек понимает, что надо в какой-то момент остановиться. Что происходит с этим ребенком, который пока еще слышит вокруг себя – ты самый-самый-самый, пока еще имеет психологические проблемы – в детском саду, в школе, во дворе, потому что никому не нравится иметь дело с таким ребенком. Что происходит с ним дальше психологически? Он обособляется от этих вредных противных детей, они все дураки, они все ничего не понимают, а я знаю лучше, я умею быстрее, эффективнее и так далее. И он отсоединяется от коллектива, отсоединяется от людей, он забирается в слоновую башню гордости. Еще не гордыни, но уже гордости и постепенно-постепенно обосновывают свою позицию, находя все новые и новые аргументы, утверждающие его в его правоте. Дальше это постепенно превращается в гордыню, он смотрит на людей свысока, при этом он абсолютно эмоционально одинок, психологически обособлен, у него тяжелые проблемы с коммуникацией, он никого не любит и его никто не любит. И он уже в глухой башне под названием «гордыня».

И начинается духовный недуг, у которого, как вы видите, есть свои психологические корни. Точно также мы можем простроить линию, связанную с унынием, начинается все с неуверенности, с состояния, что ты плохой, что ты ничего не можешь, что ты ни с чем не справляешься, ты уходишь, то в меланхолию, то в апатию, то в глухую неуверенность в себе, устойчивую неуверенность в себе. А потом ты начинаешь называть это депрессией. Человек говорит: «Я в депрессии». Но это еще не клиническая депрессия, а психологическое состояние подавленности. И постепенно-постепенно он скатывается в уныние, которое уже можно назвать страстью, потому что он пребывает в этом постоянно. И мы опять видим, что за всем за этим стоит психология, с нее начинается путь в это глубокое состояние страстного уныния.

Раз уж мы сказали несколько слов об унынии, стоит заметить, что нам кажется, что состояние уныния – это такое устойчивое состояние подавленности, вовсе нет. Об этом пишут и святые отцы и это констатируют психологи – это состояние суеты, абсолютной раздерганности внутренней. И по сути дела речь идет, о чем? Я не имею то, что хочу, а то что имею – мне не нужно. Это чувство глубокого неудовлетворения, а вовсе не апатии. Поэтому человек то плачет, то мечется, то завидует, то страдает, то есть он находится как бы все время вне себя самого. И это состояние на самом деле называется унынием, а вовсе не, еще раз подчеркиваю, не депрессивное монотонное, эмоциональное такое, состояние нуля.

Наверное, задача не в том, чтобы пройтись по каждой из страстей, а моя задача состоит в том, чтобы показать, как много психологии лежит под страстью и если мы эту психологию будем игнорировать, ее перешагивать, как бы не видеть и обесценивать, то мы ее не преодолеем. И мы не выйдем к победе над страстью, потому что одной духовной работы здесь в таком устойчивом состоянии явно недостаточно.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Идем шаг за шагом и уже понимаем, что процессы вытеснения, сугубо психологические процессы крайне мешают нашей духовной жизни, являются большим камнем на дороге нашего духовного пути, нашего духовного странствования. Мы уже немножко говорили о том, что понятие греха может быть кратковременным – это может быть просто ошибка, просто промах, просто непопадание в цель. А вот понятие страсти – устойчивым и трудно преодолимым.

Что же в психологическом плане способствует нашему проваливанию в состояние страсти, в состояние устойчивого греха, греховной такой фиксации, если так можно сказать? Конечно, когда мы во взрослом состоянии сталкиваемся с трудностями в жизни – у нас происходят какие-то неприятности, болеют близкие, или происходит какая-то ситуация, связанная с разводом, или, не дай Бог, умирают наши родители, или может быть проблемы серьезные на работе и так далее, полагать, что мы сразу провалимся в невроз довольно наивно. Потому что мы уже сформировались, мы уже взрослые люди, у нас есть способы решения проблем, у нас есть ресурсы, у нас есть знания и опыт.

Что же лежит в основании каких-то устойчивых духовных провалов? Конечно главным основанием является наше детство, период нашего формирования. И немножко забегу вперед и скажу, что есть такое понятие «невротическая религиозность», принципиально отличающееся от понятия «здоровой глубокой религиозности». Главным критерием отличия является следующее – невротическая религиозность – это использование веры, храма, Бога, церкви в своих личных эгоистических целях. Я не думаю, что нужно приводить много примеров, достаточно обратиться к вашему опыту и задаться вопросом, редко, или часто мы видим людей, которые приходят в церковь за чем-нибудь – за решением какой-то сиюминутной проблемы. «Господи, исцели моего мужа от пьянства, вот он 30 лет пьет, пожалуйста, сделай чудо». «Господи, помоги мне сдать экзамен». «Господи, помоги мне получить квартиру», – или купить квартиру, или продать квартиру и прочее-прочее. Это абсолютно такая инструментальная вещь. Это не про религиозное чувство, а про мой личный запрос. Я прихожу в церковь, чтобы моя жизнь наладилась. Если это вход в храм, то ничего плохого в этом нет. А если это обычное мое состояние, когда я хожу в церковь, когда мне что-то нужно, как в магазин, то это ситуация абсолютно патологическая, нездоровая.

Вот есть такой прекрасный классический психолог американский Гордон Олпорт. Он как раз первым развел понятия невротической религиозности, или он называл это «внешней религиозностью» и понятие внутренней религиозности – глубокой веры, когда мы меняемся, когда наша жизнь подчиняется Богу и духовным задачам, а не когда мы пытаемся Бога и храм привлечь к решению моих сиюминутных проблем. И он показал – этот замечательный ученый Гордон Олпорт – показал, что истоки этой формы, как внутренней религиозности, так и внешней начинается в детстве. В детстве происходит закладывание этой матрицы, начало построения невротического, или здорового способа отношений с миром.

Представим себе ситуацию, когда рождается долгожданный ребенок и ему говорят: «Ты самый прекрасный, ты самый умный, ты самый смелый, самый красивый, самый-самый-самый». А теперь представим, что этот ребенок выходит на улицу, а там не самые красивые, смелые, успешные, умные и так далее, там хуже, чем я. И естественно происходит дальше столкновение, потому что миру не нравится такая позиция, люди не любят этих людей, которые приходят к ним и говорят: «Я – самый умный, красивый, прекрасный, замечательный. Слушайте меня, смотрите на меня, делайте, как я». Люди обычно говорят: «Вы знаете, извините, но мы не считаем вас ни умным, ни красивым». Что происходит с этим человеком – он падает навзничь, он в обмороке, как это так, мир рушится, картина мира рушится. Иными словами, эта детская установка, детская привычка, детский навык остается с нами на всю жизнь. И от того, как родители воспитывают детей, от того, как они к ним адекватны, как они видят в них личности, как они сами адекватны по отношению к себе, как родители, как просто люди, зависит то, какими мы вырастаем – невротизированными, или здоровыми, и какая у нас будет вера –внешняя, формальная, невротическая, или внутренняя, глубокая подлинная.

Поэтому, конечно истоки и корневая система, как нашей веры, так и нашего психологического здоровья все-таки лежат в детстве. Бывает и наоборот, ребенку говорят: «Как ты плохо все делаешь, а мог бы лучше. Вот ты нарисовал, ты недостаточно хорошо нарисовал, не стараешься, и опаздываешь, и неряшливый, и лохматый, и слушаешь ты невнимательно, и вообще… если бы ты был другим, я бы тебя любил». Это абсолютно прямо противоположная ситуация, конечно между тем вариантом, когда мы говорим: «Ах, ты прекрасен», или, когда мы говорим: «Ах, ты ужасен», есть много-много градаций. Мы специально берем крайние степени для того, чтобы наши дорогие зрители сами нашли ту точку, где они находятся в данный момент и где находятся их дети, и вся ситуация. И когда родитель так критичен, так требователен и такой не поддерживающий, то тогда ребенок вырастает чудовищно неуверенным в себе. Он будет всегда последним в очереди, он будет всегда молчать, даже, когда ему хочется говорить, он всегда всех будет пропускать вперед себя. Но при этом он будет чувствовать себя глубоко несчастным, одиноким, очень-очень плохим. И мир будет таким необыкновенным, которого он не заслуживает. Это другая тяжелейшая крайность, которая тоже ведет к своего рода невротическому состоянию, просто это будет немножко другая конфигурация невроза, связанная с неуверенностью, с заниженной самооценкой, с неспособностью вообще часто жить, быть и принимать решения.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

И я бы начала с простых примеров, которые конечно убедительнее любых теоретических изысканий. Как-то я работала с одной замечательной семьей, дружной, воцерковленной, в которой было двое детей, которые болели. Но болели не физически, а болели психологически. Причем довольно долго и довольно серьезно. У одного были тяжелые панические атаки, а у другой были серьезные навязчивости, иными словами, она повторяла одни и те же действия по много-много раз. Она, если говорить конкретно, она часами мыла руки, то есть она открывала кран – мыла руки – закрывала кран, раз за разом и не могла выйти из ванной по полтора-два часа. Это конечно тяжелое нарушение, которое по сути дела часто приводит к тому, что человека по сути дела просто кладут в клинику.

Когда мы стали пытаться понять причины такого недуга и у одного ребенка, и у другого, причем речь шла не о детях, а о молодых людях. И девушке, и молодому человеку было примерно 20 плюс минус лет. Выяснилось, что папа очень часто уезжал и очень много времени проводил вне дома. Мама… ей было крайне тяжело справляться с жизнью семьи, вести двух детей, она работала, времени было мало, и она была в состоянии долгого тяжелого отчаяния. Она по ночам плакала, не спала, у нее было истощенное нервное состояние, но она делала вид, что все хорошо. Она делала вид, что она сильная, у нее все получается и прочее-прочее. То есть иными словами в доме присутствовала некая такая фальшь. Да, можно сказать, что это было во благо, как казалось маме. Но тем не менее, дети вставали, они еще были маленькими, когда папа стал уезжать надолго, он работал не в том городе, где они жили, а в другом месте, достаточно отдаленном от этого города и приезжал на неделю раз в два месяца в лучшем случае. И все делали вид, что все очень хорошо. Никто не говорил о чувствах, никто не проявлял эти чувства, мама с заплаканными глазами, с измученным лицом на вопрос детей: «Мама, все хорошо?» – полагали дети, что мама должна была ответить, почему глаза у нее заплаканные, почему она так несчастно выглядит, она говорила, стиснув зубы: «Да, все очень хорошо».

Получается, что в семье происходила такая подмена – реальность уплывала куда-то, а на ее место приплывала некая иллюзия, некая фальшивая ситуация. В результате оба ребенка были крайне эмоционально фрустрированы, то есть они испытывали постоянное напряжение и у них уже не было надежды на то, что будет какой-то нормальный, открытый эмоциональный разговор. Ни с мамой этого не было отношения открытого, ни с отцом. Причем отец был довольно авторитарный, жесткий, требовательный и вместо того, чтобы, приезжая на неделю раз в два месяца, обнимать своих детей, любить их и как-то с ними проводить время, он их критиковал, ругал и отчитывал. То есть это ожидание двух детей, ожидание отца, заканчивалось слезами, наказаниями, требованиями, упреками и заданием на следующие два месяца. То есть вся ситуация была психологически глубоко не здоровой, но трактовалась она, как здоровая.

В результате мы получили такую абсолютную дисфункциональную семью, при том, что в духовном плане все вроде было хорошо, но не в психологическом. Все, конечно, такая дисфункциональность не бывает без последствий. Поэтому такие напряжения у детей оказались… довели их до такого тяжелого состояния. У девочки были свои претензии к отцу, свои боли, свои страхи, когда я ее спрашивала: «А что вы делаете, когда вы открываете кран и когда вы закрываете кран?» – она мне говорила: «Я борюсь со злом».

Понимаете, в результате такого общего дисфункционального фона, у нее эти уровни психологический и духовный слепились и это действительно ситуация была абсолютно неразрешимая, пока мы не стали работать с теми реальными проблемами, которые были в жизни молодого человека и девушки. А именно – потребность в поддержке, потребность в тепле, потребность в отношениях, право на выражение своих чувств и право вообще на правду. И когда были проведены эти разговоры, были включены в работу и мама, и папа, и слава Богу, им хватило ума и мудрости, и любви к детям, чтобы понять, что происходило. Им было очень жалко, что было то, что было и они как бы даже признавали это в результате в какой-то момент даже извинились перед своими детьми. Это была точка глубокого внутреннего примирения, потому что дети даже никогда не предполагали, что папа и мама могут быть неправы и могут это признать. И в каком-то плане, когда была исцелена эта психологическая ситуация, которая долгие годы была не осознанна и совершенно не легализована, грубо говоря, произошло психологическое исцеление.

И тогда эти уровни – психологический и духовный совпали, соединились и произошло то, что называется «синергия», усиление того и другого пластов. И жизнь их в церкви стала куда более глубокой, искренней и совместной. Потому что до этой работы их отношения с Богом были у каждого свои – это была не семья перед Богом, это был каждый в одиночестве перед Богом. После того, как решена была психологическая проблема, перед Богом встала семья – любящая и заботящаяся друг о друге.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Последнее двадцатилетие, можно сказать, христианская психология достаточно успешно развивается и есть прекрасные авторы современные – христианские психологи. Но мало кто из людей непосвящённых знает, что первым христианским психологом многие называют сегодня отца пустынника IV века – Евагрия Понтийского, который написал великолепные труды. В частности, у него есть замечательная работа «О страстях». Его не случайно называют первым христианским психологом, хотя он все-таки является духовным отцом, духовным учителем.

Дело в том, что Евагрий Понтийский впервые за историю показал, что в человеке есть огромное пространство внутренней жизни, осознаваемое и не осознаваемое, есть разные как бы комнаты в этом пространстве, уровни в этом пространстве, этажи. И он показал, что проблемы на одном из уровней, проблемы в одной из комнат, влекут проблемы в других уровнях, этажах и комнатах. Евагрий Понтийский писал о том, что главные духовные проблемы начинаются, когда искажение происходит в так называемой «яростной части души» и «вожделенческой части души». То есть, как бы в области гнева и в области желаний. И действительно, если посмотрим на нашу обыденную жизнь, то мы впадаем в такое состояние греховное, или такое не светлое, когда мы начинаем чего-то страстно хотеть или на кого-то сильно злиться. И тогда мы, можно наблюдать, как эта мысль пронизывает нас, это чувство живет в нас, мы к нему возвращаемся. День за днем, шаг за шагом оно входит в нас все глубже и глубже, и мы вдруг осознаем, что мы не можем от него избавиться.

Не случайно я говорю именно о том, что, так сказать, мы приходим в состояние тупика. Евагрий Понтийский называл это «помрачением сознания», или «помрачением ума». Это третья часть, которая есть в нас, согласно теории Евагрия Понтийского – эта часть разума, разумная часть, то есть часть, связанная с сознанием, умом и прекрасное слово «логос». Логос, как некая истина, которая познается нами. Вот эта часть помрачается благодаря нашим желаниям, нашим аффектам и нашей злости, нашему гневу. Что происходит дальше – дальше происходит потеря целостности. Я говорю современным языком, хотя Евагрий Понтийский в IV веке нашей эры говорил ровно о том же, еще не было понятия бессознательного, еще не было ни Фрейда, ни Юнга, ни всех классиков, которые показали роль бессознательного. А Евагрий Понтийский говорил о том, что страсти паразитируют на неосознаваемых уровнях нашей души. А именно, в нашем бессознательном, если возникают такие сгустки страстные желаний, гнева и так далее – это пища для страсти, это пища для греха.

Евагрий Понтийский говорит о том, что вы должны осознавать, что вы есть, осознавать, чего вы на самом деле хотите и выбирать сознательно добро, а не зло, и включать волю и разум для того, чтобы мочь это преодолеть. Иными словами – это по сути дела, я бы сказала, гимн христианской психотерапии. Потому что задача христианского психотерапевта, не ученого, не исследователя, а практика, того, кто работает с конкретным человеком, задача его состоит в том, чтобы помочь человеку войти в глубину своего неосознаваемого пространства и навести там в каком-то плане разумный порядок. Это вовсе не значит, что мы откроем дверь в это пространство и сможем там быстро навести порядок – это процесс, это часто долгий процесс, но процесс удивительно прекрасный, потому что он влечет за собой не только упорядочивание этих уровней, этих комнат, этих этажей, он дарует нам чувство целостности, чувство внутренней гармонии и внутренней встречи с самим собой. И в этом плане конечно такое серьезное отношение к работе с собой – психологической, духовной, дает действительно глубокое исцеление и духовное, и душевное.

Еще раз подчеркну, что понятие бессознательного пришло в нашу жизнь, в жизнь нашего мира в IV веке нашей эры, благодаря Евагрию Понтийскому.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Тема нашей беседы сегодня одновременно для меня очень важная и сложная, потому что речь идет о понятии греха в христианской психологии. Строго говоря, если убрать прилагательное «христианская» и рассмотреть проблему греха в психологии, то будет три грубо говоря позиции психологов к этой теме. Первая часть психологов, психотерапевтов вообще понятие греха отрицают, постольку поскольку – это духовная категория и для светских психологов такого понятия просто нет. Вторая большая массивная часть моих коллег будет полагать, что это скорее всего, есть такой термин в психологии – сублимация – то есть некие желания, подавленные нравственным, или идейным уровнем в человеке. Грех – это некий тормоз в проявлении потребностей, желаний и аффектов. То есть вы чувствуете, что здесь тоже есть некий негативный подтекст.

И только те мои коллеги, которые разделяют такую нравственную позицию и конечно же духовную позицию. Те, кого мы называем христианские психологи, христианские психотерапевты, или духовно ориентированные психологи, такие психологи, как те, кто занимаются логотерапией, то есть последователи Виктора Франкла, например. Для них это очень важное понятие, хотя, строго говоря – это не психологическое слово, не психологическое понятие. А дело в том, что, если мы говорим о понятии «грех», мы говорим об уровне человека, который называется духовный уровень. Этот уровень, которым занимаются священники, это уровень, который ведет нас в церковь, который ведет нас к Богу, и строго говоря, этим не занимается психолог. А чем же занимается психолог – психикой, психологией человека, которая очень плотно подходит к понятию «души», то есть психолог занимается душевной сферой.

Есть ли связь между духовным и душевным – любой христианин знает, что человек состоит грубо, говоря из трех уровней. Есть уровень физический, биологический, мы можем сказать. Есть уровень душевный – наши эмоции, наши мысли, часто наши поступки, которые порождаются нашими мыслями и эмоциями. Есть уровень духовный, нравственный, человеческий, человеческих устремлений, человеческих смыслов и ценностей. Так вершина человеческого бытия, которая устремлена к Богу. В том случае, конечно, если мы верующие люди. У человека неверующего – это тоже может быть вполне работающий уровень – это уровень нравственности, уровень ценностей, это уровень понятия добра и зла. И получатся, что эти уровни не разделимы, они сопоставимы и соотнесены. Должны быть соотнесены.

Но очень часто происходит следующее – человек приходит в церковь и независимо от того, есть у него проблемы на психологическом уровне, или их нет, он считает, что психология не важна, не нужна и он ее отвергает, отвергая большую часть себя самого, то есть по сути дела перепрыгивая психологический уровень. Часто из этого вырастает такое понятие, как невротическая религиозность. А именно использование церкви в своих целях, ну конечно, если проблем нет, то человеку удается быть глубоко верующим религиозным человеком, если мы рассмотрим просто светскую ситуацию, то мы тоже увидим, не только негативную картину. Человек может быть нравственным, может быть он не ходит в церковь, но находится на пути к храму, но он, в общем, нравственный человек и понятия добра и зла четко разделяет. А может быть наоборот. Может быть понятие нравственности им трактуется, как нечто совершенно постороннее.

Иными словами, это разделение уровней, понимание, что относится к психологическому, то есть к душевному уровню, а что относится к уровню духовному – очень важно для понимания того, где место греха в нашей жизни и в нашей психологии.