Blog

Home - 29.10.2016

Тимофей Китнис, историк, богослов, руководитель паломнического культурно-просветительского центра ап. Фомы в Европе

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В традиции Русской православной Церкви один из самых теплых церковных праздников – это Покров пресвятой Богородицы 14 октября, когда вспоминают об историческом событии, происшедшем в Константинополе в IX веке, о заступничестве Божьей Матери, переживают религиозно то, что видел святой Андрей, как мы поем «на воздухе» – Покров пресвятой Богородицы над всеми верующими. Но быть может, менее известный факт для по крайней мере восточных христиан о том, что и в западной церкви в настоящий момент, в городе Шартре находится святыня, которая связана с пресвятой Богородицей, которая называется также – покров. По-французски: «saint voile» – святая вуаль. Вуаль – это покров. История обретения этой святыни и то, как она оказалась в Шартре, она в каком-то смысле слова объединяет пространство единой Церкви, потому что оказывается эта святыня там в IX веке, я имею в виду город Шартр, покров пресвятой Богородицы и связана непосредственно с Божьей Матерью и о нем упоминание, как в восточных источниках, так и разумеется в западных.

Итак, что же это за святыня и как она оказалась в Шартре? В описании Феофана Хрониста говорится о том, что два патриция в V веке совершали паломничество в Константинополь. Там по дороге они остановились в доме у женщины, которая их приняла на ночлег и у нее они увидели некий ковчег – деревянный ящик – окруженный особым вниманием, светильниками. Когда они спросили, что же это такое, эта женщина ответила, что это непосредственно та верхняя часть одежды, покров пресвятой Богородицы, в котором Божья Матерь была во время благовещения и по преданию также во время Рождества Спасителя. Молодые люди были очевидно ветреные и обладали к тому же, как мы говорим, магическим сознанием, им очень захотелось этой святыней завладеть. И после паломничества в Иерусалим, они сделали копию того ковчега, который был у этой женщины, подменили его, привезли в Константинополь, жили они на территории нынешнего района Влахерны, где был потом Влахернский храм Божьей Матери и именно там один из этих молодых людей заболел, видимо придя в себя он осознал, покаялся, что сделал что-то не то и эта история стала известной на уровне патриарха и императора. Эта святыня с тех самых пор находилась в храме пресвятой Богородицы во Влахерне.

Дело в том, что в конце VIII века, во время, когда еще был иконоборческий кризис в Византии и императрица Ирина, которая хотела восстановить почитание святых икон и иных святынь, она очень нуждалась в поддержке Запада. Именно в это время в период между 781 и 787 годом наиболее были достаточно тесные отношения между Западом и Востоком, более того, дочь Карла Великого Ротруда была помолвлена с будущим императором Византийским – Константином, то есть сыном Ирины. Ротруде было восемь лет, Константину было 13, но к Ротруде приехали из Византии учителя, которые быстро научили ее греческому языку, она вообще была очень смышленой девочкой, а когда выросла, стала одной из самых образованных женщин на Западе. Она писала письма, у молодых людей потом завязалась переписка, Константин в нее влюбился и действительно только по политическим соображениям этот брак, который мог быть счастливым, так и не состоялся. Но в этот период на Западе оказываются не только учителя греческие, но и святыни, потому что это период, когда Карл становится постепенно единственным правителем объединенной Европы. Он объединяет Европу, он заканчивает, по крайней мере внешне, христианизацию Европы, при нем как раз завершается обращение саксов, и он нуждается и почитает святыни. На Западе как раз иконоборчества тогда не было. И когда в период этих переговоров не только какие-то подарки и переписка, но и святыни в качестве дипломатии, по просьбе естественно западной стороны, совершенно добровольно были из Константинополя перевезены на Запад. И по крайней мере уже латинский источник указывает о том, что сначала эта святыня находилась в монастыре в Джантуе, где игуменьей была дочь Карла Великого. Потом уже в IX веке во время одного из нападений на город Шартр норманн, а Шартр был достаточно процветающим городом, очень известным, еще с римских времен и когда город был разорен норманнами, жители, находясь в достаточно угнетенном состоянии, и епископ города, стали просить уже у внука Карла Великого, чтобы эта большая святыня, связанная с пресвятой Богородицей, а надо сказать, что жители Шартра Божью Матерь как-то исторически особым образом почитали, была дарована их городу в качестве утешения и как даже может быть некая мотивация для восстановления города и защиты города от последующих набегов норманн. И эта святыня была им передана. Как только эта святыня оказывает в Шартре, город Шартр становится одним из самых известных на паломнической карте сначала Франции, а потом и Западной Европы.

Уже в 911 год происходит общественное чудо, когда отряд свирепых норманн под руководством Хрольфа Пешехода (пешеходом его называли потому, что он обладал таким ростом, что даже когда сидел на лошади, его ноги близко к земле болтались и казалось, что он идет на лошади), который хотел штурмовать и разорить город и в это время епископ вместе с жителями помолившись возложил эту святыню – покров пресвятой Богородицы на стену города и с норманнами произошло что-то необычное, до и после этого случая ни разу такого не было, они сами без всяких видимых причин, просто-напросто стали от города отходить. И впоследствии сам Хрольф свидетельствовал о том, что и он, и его воины видели некую золотую жену на стенах города, которая своим видом настолько их привела в трепет, что они решили с городом не связываться и отступить. А самое главное то, что он, этот человек крестился. Он принял крещение, принял Христа и король франков дал ему северную область, где норманнам викингам было очень уютно. Она до сих пор называется Нормандия. Так начиналось в том числе и обращение этого очень беспокойного племени в христианство.

Жители города конечно были настолько благодарны и изумлены, что построили великолепный собор, сначала романский, посвященный пресвятой Богородице, а потом, после пожара, когда, кстати казалось, что святыня потеряна навсегда, она осталась в храме, думали, что она сгорела, но она чудесным образом опять же не была даже затронута пламенем – это было еще одно чудо, которое было известно всем в Европе и в конце XII века начинается строительство первого готического собора, посвященного Пресвятой Богородице, именно конкретно, когда стали строить по особому плану. Это один из самых лучших соборов, который был водружен, причем построен он был в очень короткие сроки. В 1260 году он был освящен и до сих пор этот собор сохраняет один из лучших в мире витражных ансамблей. Там может быть одни из самых лучших в мире витражи сохранились в Шартре и все это посвящено естественно пресвятой Богородице.

Многочисленные чудеса, которые проистекали от плата Божьей матери конечно могли сыграть плохую службу во время французской революции, когда была объявлена борьба не только против Бога, клириков и монархистов, и роялистов, и священников, но и против святынь. И уже после французской революции, когда все это безумие закончилось, она снова занимает свое место достойное в соборе, а в XX веке более того, она была исследована.

Понятно, что специалисты по ткани пытались установить, что это за ткань, какая технология плетения, изготовления этой ткани и попытались определить возраст. Надо сказать, что согласно заключению этой комиссии возраст ткани очень древний, вполне возможно I век, само плетение ткани, изготовление соответствует палестинским тканям, которые изготовляли в Палестине до III века и в целом, видимо, комиссия находилась под таким очень сильным все равно впечатлением, что когда был результат экспертизы, приводили заключение и результат экспертизы, то очень эмоционально написали о том, что не найдено ни одного факта, который противоречил, опять же, тому убеждению, что эта материя могла находиться на пресвятой Богородице в день Благовещений, или Рождества, то есть могла принадлежать Божьей Матери.

Наверное, для нас самым главным является тот факт, что Шартр в настоящий момент открыт не только для западных паломников, но имеется возможность и молиться перед этой святыней, для православных паломников открывают врата и они имеют возможность согласно православной традиции не только молиться и видеть, но и приложиться к этой святыне. И, наверное, самым радостным является факт, что 14 октября в самый теплый праздник православный, там, это уже стало традицией, совершается рядом с платом православная литургия в день Покрова Пресвятой Богородицы, который таким интересным образом соединяет и Запад и Восток.

Встреча Востока и Запада: Покров Богородицы в Шартре

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Что мы наблюдаем за 1920-1930-е годы. Это формирование тоталитарного политического режима. Одного из таких классических тоталитарных режимов, которые в нашей традиции называются сталинизмом. Это не только культ личности, это власть, принадлежащая очень узкой группе лиц, которая опирается на репрессивный аппарат.

Очень важно, что формируется понятие тоталитарного сознания – человек полностью лишается критического взгляда на власть. Он одурачен, можно сказать, как бы с эмоциональной точки зрения, но он действительно власти подчиняется, условно говоря, везде и во всем. Тоталитарные политические режимы тогда шагают по Европе – это не только нацистская Германия, это любые фашистские страны. Отдельные ростки тоталитаризма мы можем вполне наблюдать, например, в то время в Соединенных штатах – культ личности Рузвельта, формируется некий милитаризм, хотя там в общем, конечно же, тоталитарный режим сформирован не был. Очень важно то, что фактически большевики – это крупнейшие социальные экспериментаторы, для них страна, народ, который в ней проживал, они были, в общем-то, объектом эксперимента. Да, возможно, с точки зрения большевиков этот эксперимент носил какие-то благие цели построения некоего утопического, пускай для них неутопического, а наоборот, но справедливого общества, равного распределения материальных благ. Мы видим, что эксперимент у нас идет в виде политики военного коммунизма, определенный откат от этой политики военного коммунизма у нас происходит во время НЭПа и мы видим, что, когда НЭП уже не устраивает большевистскую верхушку, проводится структурнейшая перестройка всей экономической, социальной жизни страны в виде индустриализации и коллективизации.

Фактически сталинская индустриализация, которая формирует абсолютно административно-приказную модель сталинской экономики, во много благодаря которой удалось мобилизовать огромное количество ресурсов во время Великой отечественной войны, она практически в неизменном виде, исключение составляют косыгинские реформы 1960-х – начала 1970-х годов существует до конца 1980-х годов – эта сталинская форма экономики. Почему так – потому что фактически уничтожается полностью инакомыслие, внутри партии впоследствии, даже когда уже тоталитарный режим заменяется постепенно на авторитарный, что происходит у нас в хрущевское, а потом в брежневское время, тем не менее, дискуссии мы не наблюдаем. Это приводит к тому, что к власти окончательно приходят консерваторы от коммунистов. То есть те люди, которые не хотят ничего менять, которые делают какие-то телодвижения в сторону реформ, но в общем и целом придерживаются старой практики. Я уже говорю о застое.

Застой он и вырастает из сталинского режима по двум причинам – потому что поддерживается эта модель экономически-социальная, которая остается несколько жизнеспособной и одновременно с этим, учитывая полный отказ от внутрипартийных общественных дискуссий, она во многом приводится к тому, что эта сталинская модель замораживается и замораживаются все ее внутренние противоречия.

На мой взгляд, Сталина и его окружение сложно назвать коммунистами. Он не вел СССР в сторону коммунизма, об этом очень иллюстративно свидетельствует на некие великодержавные позиции, начиная со второй половины 1930-х годов. Политика была очень четка, что великодержавие, имперское прошлое не рассматривается, как абсолютное зло. Простой пример – у Сталина в кабинете висел портрет Петра I – кровопийцы, феодала, крепостника яростного – висит у главы пролетарского государства в кабинете. Почему – потому что ценятся сейчас уже другие качества. Мы смотрим на фильмы, которые выпускаются в конце 1930-х годов, качество было великолепное – это такие блокбастеры, как бы сейчас сказали. Это «Александр Невский» – главный герой вообще 1930-х годов и орден даже Александра Невского в 1943 году выходит с профилем Андрея Черкасова – актера, который играл Александра Невского в этом фильме. Это «Иван Грозный» с которым себя Сталин безусловно ассоциировал, который борется с аристократами, душит оппозицию во благо державы своей. Это «Петр I» выходит одноименный фильм, особенно почитались Суворов, Кутузов.

Мы вспомним интересную речь Сталина, сказанную 7 ноября 1941 года во время знаменитого парада, когда сибирские полки проходили через Красную площадь и прямо выходили на линию фронта. Ведь в чем заключалась эта речь – он говорит: «Пусть вас вдохновляет образ ваших великих предков», – если бы это говорил, какой-нибудь Троцкий, условно говоря, в начале 1930-х годов… каких великих предков, ну, их вообще нет, это, во-первых, потому что нет такого понятия, как родина, условно говоря. Во-вторых, это может быть Чапаев, другие герои Гражданской войны. А тут перечень очень интересный – Александр Невский, Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, Александр Суворов и Михаил Кутузов. Все они были феодалами, все они были эксплуататорами, но они тут превозносятся, как важные национальные герои. В 1945 году после парада 24 июня, как известно, Сталин поднимает тост «За великий русский народ» – себя он тоже начал называть русским – это уже переход 1945 год.

С этой точки зрения, я считаю, стоит оценивать изменения политики Сталина по отношению к Церкви. Во-первых, население продемонстрировало свою религиозность в начале войны, безусловно это было. Церковь несмотря на тяжелейшее свое положение, прежде всего материальное, она выступила из патриотических позиций, известна танковая колонна Дмитрия Донского – давались средства все, которые только возможно. И опять-таки с точки зрения того же великодержавника, которым был Сталин, Церковь являлась частью некоего имперского наследия – это мое предположение. Поэтому в 1943 году проводится встреча, куда приезжает Сергий Старгородцев, уже упоминаемый, ряд других архиереев и на этой встрече дается принципиальное согласие на избрание патриарха, возвращается ряд монастырей, в том числе и Киево-Печерская лавра, Троице-Сергиева лавра, ряд других крупных центров. Открывается снова Московская духовная академия, открываются семинарии, которые фактически перестали существовать. Те приходы, которые были открыты на оккупированных территориях немцами, они остаются и открываются снова церкви.

Почему это проводится, здесь еще очень важный такой тонкий момент, что Красная армия в 1943-1944 год, в 1944 году в особенности, она занимает огромное количество территорий Восточной Европы, где проживало в основном православное и довольно религиозное население – это румыны, балканы, в первую очередь. И для Сталина был необходим некий международный форум, который включает в себя в том числе и Православную Церковь. Фактически тогда снова разрешается выпускать журнал «Московская патриархия» – единственный вообще печатный орган общественной организации не советской по большому счету. В этом журнале обязательно, как известно, был раздел «Московский патриархат в борьбе за мир». Нужен новый форум, начинается впоследствии Холодная война и меняется в некотором отношении риторика.

Но здесь необходимо отметить и тот неприятный факт, что это продлилось недолго – 10 лет. В 1954 году, по настоянию первого секретаря уже КПСС – Никиты Сергеевича Хрущева, выходит постановление об усилении антирелигиозной пропаганды, которая осуществлялась вплоть до 1988 года, когда советское правительство уже полностью меняет свое отношение к Церкви, как к русской, так и к другим религиозным организациям в СССР.

Советская власть от 1917 к 1937 году

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Русская риторика складывается одновременно со сложением русской школы. Собственно, первая русская риторика появилась 1620 году – это была так называемая «Риторика» Макария и она была собственно переводом «Риторики» Меланхтона. В течение XVII века, особенно в конце его писались русские риторики, скажем братьями Лихуды – греками. Но тем не менее собственно русская риторика, как таковая, оригинальная русская риторика появилась с Михаилом Васильевичем Ломоносовым.

Как строится риторика Ломоносова и почему мне нужно о ней сказать специально? Дело в том, что риторика Ломоносова была неким инструментом творческого мышления. Строилась она следующим образом, я ее просто процитирую, расскажу, как все получалось. Допустим, что делает Ломоносов – разрабатывает технику изобретения, то есть технику развертывания мысли. Скажем, у нас есть положение, тезис – «Неусыпный труд все препятствия преодолевает». Этот тезис по мысли Ломоносова развертывается по некоторому алгоритму в некоторую систему понятий – труд, предыдущее, последующее, начало, середина, конец. Труд признак – подпризнак труда. Труд – что-то противное, противоположное – упокоение. Труд – пример – пчелы. На каждый из этих терминов на каждое из этих слов, по определенным моделям – предыдущее, последующее, подобное, противоположное, вид и род и так далее, находятся термины, которые развертывают соответствующие понятия. Скажем понятие труда, или пользы, или понятие препятствий, понятие преодоления. В результате у нас получается, как бы целая система понятий, внутренне организованная этими связями, этих связей несколько, всего их восемь этих связей. Скажем, причина, следствие, место, время, положение, действие, претерпевание. Основные понятия соответствующего рода, они называются внутренними топосами. По этим понятиям развертывается система понятий, система категорий, которая вырастает как бы в обоснование связи этих понятий и необходимости их для труда, или для характеристики труда. А постольку поскольку само по себе предложение, пропозиция оно называется иногда. Предложение – это и есть пропозиция, русское слово «предложение» – это то, что предложено. Главный тезис, главное положение речи, которое предложено оратором. Еще помимо этого в системе развертывающих его понятий организуют основу расположения последующей речи. Эта идеи некоторого развертывания идеи по более, или менее мягкому алгоритму принадлежит Ломоносову и насколько мне известно, никто кроме него такие вещи не придумал.

Надо сказать, что риторика Ломоносова – вещь очень неслучайная. Дело в том, что по этой риторике учились будущие русские ученые, училось первое поколений русских, европейски, если угодно, образованных людей.

Риторика Ломоносова

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Представим, что такое греческий полис и как там все происходило… Афины, например, как происходило демократическое принятие решений. Максимум в греческом в городе, в Афинах было 6 000 правомочных граждан. Они собирались на агре (агра – это рынок, или сходка) и в этой агре какой-нибудь человек, которого собственно и называли демагогом произносил речь, и публика голосовала, своими возгласами выражала свое одобрение, или неодобрение. Стало быть, тот демагог, то есть народный вождь, который удачно говорил, естественно получал преимущество, естественно голосовали в его пользу. Тот, кто говорил неудачно, проваливался, естественно голосовали не в его пользу. Я думаю понятно, какое решение могут принять 6 000 человек, которые собрались на рынке и обсуждают принимаемый закон.

Для того, чтобы как-то упорядочить это и как-то обучить этих демагогов, риторов речи, сложился состав таких людей, которых называли софистами. Софист по-гречески значит мудрец, или учитель мудрости. «σοφός» по-гречески «мудрость». Эти софисты за большую плату обучали юношей публично говорить, публично спорить и соответствующим образом побеждать в искусстве спора и диалектики. И в искусстве спора эристического, то есть спора соревнования. Естественно, что эти самые софисты были разные люди, их было довольно много.

До нас дошли сведения о таких софистах, как, скажем Протагор из Абдеры, полагавший, что человек есть мера всем вещам, существование существенных и несуществование несущественных. И что душа есть чувства и больше ничего и что все на свете истинно. Это в качестве такого материалиста Протагор собственно стал первым брать плату за уроки риторики и специально обучать так называемым эристическим уловкам, то есть уловкам в введении людей в заблуждение. Мы знаем Гиппия, Продика, Антифонта, Фрасимаха, Эвдема и конечно Горгия. Это люди, о которых мы знаем, которых называли, о которых мы знаем, что они софисты.

Надо сказать, что собственно риторика как таковая начинается, пожалуй, с великого греческого философа Платона, который первым критиковал софистов и критиковал их следующим образом, это написано в диалоге Платона «Горгий» :

Сократ. Объясни, что ты имеешь в виду, говоря о величайшем для людей благе и называя себя его создателем?

Горгий. То, что поистине составляет величайшее благо и дает людям как свободу, так равно и власть над другими людьми, каждому в своем городе.

Сократ. Что же это, наконец?

Горгий. Способность убеждать словом и судей в суде, и советников в Совете, и народ в Народном собрании, да и во всяком ином собрании граждан. Владея такою силой, ты и врача будешь держать в рабстве, и учителя гимнастики, а что до нашего дельца, окажется, что он не для себя наживает деньги, а для другого — для тебя, владеющего словом и уменьем убеждать толпу.

Таков Горгий у Платона, я не думаю, что Горгий изображает именно Горгия, или точно так изображает Горгия, но тем не менее, так представляются нам софисты. И собственно говоря, когда Платон устами Сократа, не только разоблачает софистов, но и объясняет, какой должна быть настоящая риторика. Вот с этого момента и начинается риторика, как таковая. Почему – потому что Платон настаивал на том, что риторика – это умение, искусство, которое основывается на знании философии, на знании нравственности и на религии. И соответствующим образом ритором может быть человек, который говорит с определенной точки зрения, который компетентен в своей речи и который имеет благие намерения. И эти благие намерения он должен уметь реализовать в слове.

Софисты

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Русская риторика начала XIX века, или точнее первой половины XIX века была связана с очень интересной вещью – Уваровской школой, Уваровской гимназией. После подавления восстания Декабристов, а что такое восстание Декабристов, как мне представляется, почему оно было подавлено и к чему это привело? Дело в том, что с Петра Великого до кончины Александра I гвардейские полки участвовали, причем увы очень активно участвовали в управлении нашей страной. Одних государей они сажали на престол, других они свергали с престола. Причем известно, что не обходилось без насильственной смерти – Павла I убили, Петра III убили, вот пожалуйста, царевича Петра Алексеевича запытали до смерти, вот вам самые яркие примеры. И собственно действия Николая I прекратили военное правление, если угодно, янычарское правление в России. Естественным образом необходимо было выстраивать гражданское правление, а для того, чтобы выстроить гражданское правление в стране, нужно создать класс образованных чиновников. Естественно нужно создать какую-то государственную идеологию. Уваровское – самодержавие, православие, народность – и были лозунгом этой самой новой идеологии. То есть независимой страны, естественно с монархическим строем, православная вера и православная Церковь и православная культура и соответствующим образом народность.

Гимназия этого времени была создана для того, чтобы готовить молодых людей для поступления в университет – первое. Готовить их к карьере гражданской, то есть управленческой карьере и готовить их к дипломатической карьере. Вот собственно были цели русской гимназии. И риторика в этой гимназии была одним из основных предметов. Гимназия была очень серьезной, изучали классические языки, изучали русскую словесность, русский язык, статистику, математику и много-много чего. Математика очень сильная была. Эта самая Уваровская гимназия дала там всплеск культуры, я бы сказал, потому что Николаевская эпоха – это не только Александр Сергеевич Пушкин, не только Лермонтов, не только Гоголь, но это еще и Лобачевский. В это время мы видим развития науки, градостроительства, архитектуры, искусства, мы видим реформу церковного образования, потому что оно переходит на русский язык в это время и мы видим развитие, бурное развитие русского образования. Понятно, что сразу систему образования выстроить нельзя, для этого нужно время, для этого нужно готовить целое поколение преподавателей, целое поколение университетской профессуры. Нельзя сразу освободить крестьян, для этого нужно выстроить систему управления в государстве и вырастить целое поколение администраторов, которые и будут участвовать в тех реформах, которые всегда предполагались в России.

Эта Уваровская гимназия дала очень много, она в частности дала такую классическую русскую риторику – это в первую очередь риторика Николая Федоровича Кошанского. Кошанский был учителем Пушкина, преподавал Пушкину словесности, например, и его учебники риторики «Частная риторика» и «Общая риторика» были переизданы многократно до середины XIX века. Риторика Кошанского была ориентирована, в отличие от, скажем, риторики Ломоносова больше на понимание произведений риторической прозы, то есть понимания философского, исторического, документального, делового, документально-делового текста, на понимание правил переписки различного рода. В общем, на прозаическую литературу. И человек, который проходил курс этой риторики, оказывался специалистом не только по созданию деловой прозы различного рода, но и был способен анализировать эту деловую прозу, то есть различную, повторяю – политическую, судебную, деловую аргументацию. Поколение, которое было воспитано Уваровской гимназией, дало нашей культуре, нашей стране множество государственных деятелей, множество ученых, которые уже работали во второй половине XIX века, множество писателей, писателей прозаиков надо сказать, в основном. Таковы были, пожалуй, результаты этой классической гимназии.

Нужно сказать, я уже завершаю раздел, что усилиями литературных критиков, в основном Виссариона Григорьевича Белинского риторика была скомпрометирована и выведена из системы образования. И вот с тех пор она в системе образования отсутствует. Это громадный вакуум нашего образования – современная риторика.

Риторика XIX века

Павел Крючков, заместитель главного редактора журнала «Новый мир», заведующий отделом поэзии.
Старший научный сотрудник Государственного литературного музея («Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкине»)

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Пользуясь случаем я скажу, что литературные отношения Корнея Чуковского к Владимиру Набокову ограничивается не только пушкинской, точнее онегинской темой. Вообще говоря, оба писателя были хорошо знакомы. Набоков тогда был, когда они познакомились, юношей, причем совсем юношей. В альманахе «Чукоккала» есть записанное рукой Набокова стихотворение Владимира Владимировича «Революция» и я вспоминаю, что по дневнику Корнея Ивановича видно, что отец Набокова – известный политический деятель – Владимир Дмитриевич Набоков, который заслонил Милюкова, когда в того стреляли, он дружил с Корнеем Ивановичем и хлопотал за сына, то есть просил Чуковского оценить поэтическое дарование своего сына.

Корней Иванович вспоминал, что в семье Набоковых, сам юный Владимир Набоков относился к появлению фигуры Чуковского довольно скептически, но это понятно почему. Корней Иванович был, что называет, босяк, человек совершенно не из той среды, без образования. А это была довольно, как бы сейчас сказали, снобская семья, с особенными совершенно манерами дворянскими практически. И появление там Корнея Ивановича – это было такое появление enfant terrible для молодого Набокова. В последующие годы, насколько я могу знать, Корней Иванович следил за творчеством Владимира Набокова, читал его романы, я думаю, все и в последние годы своей жизни – это тоже видно по дневнику, в его чтении была и «Лолита», и «Бледный огонь». И был любимый им роман, а именно книжка Набокова «Пнин», в которую Корней Иванович был просто влюблен.

Что касается четырехтомного «Онегина» набоковского о котором я говорю, то конечно большую часть своих рассуждений в статье «Онегин на чужбине», которая увидела свет, повторюсь, через 20 лет после смерти Корнея Ивановича, почти через 20 лет, Чуковский посвятил «Комментарию». Но все-таки, коли уж первый том – это перевод, я с удовольствием прочитаю. Почему с удовольствием, потому что статьи Чуковского, в общем, хотя сегодня все опубликовано и ни один раз, их нет в обиходе, а написаны они таким замечательным хорошим русским языком, что для критика очень важно. Чуковский как раз был критик, который категорически не хотел и не мог бы писать на том суахили, на котором и писалось, и пишется большинство литературно критических статей. К разговору о «Красном лице»: «Все 137 лет существования романа, русские люди из поколения в поколение понимали слова Онегина именно так, — это речь о лице Ольги, — «красный», в смысле «красивый» для нас архаическое мертвое слово. Оно сохранилось в живом языке только в качестве неподвижного, застылого эпитета, издавна прикрепленного к ограниченному числу существительных – Красная горка, красное лицо, красный зверь. Вне этих и еще нескольких устойчивых формул такое словоупотребление, как явствует из романа, совершенно не свойственно Евгению Онегину. Речь его лишена каких бы то ни было архаических примесей – это простая непринужденная речь образованного русского барича, совершенно чуждая стилизации на славянофильский манер».

И дальше Корней Иванович говорит, что Набоков не просто вводит свое утверждение, он его обосновывает: «Есть еще один довод, которым переводчик пытается защитить свою версию. Если бы, – говорит он, – Пушкин написал про Ольгу: «у нее красное лицо», – тогда, конечно, это значило бы, что она краснощекая. Но Пушкин написал: «красна лицом», а эта форма якобы никогда не применяется русскими по отношению к цвету лица. Между тем стоит только вспомнить такую строку из незабвенного стихотворения Ал. Блока:

Что ты ликом бела словно плат, –

чтобы и этот лингвистический довод Набокова утратил всякую видимость истины».

Вообще Корней Иванович, выражаясь таким дворовым языком, довольно сильно пинает Набокова переводчика, но всякий раз чрезвычайно убедителен. Но и даже в этих нападках видно с каким уважением и даже, я бы сказал, удивлением Чуковский относится к проделанной Набоковым работе. Кстати говоря, эта книга в виде огромного такого тома у нас издана – набоковский комментарий к Онегину и его перевод.

Замечательно Чуковский рассказывает в своей статье «Онегин на чужбине», как Набоков расправляется со всеми другими исследователями «Евгения Онегина» на Западе. И Корней Иванович изумляется тому, что Набоков беспощаден в эпитетах. Он говорит: «Если бы я не знал книг Набокова, я бы удивился бы больше». Я приведу еще один такой эпизод о комментариях:

«В своих комментариях Набоков обнаружил и благоговейное преклонение перед гением Пушкина, и большую эрудицию по всем разнообразным вопросам, связанным с «Евгением Онегиным». Иным эта эрудиция покажется даже чрезмерной. Найдутся, пожалуй, читатели, которые скажут, что им предлагается больше, чем им хотелось бы знать. Конечно, скажут они, это не так уж плохо, что по поводу пушкинского слова педант нам сообщают, как понимали это слово 1) Монтень, 2) Шекспир, 3) Матюрэн Ренье, 4) Мальбранш, 5) Аддисон, 6) Хэзлит, 7) Шенстон, – но что нам делать с теми несметными сведениями, которые нам предлагаются в этой книге по поводу онегинской хандры? Прочитав в первой главе об Онегине, что

…русская хандра

Им овладела понемногу, –

исследователь загромождает свою книгу десятками ссылок на десятки таких сочинений, где тоже говорится о хандре. Эти сочинения следующие…»,

— я не буду цитировать, тут 20… первый — «Орлеанская дева» Вольтера и последний — Цитата из Марии Эджворт.

«И такая щедрость на каждой странице… Конечно, если бы дело не шло о гениальной поэме, в которой мне с самого детства дорого каждое слово, я тоже, пожалуй, попенял бы исследователю за его чрезмерную дотошность и въедливость. Но я, как и всякий, кто любит поэзию, отношусь с такой ненасытною жадностью ко всему, имеющему хотя бы отдаленную связь с этим неисчерпаемым творением Пушкина, что никакие разговоры о нем не могут показаться мне лишними»

То есть он так вот, то по шерсти, то против шерсти. Корней Иванович конечно выступил разоблачителем такого трудного труда, но в чем суть разоблачения – он показал, что этот гигантский труд в большой степени автопортрет самого Набокова. Поразительно, но это так. через голову Пушкина, через голову «Евгения Онегина».

Я тут же вспоминаю мне когда-то говорил поэт Валентин Берестов, что, подумайте о пушкинистах, выбирая ту, или иную тему в литературной, или человеческой судьбе Пушкина, они вольно, или невольно отражают в этом часть собственной судьбы и личности. Я помню, сказал Валентину Дмитриевичу: «Ну, приведите пример». Он говорит: «Ну что приводить примеры? Непомнящий конечно должен писать о духовном пути Пушкина». Я не удержался и говорю: «А Вы?» — Берестов был пушкинистом тоже. «Ну а я, о детстве, о фольклоре».

Чуковский и Набоков, часть 2

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Ритор – это понятное дело не оратор, хотя, повторяю римское слово «оратор» и греческое слово «ритор» – это одно и то же – человек публично говорящий. Но так принято уже ритором называть человека, который создает публичные высказывания любого рода. Когда мы говорим о риторе, мы должны представить себе, что деятельность ритора отличается от так скажем литературной деятельности писателя. Существует классическое представление об образе ритора и об образе автора – этим занимался великий русский ученый академик Виктор Владимирович Виноградов еще в конце 1920-х – начале 1930-х годов. Что такое образ ритора и образ автора? Когда мы говорим о писателе, скажем, о Льве Николаевиче Толстом – мой любимый пример. Читаем с вами «Войну и мир», например, где Лев Николаевич Толстой. Толстой, как личность как бы растворяется в произведении, его там нет. Те глаза, которыми, если угодно, мы видим художественное пространство произведения и есть образ ритора. Поэтому говорить о том, что Толстой был таким-то человеком, потому что он то-то, так-то и так-то написал в своем художественном произведении мы не в праве.

А вот когда мы говорим об образе ритора, мы имеем в виду совершенно другое, потому что ритор – это конкретный человек. И поведение ритора, его деятельность просто как человека, играют громадную роль в оценке его речи. Поэтому в конце концов, какое нам дело до того, как, скажем, Некрасов относился к карточной игре – это его личное дело. Образ писателя, образ автора Некрасова и его личная жизнь – разные вещи. Но собственно сам по себе ритор, который произносит и пишет что-то такое, связан со своей аудиторией и связан своим жизненным опытом. Поэтому естественно можно судить человека с точки зрения риторики, или с точки зрения политической в зависимости от того, насколько он честен, в зависимости от того, совершал ли он какие-нибудь противоправные поступки, или безнравственные поступки. Это влияет на речь и на эффективность речи.

Вот почему существует в риторике такое важное понятие, как риторическая карьера и как, скажем, риторический этос. В чем здесь дело? Представьте себе человека, который произносит какие-то речи, участвует в политических дискуссиях, пишет статьи и так далее и тому подобное. Этот человек собирает себе некую аудиторию, первоначальную аудиторию. О того, насколько успешно и хорошо человек говорит, насколько его речь понятна и приемлема для тех, к кому она обращается, понятное дело, настолько его аудитория возрастает, причем возрастает определенным образом. Если политик, скажем, говорит о том, как он голосовал в Государственной Думе. Если политик говорит о том, как он ловит рыбу, у него другая по качеству аудитория – это совершенно очевидные вещи.

Соответствующим образом та аудитория, которая образуется, группируется, вокруг того, или другого речедеятеля, скажем так, она и ведет его за собой. Потому что всякое последующее публичное высказывание определяется тем, как его воспринимает аудитория и, что она ожидает от публично говорящего человека и он уже связан этой аудиторией. Он не может отступить от этих предпочтений аудитории, ни вправо, ни влево, никуда. Он оказывается рабом своей аудитории. Это очень сложная проблема – проблема этой риторической карьеры, проблемы развития образа ритора. И о каждом государственном, или политическом, или судебном деятеле мы имеем определенные представления, эти представления складываются из их речи. И каждое слово, каждое публичное слово, произнесенное тем, или другим оратором, или написанное тем, или другим журналистом, является неким камушком, кирпичиком, который формирует, складывает здание этого его образа.

Когда мы рассуждаем о риторе, мы рассуждаем о нем именно в трех аспектах. Первое – это этос ритора. Второе – это логос ритора. Третье – это пафос ритора. Начнем с пафоса. Пафосом мы в настоящее время называем ту цель, ту задачу, которую ставит перед собой публично говорящий, или пишущий человек. Что он хочет – научить, обратить в свою веру, получить какой-то результат на выборах, изменить какую-то политическую систему, или наоборот упрочить ее и так далее и тому подобное – это есть пафос речи. Понятное дело, что всякий пафос речи бывает связан с эмоциями, которые пробуждаются в аудитории при речи публично говорящего человека. Пафос – это то, что идет от ритора к аудитории. А вот этос – это то собственно те требования, которые аудитория предъявляет к ритору. Он, ритор, должен быть таким, каким хочет его видеть аудитория именно с этической точки зрения. Традиционно этос ритора определяется четырьмя понятиями, или так называемыми ораторскими нравами – это честность, скромность, доброжелательность и предусмотрительность. Эти четыре ораторских нрава, восходящие еще к Цицерону и даже к Аристотелю они являются, это классические представления, они являются в значительной мере определяющими. Докажите, что ваш противник полемический нечестен, то есть лжет, нескромен, то есть нахал, недоброжелателе по отношению к вам, то есть желает вам зла и дурак. И дело в шляпе. Это совершенно очевидные вещи – это этос.

Риторика много занимается проблемами риторического этоса, потому что риторический этос в конечном счете определяет влиятельность речи и всю риторическую карьеру человека. И главным в оценке публично говорящего человека является именно его этос. Как он говорит, как он ошибается.

Ритор и политический оратор: в чем отличие?

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Тема нашей беседы сегодня одновременно для меня очень важная и сложная, потому что речь идет о понятии греха в христианской психологии. Строго говоря, если убрать прилагательное «христианская» и рассмотреть проблему греха в психологии, то будет три грубо говоря позиции психологов к этой теме. Первая часть психологов, психотерапевтов вообще понятие греха отрицают, постольку поскольку – это духовная категория и для светских психологов такого понятия просто нет. Вторая большая массивная часть моих коллег будет полагать, что это скорее всего, есть такой термин в психологии – сублимация – то есть некие желания, подавленные нравственным, или идейным уровнем в человеке. Грех – это некий тормоз в проявлении потребностей, желаний и аффектов. То есть вы чувствуете, что здесь тоже есть некий негативный подтекст.

И только те мои коллеги, которые разделяют такую нравственную позицию и конечно же духовную позицию. Те, кого мы называем христианские психологи, христианские психотерапевты, или духовно ориентированные психологи, такие психологи, как те, кто занимаются логотерапией, то есть последователи Виктора Франкла, например. Для них это очень важное понятие, хотя, строго говоря – это не психологическое слово, не психологическое понятие. А дело в том, что, если мы говорим о понятии «грех», мы говорим об уровне человека, который называется духовный уровень. Этот уровень, которым занимаются священники, это уровень, который ведет нас в церковь, который ведет нас к Богу, и строго говоря, этим не занимается психолог. А чем же занимается психолог – психикой, психологией человека, которая очень плотно подходит к понятию «души», то есть психолог занимается душевной сферой.

Есть ли связь между духовным и душевным – любой христианин знает, что человек состоит грубо, говоря из трех уровней. Есть уровень физический, биологический, мы можем сказать. Есть уровень душевный – наши эмоции, наши мысли, часто наши поступки, которые порождаются нашими мыслями и эмоциями. Есть уровень духовный, нравственный, человеческий, человеческих устремлений, человеческих смыслов и ценностей. Так вершина человеческого бытия, которая устремлена к Богу. В том случае, конечно, если мы верующие люди. У человека неверующего – это тоже может быть вполне работающий уровень – это уровень нравственности, уровень ценностей, это уровень понятия добра и зла. И получатся, что эти уровни не разделимы, они сопоставимы и соотнесены. Должны быть соотнесены.

Но очень часто происходит следующее – человек приходит в церковь и независимо от того, есть у него проблемы на психологическом уровне, или их нет, он считает, что психология не важна, не нужна и он ее отвергает, отвергая большую часть себя самого, то есть по сути дела перепрыгивая психологический уровень. Часто из этого вырастает такое понятие, как невротическая религиозность. А именно использование церкви в своих целях, ну конечно, если проблем нет, то человеку удается быть глубоко верующим религиозным человеком, если мы рассмотрим просто светскую ситуацию, то мы тоже увидим, не только негативную картину. Человек может быть нравственным, может быть он не ходит в церковь, но находится на пути к храму, но он, в общем, нравственный человек и понятия добра и зла четко разделяет. А может быть наоборот. Может быть понятие нравственности им трактуется, как нечто совершенно постороннее.

Иными словами, это разделение уровней, понимание, что относится к психологическому, то есть к душевному уровню, а что относится к уровню духовному – очень важно для понимания того, где место греха в нашей жизни и в нашей психологии.

Соотношение психического и духовного

Андрей Григорьев, доктор филологических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Как вы думаете, есть ли что-то общее между словами «дорога» и «драка», «путь» и «путы»? Когда мы поймем эту связь, мы сможем лучше уловить, как же существовал наш русский человек в более давнюю эпоху и как это связано с тем, где мы проживаем, с нашей национальной географией.

Ну и вдумавшись в этимологию слов, мы увидим, что «дорога», да же самая модель, что и «город», который соотносится с «град», также и «дорога» соотносится с «драга» и «драка» – это слова, которые происходят от одного и того же корня «драть», то есть, для того, чтобы сделать в нашем климате, в наших географических условиях, необходимо выдрать растительность и не просто растительность, а деревья с корнем выкорчевать и действительно тогда более, или менее получится дорога, которую необходимо постоянно держать в определенном состоянии, чтобы по ней можно было проехать. То есть сделать дорогу – это действительно большой труд, большие усилия здесь человек использует и поэтому собственно этот признак сложности, прокладывания дорог у славян и положен здесь в основу.

Но если мы возьмем, допустим, греческую «дорогу» – «дромос», то как раз-таки – это слово соотносится с идеей быстрой езды, быстрого движения и этот корень «дром», который, например, есть в слове «ипподром», мы видим, что лошади по этой дороге не просто движутся, а очень быстро движутся, быстрое движение, также этот корень начинает сейчас употребляться для образования слов, которые соотносятся с быстрым движением – «автодром», «аэродром», «космодром». Действительно новые слова, но содержат эту идею быстрого движения. А в славянской традиции мы видим, как делалась дорога. То же самое и слово «путь» соотносимое с «путы» – корень древний, который лежит в основе слова «путы» – это и есть преодоление препятствий. То есть мы движемся по нашим дорогам, как будто преодолевая препятствия и огромное количество слов, которые соотносятся здесь с этим корнем, то есть восходят к одному и тому же корню, являются исторически однокоренными – это и «путь», и «путы», и «запинаться», и «запонка», даже «вспять» и «опять», то есть движение назад, когда мы движемся назад – это все восходящие к корню, который означает «препятствие», или «преодолевать трудом».

И вот интересно увидеть, что по-русски «путь» и что, допустим, у греков и у римлян это слово «путь», что является препятствием. Для русского человека, просто движение по дороге, или жизненный путь – это есть действительно очень сложное преодоление препятствий, жить не так-то просто, жизнь – это действительно то, что требует определенных усилий. Собственно, в этом контексте обычно и воспитываем мы нашего русского человека. Русский человек поэтому не боится трудностей. А вот что для римлянина этот корень обозначает? А у римлян есть слово «понс понтис» – это мост, то есть у римлян все-таки климат получше, южнее они расположены, почвы более удобные, каменистые более твердые и мы видим, что здесь, что может быть преградой, наверное, только река, через которую нужно перекинуть мост. Вот это преодоление препятствий посредством моста.

А у греков вообще «понтос» – это «море». То есть для греков препятствие – это именно море. В нашей национальной географии препятствие – это все, что вокруг находится, непроходимые леса, болота и так далее, и так далее, а у них только реки и моря, которые надо преодолеть. Поэтому Черное море – это «Понт Эвксинский» – сначала неблагоприятное, негостеприимное, а потом уже благоприятное, гостеприимное море, когда они его уже освоили.

От того же корня, кстати, что и «дорога», слово «деревня». «Деревня» мы думали, что это от «дерева», на самом деле – это не вполне так, «деревня» – это то, что выдернули, эти самые стволы, тех же самых деревьев, выдернули из земли, то, что выдрали, когда строили дорогу, или устраивали место для поля, или для пашни, соответственно из этих же деревьев и строили дома. Поэтому «деревня» оказывается родственной слову «дорога» в нашей культуре.

Поэтому мы здесь видим на примере этих двух слов, что на самом-то деле по тому признаку, который лежит в основе слова, можно понять очень многое и о нашей древней географии, и о нашей древней культуре и представлениях нашей культуры, которые продолжают жить и сейчас, и когда мы говорим, что мы все преодолеем, все трудности русский народ преодолеет – это было заложено уже в языке и в нашей культуре издревле. И поэтому это и объясняет то, как мы живем и сейчас в современном мире.