Blog

Евгения Смагина, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Иудеи сыграли такую большую роль в мировой истории, может быть не только по чисто историко-культурным, но и так сказать по географическим причинам не в последнюю очередь. Палестина расположена на Ближнем Востоке на перекрестье нескольких мировых путей, ее окружают три континента – три основных части света. С одной стороны, Европа на северо-западе, с другой Азия и на юге – Африка, прежде всего Северная Африка.

Но не только положение, но и специфика самого места обусловила возможно такую ее уникальную роль. Дело в том, если посмотреть на карту Палестины, видно, что она представляет собой вертикальный с севера-на юг ряд складок. Когда-то мощные тектонические процессы сжали очевидно этот участок суши и превратили его в складчатый, таким образом она представляет собой ряд перемежающихся равнинных и гористых местностей, начиная от прибрежной равнины и кончая заиорданской областью. И разумеется самую ключевую впадину, самую ключевую складку главную образует линия с севера на юг – Малое озеро севернее озера Кинерет, затем озеро Кинерет, Иордан, Мертвое море и далее Вади к югу от Мертвого моря.

Такое положение обусловило и большую разницу климатов. Здесь представлены самые разнообразные климатические зоны – несколько разных климатических зон – от пустынной, где влажность фактически на нуле, ну в пустыне Негев на юге еще что-то растет, Иудейская пустыня – совершенно голая. Причем надо иметь в виду, мы представляем себе обычно пустыню, как нечто песчаное и гладкое. Тамошние пустыни гористые и каменистые. И до субтропического климата, представленного, например, в долине Иерихона – благодатное место, где растут пальмы, где растут разнообразные плодовые деревья, так сказать, пышным цветом. Вот такой разброс.

Более того, есть, например, такое уникальное место, как Мертвое море и долина Мертвого моря. Чем оно уникально? Во-первых, это самая большая, самая глубокая сухая впадина в мире. Уровень Мертвого моря расположен более, чем на 400 метров ниже уровня мирового океана. В него все впадает и оттуда ничего не вытекает. И поэтому вода такая необыкновенно соленая, все, наверное, знают, про соленую воду асфальтического Мертвого моря, в котором нельзя утонуть. Кстати говоря, но разъесть кожу там может – это довольно страшноватое место, так скажем. Там не живет никто и ничто кроме некоторых бактерий. Такой вот там разброс климатических зон и природных условий.

Есть специфические вещи, которые нам в наших широтах трудно себе представить и поэтому при переводе библейских текстов возникают сложности. Например, есть там такая вещь, такое явление, как «вади» – то, что мы переводили нейтральным словом «поток». Дело в том, что река, в который круглый год есть вода – это там явление не такое уж частое, большая часть рек наполняется водой в дождливый сезон – сезон дождей зимой, а в засушливый сезон русла остаются сухими. Как назвать его? В географии принято арабское слово, арабский термин «вади». Вот, собственно так его и называют географы. В сухой сезон «вади» можно различить по тому, что вокруг него, по берегам его, более богатая растительность.

Пустынные породы растений также очень интересны, так называемые суккуленты. Есть, например, такой, который выделяет соль, выделяет соленый сок. Кстати, эти соленые листья можно даже есть. Все мы помним про манну небесную, которой питались евреи в пустыне. У этого тоже есть вполне реальный природный прототип – это сладкий сок, который выделяют некоторые растения при сильном испарении. Есть, например, также Галилея, где климат, во-первых, более влажный, а во-вторых, более гористый, она расположена выше, поэтому там чаще идут дожди, поэтому там богаче и пышнее растительность. Даже по виду ее можно различить. У дубов, которые растут на юге, гораздо меньше и уже листья, чем у тех, которые растут на севере. Кстати говоря, символом крепости и жизнестойкости в Библии стал, например, такой башанский дуб – порода дуба, которая растет на севере Заиорданья.

Особый вопрос – это растительность. Такое разнообразие климатических зон обусловило, разумеется, и разнообразную растительность. Кстати говоря, сюда, так сказать, ветром заносило семена и с африканского берега, и с азиатского, и может быть даже с каких-то островов Средиземного моря, близких к Европе, так что растительный мир очень богат. Нужно себе хорошо представлять образы тех растений, которые в Библии приводятся, как примеры какого-либо качества. Например, кедр, ливанский кедр – это действительно очень большое дерево. Мы представляем себе что-то вроде сосны, но на самом деле, ливанский кедр – тот, который растет на Ближнем Востоке – это можжевельник, только очень крупный. И разумеется в Ливане и соседних с ним областях он достигал очень большого размера. Не случайно, кстати говоря, кедровая древесина служила, можно сказать, предметом охоты, большой ценностью в месопотамском «Эпосе о Гильгамеше» есть эпизод, где Гильгамеш и его друг едут и силой оружия достают кедровую древесину для того, чтобы использовать ее в Месопотамии, которая представляет собой степь, с текущими по ней двумя великими реками.

В Палестине есть, например, такая вещь, как «хамсин», то есть суховей. Что это такое? Горячий воздух, который приходит с юга и это даже может быть нельзя назвать ветром, потому что он приходит и останавливается, и стоит. Температура воздуха сильно поднимается, на небе такое марево. Кстати говоря – это действует на человеческую психику – все становятся нервными.

Что касается плодородной почвы. Не случайно за, если помните, Книгу Иисуса Навина, за плодородную почву велись такие бои. Плодородная земля в этот период, особенно в эпоху ранней архаической древности – это предмет постоянных споров, постоянных войн. Вообще, когда мы говорим о том, почему в Новом завете все такие хорошие, а в Ветхом завете все такие жестокие, мы должны помнить, что древность отнюдь не однородный период. Архаическая древность – это одно, классическая – другое, поздняя древность – это совсем другое. Новый Завет – это поздняя древность, да еще и под эгидой Римской империи, как бы ни относиться к имперскому режиму, он предполагает некоторую стабильность. Что же касается времен Иисуса Навина, там вопрос шел на выживание. За плодородную землю все со всеми воевали, за пресную воду все со всеми воевали. Разные народы, то одерживали победу, то были истребляемы может быть даже. Истребляемы до последнего человека.

 

 

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

 

В 1917 году в Русской Церкви было не только восстановлено патриаршество, но фактически начала формироваться система нового строя епархиального правления. Епархии в предыдущий синодальный период, естественно, управлялись  архиереями, но сам строй епархиального управления, наверное, можно назвать епископско-консисторским. И эта консисторская составляющая была огромной проблемой, с которой Русская Церковь в 17-м году и подошла к проведению Собора. И подошла не просто так.

Еще до открытия Собора целый ряд епархий пережил так называемую церковную революцию, когда клир, миряне, собравшись на внеочередные, как правило, епархиальные съезды, могли даже выразить недоверие и сместить с кафедры епархиального архиерея. А Синод, отчасти вдохновляемый так называемым революционным обер-прокурором Владимиром Николаевичем Львовым как правило такие ходатайства удовлетворял, и архиереи с кафедр действительно смещались. Но на смену этому должен был приходить какой-то новый порядок епархиального управления. Очевидно, что консистории как бюрократические учреждения, тем более ассоциируемые со старым строем, от которого очень многие люди хотели избавиться в революционном запале, уже не устраивали.

Действительно, на смену консисториям очень часто стали приходить епископские советы, епархиальные, церковно-епархиальные советы, их называли по-разному. Собор должен был упорядочить практику создания таких органов и собственно обозначить, как же теперь должна возглавляться епархия. Отчасти это наметил в своем проекте предсоборный совет летом 1917 года, но основная дискуссия по этому вопросу должна была развернуться на самом Соборе и в специально созданном на нем отделе о епархиальном управлении.

Такая дискуссия в отделе началась, и первое, что обсуждалось, годится ли проект, выработанный предсоборным советом, для дальнейшего использования. И многие члены Собора, и в первую очередь архиереи, пришли к выводу о том, что предсоборный совет наметил слишком радикальный проект, который во многих своих частях противоречит канонам. Вокруг этого начались споры, и в результате они свелись к дискуссии по основному вопросу – кто, собственно, управляет епархией, только епископ или еще епархиальные органы, которые создаются в каждой епархии?

Наметились две стороны: епископ Челябинский Серафим (Александров), который отстаивал необходимость введения соборного постановления о единоличной власти епископа, и профессор Александр Иванович Покровский, который выступал за максимальную соборность на епархиальном уровне. Проект предсоборного совета, действительно, очень сильно ограничивал власть епархиального епископа, низводя на один уровень с членами епархиального совета, который должен был избираться в каждой епархии, и дела в котором должны были решаться простым голосованием. То есть епископ уравнивался в своих правах и праве голоса по тому или иному вопросу с другими клириками и мирянами епархиального совета. Члены отдела епархиального управления начали указывать на то, что это вообще-то противоречит канонам Православной Церкви.

С точки зрения профессора Покровского, соборность на епархиальном уровне должна была выражаться именно в коллегиальности и равноправии епископа с избранными в совет клириками и мирянами. Это вызвало очень ожесточенные споры, которые обозначены и зафиксированы в протоколах отдела об епархиальном управлении. В результате не было выработано единого мнения.

На Восьмом заседании епархиального отдела 5 декабря 1917 года на голосование были поставлены три разные формулы построения епархиального управления. Было три подхода: два основных и один, можно сказать, побочный.

Первая формула, которая была выработана упомянуты мной епископом Серафимом (Александровым), при участии председателя отдела епископа Минского Георгия, закрепляла власть в епархии за епископом, который должен был управлять, как было сказано в формуле, при содействии клира и мирян.

В формуле профессора Александра Ивановича Покровского участие клира и мирян называлось непременным и соборным, а также были определены границы этого участия. В делах веры, священнодействия и пастырского душепопечения епископ, согласно формуле Покровского, может действовать единолично, а во всех остальных делах, административных, хозяйственных и судебных, клирики и миряне так же имели право решающего голоса.

Была еще третья формула, но все эти три формулы вызвали некоторое несогласие членов отдела, и выходом из него было создание согласительной комиссии, в которую вошли представители обеих формул. Комиссия проработала определенное время и в результате выработала собственную единую формулу, которую отдел и принял.

Из формулы меньшинства, которую представлял профессор Покровский, в формулу комиссии было перенесено положение о решающем голосе клириков и мирян в целом ряде вопросов. Правда, в новой формулировке оно приобрело такое решение, что без епископского согласия ни одно постановление органов епархиального управления не могло быть проведено в жизнь. А в случае несогласия преосвященный архипастырь должен был указать причину, по которой он отказывает остальным членам совета в проведении данного постановления в жизнь, и дело должно было уйти на вторичное рассмотрение. Если и в этом случае епископ и члены епархиального совета были не согласны между собой, дело должно было быть перенесено на решение высшей канонической инстанции, то есть либо церковного округа (в то время Собор намечал создание больших церковных кругов), либо Синода и патриарха, о чем тоже велась речь на Соборе.

После того как эта формула была принята особенно сложно в отделе об епархиальном управлении проходило обсуждение вопроса о замещении епископских кафедр и порядке выбора архиерея. Но в результате все равно сошлись на том, что должно быть избрание епархиального архиерея, а не назначение его высшей церковной властью.

По остальным положениям общего проекта об епархиальном управлении серьезные дискуссии вызывал лишь вопрос о монашестве архиерея. Причем было решено зафиксировать в докладе как минимум пострижение кандидата в рясофор, чего не было ранее в проекте предсоборного совета. Таким образом отдел в принципе допустил, что кандидат в епископа не проходит полного монашеского пострижения.

Также отдел принял решение по конструированию системы собственно органа управления, и была принята формула, вводившая однопалатное епархиальное управление в виде выборного епархиального совета.

Затем эти решения, естественно, подверглись обсуждению пленарным заседанием Собора, и в результате в феврале 1918 года Священный Собор выработал окончательную редакцию положения о епархиальном управлении, которая и стала в 1918 году проводиться в жизнь в епархиях Русской Церкви. Но, к сожалению, дальнейшие гонения привели к тому, что более-менее длительного периода жизни русских епархий по новому постановлению не случилось.

Но, как кажется, эти дискуссии в отделе о епархиальном управлении сохранили свою актуальность и по крайней мере могут быть сейчас для нас очень интересным и историческим, и церковно-общественным материалом.

 

Алексей Муравьев, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

IV век оказался очень богатым на разные политические события и он начался с отмены гонений на христиан фактически. Решение было принято еще за два года до начала IV века, но Диоклетиан отказался от гонений на христиан. В 311 году после смерти Диоклетиана Флавий Константин, пришедший к власти и ставший впоследствии Константином Великим – святым равноапостольным, издал Миланский эдикт, запрещавший гонения на христиан и вслед за тем, начался процесс, который мы называем уже христианизацией Римской империи. То есть империя потихонечку становится христианской.

В 325 году проходит Первый вселенский собор, уже под покровительством, тогда еще не полноценного христианина – оглашенного Константина Великого и дальше начинается этот процесс, приведший впоследствии противников христианства к состоянию маргинальной группы, которой когда-то были христиане. Так что впоследствии даже возникло такое явление, как гонения на язычников и эти сторонники античной религии познали на себе все прелести гонимого состояния. В свое время Pierre Chuvin опубликовал такую книгу, которая называется «Хроника последних язычников». В ней детально прослежено, как сжимался этот сегмент общества людей, которые пытались сохранить традиционные религиозные воззрения и не принимать христианство, хотя все время и все было против них. Но, что бы ни думали последние язычники, христианство стало де-факто определять жизнь империи.

За одним исключением, что в 350-х годах к власти, после длинной смуты у власти оказался император Констанций, который поддерживал ариан, такое движение еретическое в христианстве и именно после его смерти в 361 году к власти пришел его родственник, племянник – император Юлиан. Он был родственник естественно и Констанция, и Константина Великого, но во времена Константина всю его семью, по приказу Константина самого практически истребили, и он стал испытывать к дому Константина и вообще ко всей этой христианской истории сложные чувства и в конце концов оказавшись волею судеб во главе войска в Париже, Лютецией называемом тогда. Он открыто провозгласил себя язычником и провозгласил курс на возвращение к античной религии. Но, если еще во II веке античная религия была хорошо представлена, здесь это пространство сжималось, поэтому он его возрождал довольно специфическими средствами, например, он решил создать языческое монашество, языческих епископов, языческих священников. И когда он увидел, что те, кто еще практиковал эти древние культы, что совершенно не хотели этого, он очень сердился, ругался и разочаровывался.

Он написал сочинение, которое он назвал «Против галилеян». Он называл христиан галилеянами в таком издевательском смысле. Надо сказать, что вообще говоря, он был человек очень конфликтный и поссорился со всеми, с кем только смог за всю свою короткую жизнь. В 363 году он, решив повторить подвиг Александра Македонского и завоевать весь Восток, отправился в поход в Персию и там погиб. По всей очевидности убил его один из арабских наемников, которому он забыл заплатить жалование, но это уже другой вопрос. В этом сочинении, что Юлиан высказывает? Он идет конечно по пути, вслед за Кельсом и за Порфирием, и старается обвинить христианство в непоследовательности, в несостоятельности, в том, что оно стало плохим иудаизмом, то есть иудаизму оно не следует. В иудаизме предписаны жертвы, а вы жертвы не приносите, что это у вас там за мистерии непонятные, какой-то хлеб и вино – это все несерьезно, надо сжигать животных, он был сторонник. Но здесь мы видим, что Юлиан написал большое сочинение, одно из самых больших критических сочинений против христианства и это сочинение опроверг дословно святитель Кирилл Александрийский, уже в V веке и сочинение Юлиана было фактически последним, если не считать отдельной полемики Прокла с Иоанном Филопоном – это отдельная философская тема, то сочинение Юлиана было последним полемическим трактатом большим, против христианства.

Мы видим там, что он пытается опровергнуть христианство, как глупость и неразумность и он постоянно апеллирует к этой глупости и неразумности. Оно конечно не самостоятельно, оно повторяет и Порфирия, и других сочинителей этого рода. И конечно его нужно связывать с личной историей Юлиана самого, который был неоплатоником, философом, учеником Ямвлиха. Но с другой стороны он был представителем царского дома, получившим христианское образование, он даже был посвящен в сан чтеца, но потом отступил от христианства, за что заслужил у христианских авторов имя «Отступник». Сочинение его, как я сказал, не очень оригинально и в целом эффекта от него большого не было. Хотя многие сторонники этого, так называемого, языческого возрождения – Ливаний и другие философы испытывали определенный подъем. Хотя, конечно такая критика христианства лобовая уже практически не находила себе читателя – это был уже пройденный этап.

Если говорить о том, как видели христиан его противники, то это отношение менялось от I века к IV – от игнорирования и записи христиан в какую-то иудейскую секту, через жесткую полемику и попытку опровергнуть на рациональных основаниях к такой уходящей критике фактически христианства, которое уже восторжествовало, которую мы видим у Юлиана.

Христианская задача, я думаю, здесь все-таки была выполнена – язычники в той, или иной степени вступили в диалог с христианами, христиане заставили рассматривать себя в качестве партнера для разговора, и они заставили язычников – своих противников – смотреть на христианские писания, как на что-то, достойное разбора и опровержения. Это опровержение в общем и целом не очень получилось, хотя какие-то черты до сих пор этой традиции уличения христианства в неправильном, в обмане остались. И остались они потому что тот философский метод истолкования христианства, объяснения христианства, христианством самого себя, который христиане усвоили вместе с греческим философским наследием и языком, оказался достаточно сложным для массового употребления. И до сих пор в целом существует зазор между богословско-философским пониманием христианства и народным. И в каком-то смысле полемика направлена больше в сторону народного сейчас, потому что философия – это такая материя, в которой трудно что-либо без специальной подготовки понять.

Античный мир в полемике с христианством пережил свой один из последних трагических моментов – утраты полисного сознания. Античный мир – это мир полисов, городов, которые самостоятельны. Да, они объединяются потом в империю, но даже империя обладает этим элементом. Пусть это был кризис полиса и так далее, потом создание больших империй, но все равно эта партикулярность – наш современный мир, мы хотим все интегрировать – в Риме это было. Но интегрировать христианством с его тотальным характером и претензией на универсальность было невозможно, конфликт был неизбежен и в общем-то античный мир его проиграл. Но он проиграл его не только потому, что его полемика была слаба, или она проигрывала христианам. Примерно в полемике и христиане, и их противники были по силе аргументов на одном уровне, другой вопрос, что за христианами была истина, а за этими была попытка защитить свою традицию и поэтому отчасти христиане конечно и оказались выигравшими.

Но тем не менее, надо попытаться увидеть за этими полемистами, за их жесткими словами трагедию людей, которые находятся на переломном этапе, которые переживают ситуацию внутреннего перерождения всего мира, в котором они жили. Этот мир переродился, из него вышла Византийская христианская империя – это понятно, но эта полемика дала христианам возможность выработать способы и методы защиты своих убеждений перед лицом вызовов, которые им предлагало время.