Blog

Home - 15.01.2017

Священник Александр Тимофеев, преподаватель кафедры библеистики Московской Духовной Академии.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В Назарете найдено жилище, под которым находятся такие хозяйственные постройки, вырубленные в скале. Предание связывает с одним из этих жилищ воспоминание о доме Иосифа Обручника, с другой, называет дом Пресвятой Богородицы. Один из гротов, находящихся под церковью Благовещения, в традиции называется «гротом Благовещения». Сейчас там находится католический храм, можно приехать и посмотреть. В этом гроте поставлен престол и сделана надпись по-латыни «Здесь Слово стало плотью». Имеется в виду сам момент благовещения: сам Архангел Гавриил благовествовал Святой Деве.

Вполне возможно, что место, указанное этим католическим храмом, более или менее соответствует евангельским событиям. До нынешнего католического здесь был храм византийский, построенный действительно над этим гротом, он был разрушен.

Возвращаясь в IV век, времена Константина и Елены, мы видим, что просто так – не изучив досконально местное предание, не сопоставив с сохранившимися на тот момент историческими источниками, не связав евангельское повествование с местным контекстом – храмы не строили. Поэтому построение католического храма именно над этим гротом действительно оправдано с точки зрения контекста.

Еще одно интересное место, которое там есть, – это источник, называемый «источником Девы Марии». Опять же мы должны связать археологический контекст с Преданием. Довольно древние устные свидетельства говорят о том, что Пресвятая Богородица впервые услышала голос Архангела, еще придя к этому источнику. А потом, вернувшись домой, уже получила благовествование. Поэтому источник почитается православными, там находится православный храм, а гроб Благовещения во владении у католиков – в Святой Земле это довольно обычное дело.

Многочисленные надписи, граффити древних христианских паломников указывают на то, что они почитали это место, как связанное именно с Пресвятой Богородицей. Еще один интересный момент – считается, что первым строителем храма был Иосиф Тивериадский, иудей, принявший христианство и получивший разрешение строить храмы для древних христиан. В какой-то момент до этого древнего здания IV века в Назарете существовала синагога, которую некоторые исследователи интерпретировали как иудео-христианское место собрания, то есть первоначально это была синагога, в которой потом собирались христиане. Это, правда, не доказано, но из исторических источников известно, что еще во II – III веках приходившим в Назарет христианам местные жители показывали чуть ли не скамью, на которой сидел Иисус, хотя, конечно, синагога более поздняя. Это характерный пример того, что как в III – IV веках местные жители относились к паломникам, примерно так относятся и сейчас: выдавая желаемое за действительное. Разумеется, никакой скамьи времен Господа Иисуса Христа в Назарете не сохранилось. Тем не менее то, что мы видим этот галилейский контекст Рождества и Благовещения, очень интересно.

Среди галилейских городов, связанных с именем Господа Иисуса Христа, большое значение имеет Капернаум. Многие даже считали, что Иисус происходит из Капернаума. В Евангелии есть упоминание: «Что же Ты не совершил таких чудес, как в отечестве Твоем – в Капернауме?» В то время как в Евангелии сказано, что Господь пришел и поселился в Капернауме. Капернаум неплохо сохранился до наших дней. Место Капернаума принадлежит сейчас католикам, там построен замечательный католический храм.

Вот что там было найдено необыкновенно интересное и довольно определенно связанное с евангельскими событиями. Во время раскопок была обнаружена ортогональная византийская церковь (посмотрите здесь на изображении). Ниже под ней еще более древняя церковь IV века с прямоугольными стенами. И (вот эта) церковь, построенная на основании дома I века. Целая серия храмов, построенная над одним и тем же домом, навела на мысль, что это и есть место первого христианского собрания. Это место называли домом апостола Петра и, по всей видимости, справедливо.

Мы помним, как в евангельских повествованиях говорится о том, как Господь приходит в Капернаум, как исцеляет тещу Петрову, лежащую в горячке. Место, где Господь мог приклонить голову, – это как раз дом Его друзей, рыбаков-апостолов. И, по всей видимости, дом апостола Петра идентифицирован правильно, поскольку предание в Капернауме практически не прерывалось с I века. Многочисленные надписи, лампы, которые относятся к временам Ирода, дают надежную датировку этого здания. Соответственно, в этом самом Капернауме приморском разворачивались многие известные нам из Священного Писания события.

Капернаумская синагога из белого камня, находящаяся рядом, буквально в нескольких десятках метров, построена позднее и датируется IV веком. Под ней находится основание синагоги из местного черного базальта – той самой, в которую ходил Господь и проповедовал в ней. Здание синагоги времен Спасителя было разрушено местными жителями при построении более современной и величественной синагоги.

Археология о раннем периоде жизни Иисуса Христа. Назарет и Капернаум

Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Молодой Пушкин искал политической свободы. Молодой Пушкин требовал внешней свободы. Пушкин зрелый хорошо понимал, что внешняя свобода ничего не меняет. Идеал свободы переносится вовнутрь, в душу человека. Это очень важное движение его мысли. Молодой Пушкин был бунтарь, в чем-то даже нигилист, в чем-то мятежник, революционер, восстававший против государства, власти. Поздний Пушкин в каком-то смысле примиряется с ними. Он понимает глубину и суть русской истории.

Пушкин пишет знаменитое письмо Чаадаеву, строки, которые, на мой взгляд, в каком-то смысле могут быть выражением той самой национальной идеи, которую сколько-то лет тому назад мы пытались сформулировать: «Клянусь честью, ни за что на свете я не хотел бы иметь иную историю, чем ту, которую дал нам Бог». Это нежелание переменить историю и Отечество кажется мне очень важной пушкинской и вечной русской мыслью, которая должна вдохновлять нас, живущих двести лет спустя после Пушкина, и призывающая нас принимать ту историю, которая у нас была.

Пушкин действительно работал на будущее, думая об этом или не думая, мы сказать не можем. Может быть, и не думая. В конце концов, стихотворение «Я памятник воздвиг себе нерукотворный» говорит именно об этом. Думаю, он понимал свое значение. Но он жил в том мире, в котором жил, жил в своих конкретных обстоятельствах, он жил в своем доме, своей семье. Пожалуй, дом, семья, частная жизнь были ему не менее важны, чем судьба России, судьба Отечества и его грядущее. Он защищал свой дом, он очень любил его, это было самое важное в его жизни, его судьбе. Но, к сожалению, обстоятельства складывались так, что этот дом находился в сейсмической зоне, что у этого дома было много врагов, и реальных, и метафизических.

И дуэль Пушкина, его смерть – это не просто частная история, не просто следствие какой-то интриги, какого-то конфликта, у которого были свои подводные течения. Все это было, все это много раз исследовано. Но совершенно правы те исследователи, которые говорят о том, что в конце жизни Пушкин защищал свой дом. Пушкин защищал свое право на неприкосновенность. Он недаром возмущался, когда, уже будучи женатым, он писал письма жене, и их просматривала полиция. Он возмущался этим, считал, что никто не имеет права вмешиваться в переписку между мужем и женой.

Грубое вмешательство в его отношения с женой, грубое вмешательство в его частную, личную жизнь было самое верное оружие, с помощью которого Пушкина можно было уничтожить. Именно так он погиб, защищая свой дом.

О смерти Пушкина написано очень много. Много воспоминаний, много в этом горького, безутешного, начиная с лермонтовского стихотворения «Смерть поэта», заканчивая, может быть, пьесой Михаила Булгакова «Александр Пушкин». К этой истории трудно что-нибудь прибавить. Но каждый раз, когда или приходишь на Мойку, 12, где умирал Пушкин, проходишь по этим комнатам и слушаешь пронзительную экскурсию, которая читается в этом доме, или оказываешься в Михайловском, видишь могилу Пушкина, ходишь по лесам и холмам, где ходил он, ты действительно реально чувствуешь присутствие Пушкина в мире. Чувствуешь его бессмертие. Об этом очень хорошо написал Довлатов в «Заповеднике». Он как бы снял лишний пафос обожествления Пушкина, который вряд ли бы понравился самому поэту: он был человек ироничный и самоироничный. Но то, что самый жизнелюбивый русский поэт, самый солнечный, самый веселый русский поэт – вспомним Блока: «веселое имя Пушкина» – присутствует с нами, точнее всего в мрачном 37-м году.

Когда очень сгустились русские тучи, когда лилась кровь, было столько беззакония, когда было столько отчаяния в жизни людей, в это самое время Андрей Платонов написал статью с гениальным названием «Пушкин – наш товарищ». Статью, на первый взгляд, отвечающую политической конъюнктуре времени – «наш товарищ». А с другой стороны, как это глубоко – понимать, что на всех этапах русской жизни Пушкин остается нашим товарищем. В платоновской статье были еще такие слова: «Пушкин нас, рядовой народ, не оставил». Я думаю, как бы нам не приходилось трудно в нашей жизни, это понимание того, что с нами Пушкин, что он нас не оставляет, если мы в детстве «укололись» его стихами, если дали в детстве эти стихи своим детям, значит с нами все будет хорошо.

Наш Пушкин

Иерей Антоний Лакирев, специалист по Новому Завету

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Собрание христиан, которое они сами называют экклесия (по аналогии с собственно гражданским управленческим собранием в греко-римском полисе) отличается от всего остального тем, что христиане приходят на него ради общей задачи – «epi to auto» («на одно и то же»), как пишут авторы конца I и особенно II веков, для того чтобы всем вместе составить это собрание. Сегодня мы привыкли думать, что Церковь – это либо «профсоюз верующих», либо сообщество тех, кто разделяет общие взгляды, или какая-то социальная управленческая структура. Но для христиан первых столетий ни то, ни другое, ни третье.

Церковь – это не структура, а событие. Она не существует, как можно сказать, что существует профсоюз шахтеров или общество филателистов. Церковь случается, она происходит. Слово «экклесия» – правильный глагол «произойти», то есть «у нас произошла Церковь». Теперь мы обычно говорим: произошло церковное собрание. Но это очень и очень важно, потому что все то, что мы говорим о Церкви и во что мы верим, говоря о том, что мы верим «в Одну, Святую, Вселенскую, Апостольскую Церковь», и вся раннехристианская экклезиология – представление о Теле Христовом, где мы вместо тело, а порознь – члены и т.д. – все это относимся именно к собранию христиан, тому времени, когда мы вместе благодарим Бога.

Чрезвычайно поучительным сегодня, мне кажется, то, что свое участие в этом собрании сами христиане называют общей повинностью. Обычно сегодня греческое слово «литургия» несколько округло переводят как «общее дело». Хотя, строго говоря, это неточно, это не общее дело, а повинность для общества. Скажем, собираются жители города, происходит городская, полисная экклесия – собрание, которое правомочно решать вопросы, и оно решает: ты будешь заниматься починкой дорог – это твоя литургия, твоя повинность, ты будешь заниматься подготовкой к празднику – это твоя повинность, а ты будешь строить военный флот, твоя повинность.

Итак, христиане говорят о своем участии в преломлении хлеба: это наша общая повинность, то, что мы делаем для того, чтобы мы все вместе жили, чтобы существование нашего полиса, нашего гражданства и собрания было возможным. Это не право, которое кто-то получил и кто-то еще будет проверять: достаточно ли ты хорош, чтобы в этом поучаствовать. Это ответственность христианина перед Богом – прийти и составить из себя экклесию, как пишет апостол Петр: «Составьте из себя Церковь, как и живые камни». Здание составляется из камней, если ты один из них, твоя задача – прийти и быть в стене этого здания, иначе оно рухнет, иначе его нет. Это отношение христиан чрезвычайно важно, и чрезвычайно поучительно для нас сегодня об этом помнить, потому что многовековая эволюция закрыла это дело толстыми слоями разных других идей, может быть, не менее прекрасных и поэтичных, но все-таки других.

Очень важным, мне кажется, и то, что это общины, которые не знают профессиональных верующих, в отличие от эллинов и иудеев, где есть священство у иудеев и, соответственно, жречество у эллинов. В те времена считается, что если человек пришел в христианскую общину, говорит, что он апостол и три дня подряд не работает, он врун, он не апостол. Если он апостол, значит, на третий день он должен пойти на работу и зарабатывать себе на хлеб. Тоже очень важная вещь. Когда Павел говорит о том, как жить христианским общинам, он пишет: живите тихо, занимайтесь делом и работайте своими руками.

На самом деле, это очень серьезно: это люди, которые трудятся, реализуют свое призвание от Бога, то, что Бог им дал. То место, на которое их поставил Бог, становится для них пространством созидания, поэтому они ни капельки не отгораживаются от окружающей жизни, мира, в котором «все плохие, все ошибаются», хотя и в самом деле взгляды окружающей публики хоть святых выноси. Но христиане живут в этом мире как закваска будущего Царства, как то, из-за чего постепенно начинает меняться это общество.

Если в начале I столетия в римском обществе лишних детей, которых неохота кормить, было нормально унести в лес и оставить там – так решалась проблема лишней рождаемости, то через пару сотен лет даже для язычников, живущих в том же самом обществе и той же самой культуре, это становится немыслимым и невозможным. Это очень яркий пример того, как потихонечку, почти без пропаганды, почти без увеличения количества христиан само присутствие начинает менять нравственный климат этого мира, этого общества.

“Литургия” — общая повинность

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Сейчас, в год столетия Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 годов, особенно актуально обращение к его наследию. А чтобы это сделать, необходимо иметь это наследие у себя в руках, либо в печатном, либо в электронном виде. Надо сказать, что документы, созданные этим, наверное, самым великим за всю историю Русской Церкви Собором: и по его продолжительности, и по численности членов, стали публиковаться еще в период проведения. Соборный совет – орган, являвшийся фактически президиумом Собора, заявил о необходимости публикации всех деяний Собора практически в момент начала его работы. И эта работа тогда же и началась.

В 1918 году Соборный совет выпускает первые сборники «Деяний Собора», а еще раньше они начали выходить в «Церковных ведомостях» и «Всероссийском церковно-общественном вестнике», официальной газете, выходившей в 1917 году в Русской Церкви. Однако, к сожалению, эпоха гонений и обстановка гражданской войны не содействовала широкому распространению соборных изданий. В архиве Собора мы видим даже много писем с мест, в которых пишут: «Собор работает, но мы очень знаем о том, что он наработал. Очень мало знаем о результатах трудов Собора». Это был голос современников Собора. Что же было потом?

К сожалению, в значительной степени даже изданные экземпляры «Деяний Собора» были уничтожены в последующий период. Если сейчас вы где-то и найдете подлинные издания «Деяний Собора», то это будет большая библиографическая антикварная редкость. Не стоит уже говорить о том, что сам Собор и Соборный совет не успели опубликовать все материалы его работы. Из «Деяний» была опубликована только часть, фактически меньше половины. Протоколы целиком не публиковались вовсе. А материалы отделов и комиссий Собора, где собственно и происходила вся самая жаркая, напряженная работа умов и экспертов (которые были и членами Собора, и привлекались для работы в его отделах) вообще не попали на публикацию и в общественное поле в тот период.

Десятилетия гонений на Церковь вообще закрыли возможность для публикаций и распространения соборных трудов. И ситуация изменилась только в начале 90-х годов, когда лучшими умами нашей Церкви была осознана необходимость как можно скорее опубликовать и ознакомить церковную общественность с теми трудами, которые были наработаны Собором.

Только что возродившийся Новоспасский ставропигиальный мужской монастырь, по благословению Святейшего Патриарха Московского Алексия II, начал факсимильную републикацию трудов Собора. Огромную роль в тот период в этом сыграл архимандрит Иннокентий (Просвирнин), яркий деятель церковной науки и церковного просвещения рубежа 80-х и 90-х годов. И после него при владыке наместнике Алексии в Новоспасском монастыре началась эта работа, которую мы сегодня можем назвать многополезной и ценной, потому что благодаря ей во многих епархиях, приходах, образовательных учреждениях хотя бы в каком-то виде стали известны постановления Собора.

Но к нашему времени стала ощущаться необходимость полного издания документов Собора. И вот несколько лет назад в том же Новоспасском монастыре, уже при наместнике епископе Савве, по благословению Святейшего Патриарха Кирилла, началась работа по изучению всего Соборного наследия.

Надо отметить, что Соборный архив сохранился практически целиком. Нам известно только о порядке 10–12 единиц хранения Соборного архива, которые были утрачены. Причем утрачены каким-то загадочным путем в 20-е годы, несмотря на то, что в 1921 году один из членов Собора Степан Григорьевич Рункевич свез весь Соборный архив из епархиального дома в Лиховом переулке (где и проходил Собор) в Государственный архив. Соборный архив был принят на хранение в Государственном архиве. С 21-го по 30-й год эти 10–12 единиц хранения, в том числе, например, очень ценные для нашего времени протоколы заседаний Библейского отдела были утрачены. Но, тем не менее, более 95% Соборного архива сохранились в целостности, и на базе этого в 2011–2012 году мы начали публикацию документов Священного Собора.

Совершенно четко можно сказать, что при изучении первой публикации многих из документов Собора вскрылись совершенно невиданные до того высоты церковной канонической исторической мысли, которых достигали члены Собора. Но, с другой стороны, вскрылись и чисто человеческие отношения членов Собора, их достаточно простой и искренний подход к делу. Действительно, по документам мы видим, что благодать Святого Духа собрала их и переваривала совершенно разные точки зрения, разные мышления, разные подходы, разные практики в Собороной палате и кабинетах, где заседали отделы Собора.

Наверное, самая большая ценность документов Собора в том, что они задают уровень любой церковной дискуссии. Для того чтобы научиться правильно говорить, правильно ставить вопросы, правильно отвечать на них и правильно отвечать своим оппонентам, наверное, надо обращаться к этим документам. Но они имеют и чисто практический характер, потому что, с одной стороны, многие сферы церковной жизни, регулирование которых было предложено Собором тогда, сто лет назад, до сих пор специально не урегулированы, и, таким образом, документы Собора в полном виде могут быть для нас руководством к действию.

Конечно, они являются еще и культурным достоянием, потому что именно в тех условиях, той обстановке лучшие люди Русской Церкви, которых избрали епархии, учреждения Русской Церкви, действовали именно так. Они показывали способ действия христианина, церковного человека в очень непростых условиях революции и начинавшейся гражданской войны. Учитывая то, что более 50 членов Собора ныне канонизированы и прославлены Русской Православной Церковью в лике святых, мы можем обращаться к документам Собора и как к историческому и как к духовному наследию, элементы которого могут нас сегодня учить, а слова из которого становиться для нас отправными пунктами, чтобы поступать так или иначе.

Конечно, я должен сказать, что сейчас документы представляются в серьезном академическом виде со вступительными статьями, комментариями, но все более частое прочтение этих документов приводит к тому, что наследие Собора становится нам все известнее, как и его люди. В том числе в большом томе с биографиями членами Собора, который должен выйти в свет, мы прочтем о судьбах более чем пятисот людей, искренне служивших Русской Церкви, многие из которых положили за нее свои жизни. Я думаю, что в наш юбилейный период и после него документы Собора и судьбы его членов являются своеобразным учебником. Очень надеюсь, что все вместе мы будем читать его, и от этого наша жизнь станет более фундированной на христианских, истинных евангельских началах.

Издание документов Собора 1917-1918 гг.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Вопрос о реформе, о преобразовании православного прихода до революции вопрос очень важный, к которому стянуто внимание не только церковной иерархии, духовенства, но и общественности и правительства. Вопрос этот в каком-то смысле интегральный, потому что он вбирает в себя другие проблемы церковной жизни. Например, если поставить вопрос о том, кто должен быть приходским священником? Должен быть это только сын священника, то есть выходец из сословия, или кандидата в священники могут рекомендовать прихожане? Соответственно это затрагивает вообще все положение духовенства и его сословный статус и так далее. с очень многими смежными областями приходской вопрос соприкасался.

В начале XX века, особенно с первой русской революцией, приходской вопрос очень интересно увязывался и с государственной политикой. Прежде всего с политикой в области расширения прав религиозных меньшинств, прежде всего старообрядцев. 17 октября 1906 года выходит указ о наделении старообрядческих и сектантских общин определенными легальными правами. Им была предоставлена достаточно серьезная внутренняя самостоятельность по устройству своей жизни и своего хозяйственного существования. При этом православный приход не имел таких прав, которые были предоставлены старообрядцам и сектантам, что вызвало достаточно активную полемику в обществе и в церковных и правительственных кругах. Поэтому уже, как тогда говорили: «с высоты трона», обер-прокурору было предписано достаточно оперативно разработать подобный устав и для православного прихода. Мы уже знаем, что устав православного прихода разрабатывался Предсоборным Присутствием в 1906 году. И собственно этот проект был востребован обер-прокуратурой для разработки последующих приходских преобразований.

Три существенных вопроса занимали реформаторов. Первый вопрос – это вопрос о том, должен ли приход православный тесно связываться с определенной территорией и с людьми, которые живут на этой территории, или он может формироваться более, или менее на добровольных основаниях, на добровольном начале. Дело в том, что модернизация всей социальной и экономической жизни России в этот период запустила активные процессы социальной и географической мобильности – люди активно перемещались между городами, или из села в города, поэтому, особенно в городах, территориальный принцип формирования прихода ставился все больше под сомнение. Вторым важным вопросом был вопрос о возможности для прихожан участвовать в выборах своего священника, или по крайней мере в рекомендации кандидата на священническую должность. По крайней мере именно право рекомендации кандидата предусматривал проект Предсоборного Присутствия. Причем там была достаточно подробно прописана процедура этой рекомендации, предусматривался определенный епископский фильтр, то есть возможность со стороны епископа отклонить эту кандидатуру и только потом проводить выборы. Третьим важным вопросом был вопрос о церковно-приходском имуществе. Церковно-приходское имущество формировалось за счет пожертвования прихожан, но при этом с начала XIX века – с реформы 1808 года в значительной степени это имущество изымалось епархиальным церковным руководством на, в том числе сословные нужды духовенства. И вопрос о том, допустить ли прихожан к распоряжению церковным имуществом, храмовым имуществом и в какой степени, он тоже был одним из важнейших для будущих церковных преобразований.

В 1907 году начинает работать особое совещание по вопросу о православном приходе, которым руководит в основном епископ Рижский Агафангел Преображенский, которое ставит своей задачей доработать устав, проект приходского устава, который был внесен Предсоборным Присутствием и выработать новый устав, который бы могло принять правительство Российской империи и возможно и государственная Дума. И здесь выявилась достаточно интересная особенность, синодальные проекты уставов, которых было несколько, каждый обер-прокурор считал необходимым доработать в чем-то этот проект устава и поэтому накопилось несколько редакций – редакция обер-прокурора Извольского, потом редакция обер-прокурора Лукьянова, наконец редакция обер-прокурора Саблера и все эти редакции, каждая из них, уменьшала в чем-то права прихожан. Особенно ярко это наблюдалось на примере редакции обер-прокурора Саблера, который фактически ставил функционирование органов приходского самоуправления в непосредственную зависимость от решения епархиального архиерея, поскольку архиерей мог распустить приходской совет, который был прихожанами избран. То есть, самоуправление прихода в этих проектах все больше превращалось в определенную иллюзорную такую фикцию

Редакция Саблера была внесена в Государственную думу за несколько месяцев до начала Первой мировой войны – летом 1914 года и именно эту редакцию, этот проект затем Государственная дума обсуждала. Параллельно сама Государственная дума достаточно активно пыталась предложить свой сценарий приходской реформы. Сначала в 1910-1911 годах, а затем уже в Четвертой Государственной думе в 1913 году были предложены семь законопроектов, которые так, или иначе касались устроения православного прихода и ориентировались на то, чтобы предоставить прихожанам больше прав, чем то, что у них было на тот момент. В частности, предусматривалось предоставление приходу права юридического лица, то есть права хозяйственной деятельности, которой он не имел на тот момент, право самообложения, право распоряжаться церковным храмовым имуществом и тому подобное. Все эти проекты со своей стороны были, так, или иначе, торпедированы обер-прокуратурой, которая за собой сохраняла, как бы пыталась сохранить монополию на разработку приходского устава.

Последний наиболее мощный всплеск интереса к приходскому вопросу приходится на 1916 год, когда общественность его очень активно обсуждала, поскольку именно в этот момент комиссия Государственной думы по православной Церкви начала обсуждать еще саблеровский проект приходского устава, который был внесен в 1914 году. И общественная дискуссия развернулась с новой силой и стало ясно, что приходской вопрос особенно политизирован, поскольку правительство, в частности тогдашний премьер Штюрмер пытался использовать приходской вопрос, чтобы установить определенный контакт с депутатами Государственной думы, поддерживая их начинания, а, в данном случае, не начинания обер-прокуратуры. Но и в 1916 году не завершилось принятием этого законопроекта обсуждение проекта приходского устава, что еще раз демонстрировало достаточно кризисное явление в отношениях Церкви и государства, когда даже самые востребованные, как властью, так и обществом проекты оказывались не доведенными до конца и оказывались не принятыми.

Попытки реставрации прихода

Сергей Хоружий, профессор философии Института философии РАН

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

Заключительный этап исихастской практики именуется блоком телоса, то есть финальной цели всей практики. Это созерцание фаворского света и начатки обожения. Эти высшие ступени исихастской лествицы стали центральным предметом для исихазма в поздневизантийский период о котором мы кратко сказали. Исихастские споры велись именно об истолковании этих высших ступеней. И богословие святителя Григория Паламы доставило глубокое богословское истолкование этих высших этапов исихастского опыта. Это истолкование включено в догматику православия.

Исходные позиции этого истолкования появились прямо из опыта афонских исихастов. У исихастов возникло твердое убеждение, что световые созерцания, которые возникают на высших ступенях практики, представляют собой ничто иное, как созерцание фаворского света, того, который осиял учеников в событии Преображения на Фаворе. Это и есть ключевое утверждение для всего исихазма. Здесь по сути раскрывается цель и смысл всей исихастской практики. Она раскрывается как практика, направленная к свету фаворскому, к свету Преображения. И по Григорию Паламе мы сейчас совсем кратко обозначим, как же понимать надо это созерцание света фаворского.

Какова связь новозаветного события, евангельского события, которое состоялось некогда, как мы предполагаем в реальной истории, в период земной жизни Христа и практикой исихастов в разнообразные века последующей истории, какова здесь связь? Прежде всего надо понимать, что связь устанавливается через обожение, через соединение с Божественными энергиями. У апостолов на Фаворе было ни что иное, как именно опыт обожения и исихастская практика также возводила человека, подвижника к обожению. Здесь и возникала действительно необходимая связь. Речь идет о способах достижения обожения. Можно согласиться, что этих подступов к обожению апостолы достигли одним образом, афонские исихасты не тем же, но речь в итоге идет о том же самом опыте подступов к обожению.

И при этом еще, что было здесь очень существенно, термин созерцание, как я уже сказал, отсылал к опыту античного языческого типа, когда отношения человека с Богом предполагалось, что они заключаются в созерцании Божества. В христианстве представления о духовной жизни были принципиально иными и на поверку тот род отношений с Божественным бытием, который создавался в исихастском опыте, представлял собой не столько созерцание, сколько личное общение. Молитва – не созерцательная практика, непрестанная молитва тем более. Поэтому здесь возникала необходимость в резком разграничении с нехристианским духовным опытом.

Ну и далее в опыте исихастов раскрывалось, а что же делается с человеком на этих высших ступенях, как совершается преображающее изменение человеческого существа? Происходит восхождение человека по исихастской лествице. На каждой ступени строение множества всех энергий человека как-то по-своему перестраивается, изменяется. И коль скоро происходит восхождение к приобщению Богу, значит изменения, которые с человеческими энергиями происходят такие, что расположение, строй этих энергий приближается к тому, который энергии имеют в Божественном бытии. В Божественном бытии по православному богословию происходит то, что передается византийским понятием «перехорезис» – кругообращение. Происходит всецелый взаимообмен, взаимопередача бытия между ипостасями Святой Троицы. Вот это то устроение энергий, которое присуще Божественному бытию. И его конечно же, вот такой совершенный взаимообмен, можно, больше того, должно считать самым совершенным и абсолютным общением ипостасей. Поэтому можно считать, что на высших ступенях исихастской лествицы подвижник развивает некоторые высшие формы общения, которые постепенно продвигаются и приближаются к особому абсолютно образу общения, который присущ Пресвятой Троице – к перехорезису. Вот так можно понимать то, что происходит на высших ступенях именно в аспекте общения.

А кроме этого еще на более приземленном, если угодно, языке опыт подвижников фиксировал, что с самим естеством человека начинают происходить уже изменения, в которых формируется что-то совершенно новое. Это уже актуальные подступы к обожению, актуальное, как аскеты выражаются, превосхождение естества. И начинаются они с преобразования органов восприятия человека, способностей восприятия. Довольно понятно, для приобщения к Богу должна происходить встреча. Чтобы встреча с Божественными энергиями была возможна, человек должен быть способен воспринимать эти энергии каким-то образом. А понятно, что обычные его перцепции этого делать не могут, они воспринимают чувственные сигналы, а вовсе не сигналы благодати. И на высших ступенях практики начинают появляться новые перцепции, новые способы восприятия человека, которые исихазм называет «умными чувствами», или «ýмными чувствами», тут не фиксировано ударение. Появляется новое зрение, это часто можно встретить в духовной литературе – отверзлись духовные очи – это из самых известных явлений на высших ступенях духовного опыта. Такие трансформации зрения известны и даже во вне христианских традициях.

Но, происходит и нечто большее, не только зрение, весь набор, вся система человеческих восприятий сменяется новыми умными чувствами, которые абсолютно представляют собой нечто иное по отношению к прежним физическим телесным чувствам. Во-первых, обнаруживается, что уже нет отдельных восприятий. Новое духовное восприятие, которое возникает у человека – это не отдельный слух, зрение и так далее – это некоторая единая способность восприятия. Такое формирование синтеза восприятия часто называют «синэстезис» – первое главное отличие умных чувств. А второе, что эти умные чувства оказываются уже вовсе не выражены через какой-то один орган восприятия, а они присущи всему в целом человеческому существу. Воспринимающим становится не какой-то один наш орган – ухо, или глаз, а все наше существо становится воспринимающим, приемлющим благодать – это иногда называется по-ученому «панэстезис». Это два главных феномена преобразования, преображения человека, которые реально проходятся в опыте исихастов.

Начало обожения

Протоиерей Георгий Климов, кандидат богословия

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Третье Евангелие, согласно древнейшему преданию, принадлежит апостолу Луке, спутнику апостола Павла, «возлюбленному врачу», как его называет сам Павел в Послании к Колоссянам.

С другой стороны, древнейшее церковное Предание говорит о том, что евангелист Лука был одним из эммаусских путников. Повествование об эмаусских путниках мы находим в последней главе Евангелия от Луки. Один из них Клеопа, второй по имени не называется. Традицией у древних было не называть именно себя. Похожее мы найдем и в Евангелии от Иоанна, и в Послании к Коринфянам апостола Павла.

В данном случае здесь имеется определенная нестыковка преданий, потому что часть наших древнейших толкователей и исследователей говорили о том, что святитель Лука не был знаком со Христом, а другие утверждали, что на самом деле он был эммаусским путником.

Разрешить эту проблему, наверное, достаточно сложно. С другой стороны, можно также поставить вопрос, насколько это важно. Но то, что говорит в пользу того, что евангелист Лука, возможно, не был знаком со Христом, мы можем, например, увидеть из сопоставления Евангелия с книгой Деяний. По книге Деяний известно, что апостол Лука присоединяется к апостолу Павлу во втором миссионерском путешествии. Известно, что Павел, выделяя из своих спутников обрезанных, то есть иудеев, не называет в их числе апостола и евангелиста Луку. С другой стороны, когда эммаусские путники беседуют со Христом по пути в Эммаус, то говоря Ему о тех, кого мы называем первосвященниками, книжниками, учителями израильскими, они именуют их «князьями нашими». То есть понятно, что эммаусские путники должны были быть иудеями или, по крайней мере, теми, кто принял иудейский закон.

Древнейшее предание говорит нам о евангелисте Луке как о живописце. Все мы знаем и с радостью принимаем это придание, называя его иконописцем. Но здесь, справедливости ради, надо заметить, что Луку называли живописцем в первую очередь как способного живописать на бумаге чернилами то, как была совершена Евангельская история.

Надо сказать, что греческий язык третьего Евангелия особенный. По канонам мировой культуры это, конечно, шедевр мирового искусства, и это высочайший образец именно употребления древнегреческого библейского языка, который мы называем или александрийским наречием, или койне, в современном словоупотреблении. С другой стороны, мы, конечно, должны допустить, что, если апостол Лука был врачом и очень хорошо знал строение человеческого тела, он вполне мог бы быть и иконописцем.

Интересно, что Лука очень много времени находился при апостоле Павле. И, конечно, «апостол языков» не мог не оказать на написание третьего Евангелия. Предание, опирающееся целиком и полностью на Писание, говорит нам об адресате третьего Евангелия – это так называемый Феофил державнейший, к которому обращает свое Евангелие третий евангелист. Если мы возьмем просто слово «феофил», как это делали многие толкователи, то в переводе оно значит «боголюбец». И тогда мы должны будем сказать, что Лука обращает свое Евангелие к любому боголюбцу – тому, кто любит Бога и хочет спастись. Так, например, говорит блаженный Феофилакт Болгарский. Но, с другой стороны, добавка, переведенная на русский язык словом «державнейший», свидетельствует нам о том, что Лука называет один из высоких чинов, которые были употребительны в Антиохии у сановников высокого ранга. Слово «державнейший» по римским категориям соответствует примерно «всаднику», а в русском словоупотреблении где-то нашему дворянину.

Почему Лука обращает Евангелие к державнейшему Феофилу? Уже у древних достаточно часто высказывалось предположение, что это был один из ктиторов Антиохийской церковной общины, то есть того, на чьи средства могла существовать эта община, родом из которой, возможно, и был евангелист Лука. То есть не исключено, что третье Евангелие Лука обращает именно к своим соплеменникам, к тем, о ком он печется, заботится, и кто для него дорог.

История написания Евангелия от Луки

Ирина Языкова, кандидат культурологии

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Когда появились первые иконы. Мы знаем, что есть предание, что первая икона Христа появилась нерукотворным образом. Она связана с исцелением царя Авгаря, который заболел и никто не мог его вылечить. Он посылает своего слугу в Иерусалим, где проповедует учитель, о котором говорят, что он исцеляет больных, воскрешает умерших. Слуга хотел привести его к царю, чтобы тот помог несчастному. Но Господь не мог оставить Своего служения и уйти, тем не менее Он решает помочь царю, просит слугу принести чистое полотенце, умывает лицо водой, отирает полотенцем и отдает его слуге. И слуга видит, что на полотенце отобразился нерукотворный лик Христа. От этого нерукотворного лика исцелился царь Авгарь. Это предание было известно уже в IV веке. Документ о нем принадлежит к VI веку. Но всякое предание имеет свои исторические корни. И этот исторический корень в том, что мы сегодня имеем плащаницу и несколько почитаемых по всему миру нерукотворных образов.

Для чего я так говорю? Потому что если говорить об иконе Христа, то, конечно, Он сам является иконой, как говорит апостол Павел, Христос есть образ Бога невидимого. Он является единственным истинным изображением Самого Отца, Которого невозможно видеть. Отсюда и сама идея изображения. Они не дают нам портрет Христа и т.д., но передают образ, по-гречески «эйкон». Эйкон – это очень глубокое слово, которое передает не просто видимость, а, как скажет Иоанн Дамаскин, видимый образ невидимого. Собственно, это и ложится в основу первых христианских икон.

Первое изображение Христа, которое можно было бы назвать иконографическим, мы находим в катакомбах IV века. Но эти катакомбы уже служили не столько убежищами христиан, потому что это уже период Константина, но все-таки в них продолжали совершать богослужения. То есть когда проповедь Христа стала открытой, появляется изображение Спасителя. Но в IV веке еще не сформировалось то, что мы называем каноном, а вот уже знаменитая синайская икона Спасителя, которая датируется VI веком, показывает нам, что к этому времени иконография Христа уже устоялась.

Иконография Христа формируется ровно в тот же период, когда Церковь собирает Вселенский Собор. Когда она пытается выяснить – в борьбе с ересями, в ответ на их вызовы – как можно сформулировать веру во Христа, Троицу, основные элементы веры, тогда же формируется иконография. То есть догматика и иконография формируются параллельно друг другу. Поэтому в VI веке, когда уже сформулированы основные догматы о природе Христа, Его воле, месте в Святой Троице, тогда появляется и развитая иконография Христа. Синайская икона как раз дает нам этот пример. Хотя есть и другие иконы.

Рядом с иконами Христа мы видим и иконы Богоматери. Та же синайская коллекция дает нам возможность увидеть ранние иконы Богоматери: Богоматерь с Младенцем Христом, Богоматерь со стоящими рядом святыми Георгием и Феодором; икону апостола Петра и т.д. Эти ранние иконы интересны еще тем, что берут свое начало в фаюмском портрете. Напомню, что фаюмский портрет – это позднеантичный погребальный портрет, который клался на саркофаг или вмуровывался в мумию как память об умершем человеке. И техника первых иконы была точно такая же, как эти античные портреты. Эта была техника энкаустики, восковых красок, которыми писали на дощечках, даже часто использовали золото на фоне или золотые венцы, что равносильно нимбу, возникающему на христианских иконах.

Но есть и отличия, и самое главное из них не художественное, а религиозное, что очень важно. Потому что погребальный портрет – это память об умершем человеке, а икона – это всегда свидетельство о воскресении. Христос воскрес, победил смерть, и Его последователи тоже входят в жизнь вечную, поэтому их рисуют уже с точки зрения вечности, смотрящими из вечности, воскресшими. Это знак того, что мы не видим человека телесными очами, но мы знаем, что он жив и он рядом с нами, и икона этому свидетельство.

Эти первые иконы, которые мы имеем еще с доиконоборческого времени V, VI, VII веков как раз те первые иконы, которые свидетельствуют о воскресении. То есть опять же вера, религия преобразует искусство и создает ту форму, в которой выражаются христианские убеждения.

Первые иконы

Андрей Григорьев, доктор филологических наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Когда мы читаем церковнославянский текст, то особую сложность у нас вызывает работа с временами глагола. И вообще с глагольной системой, но в первую очередь с временами, так как эта система в наибольшей степени подверглась изменениям и преобразованиям от древности к современности, уже в живом русском языке. В особенности это касается системы прошедших времен.

В древности существовало целых четыре прошедших времени глагола: аорист, имперфект, перфект и плюсквамперфект — такие сложные названия характеризовали прошедшие времена, существовавшие у глагола. При работе с этими формами нужно представлять значение каждого из этих времен. Почему было четыре времени, а не одно? Некоторые ученые выдвигают соображения о том, что глагольный вид появился в достаточно позднее время, уже после XIV века, в том числе и поэтому существовали целых четыре времени для выражения различных значений и оттенков прошедшего времени. Хотя есть и другие точки зрения.

Начнем с первых двух глагольных времен: аориста и имперфекта. Несмотря на то, что их названия достаточно сложные, тем не менее аорист — это так называемое неопределенное прошедшее время, или время исторического рассказа, которое обычно отвечает на вопрос «что произошло?» или «что случилось?» Если переводить на русский язык, то оно образуется от глаголов совершенного и несовершенного вида, но фактически это указание на определенное действие, которое просто случилось, без указания на его длительность. Когда мы, допустим, пересказываем, что произошло за день: проснулся, оделся, позавтракал, поехал, приехал, работал, вернулся и т. д., исторически это можно обозначить аористом. Если мы не хотим говорить «Я ехал на работу в течение нескольких часов, стоял в пробке полдня и т. д.», а именно только указание на то, что это произошло: встал, проснулся, оделся, умылся, поехал и т. д., то используем собственно аористные формы.

Конечно, сложность возникает с тем, что все эти прошедшие времена появлялись исторически особым образом. Сейчас эти формы уже утратились, и мы не можем соотнести их с современными, но в принципе есть какие-то опорные точки, за которые можно цепляться при работе с текстом. Поскольку древнецерковнославянские тексты зачастую повествования, конечно, не всегда, бывают и формы от первого лица, но часто это описания каких-то событий, и очень большое значение здесь имеют формы третьего лица единственного и множественного числа.

В аористе в церковнославянском они выглядят следующим образом. Если основа глагола заканчивается на гласный, то в третьем лице единственного числа, будет просто чистая основа глагола.

Например, глагол «болеть». Во фразе «Он заболел», то есть это случилось, мы просто убираем показатель инфинитива, в древности он в основном заканчивался на «ти» (были еще преобразуемые в шипящие, типа «шти»), а по-русски это либо «ти», либо «ть». Соответственно, убираем «ть» (или «ти») в глаголе «болеть» (или «болети») и получаем чистую основу «боле» — это и есть форма 2-го и з-го лица (в единственном числе исторически эти формы совпадали в аористе). Так мы получили форму в аористе от глаголов на гласный. Если во множественном числе: «Они заболели», то надо добавить древний суффикс «ш» и в финале «а», то есть буквально компонент «ша», и мы получим форму «болеша». Это аориста «Они заболели». Вот такие формы: либо чистая основа глагола, либо заканчивающаяся на «ша» — и мы с вами, собственно, изучили самые распространенные формы аориста от основы на гласный.

Если мы возьмем инфинитив на согласный, типа «нести», «идти» и подобные, то третье лицо образуется с помощью окончания, можно так назвать «е» в финале, плюс инфинитивная основа. «Нести»: «те» убираем, добавляем «е» — «несе» — это форма единственного числа. А во множественном добавляем «оша», получается «несоша». «Несе», «несоша» — эти формы у нас представлены.

Если мы будем образовывать такие формы от глагола «быть», во 2-м и 3-м лице у нас получится форма «бы» — это наша частица. То есть глагол «быть» в аористе исторически участвовал в образовании условного наклонения. Соответственно, это «бы» сохранилось у нас, зафиксировавшись в одной форме. Теперь мы считаем, что это частица, на самом деле это аорист, который сохранился в русском языке.

Имперфектные формы, то есть формы глагола в несовершенном виде, обозначающие длительные или повторяющиеся действия, тоже имеют определенный признак, который характеризует часто распространенные формы. В единственном числе к основе мы прибавим «ш» и, может быть, еще суффиксальный компонент «а» или «я», типа «вопияше» или «величаше». Множественное число заканчивается на «ху», то есть «вопияху» или «величаху». На самом деле, цепляясь за какие-то опорные точки, в принципе мы с вами можем достаточно легко воспринимать и такие сложные глагольные времена, как, например, имперфект и аориста.