Церковь в синодальный период

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Церковную реформу Петра I следует рассматривать не только в контексте остальных его государственных преобразований, которые создали новую Россию, но и в контексте церковно-государственных отношений предыдущего периода.

Прежде всего в рамках того конфликта, между царской и патриаршей властью, который разворачивался практически на всем протяжении XVII века. И прежде всего, в который был включен отец Петра – царь Алексей Михайлович. Сам этот конфликт имел довольно глубокие и понятные причины. XVII столетие – это время, когда российское государство превращается из монархии, основанной на представительстве сословий, когда государи русской земли опирались на органы, так, или иначе выбранные сословными представителями, превращается в абсолютную монархию. Абсолютный монарх опирается на профессиональное чиновничество, не обязательно связанное с какими-то официальными сословными группами и на такую же более, или менее постоянную армию. Этот процесс превращения в государство абсолютистского типа имел место по всей Европе. Раньше, или позже этот путь проходили все европейские государства – Англия в XVI веке, Франция в XVI-XVII столетиях и так далее. И непременным обстоятельством, непременным атрибутом этого превращения государства в новую государственную формацию был конфликт с Церковью, который принимал более, или менее тяжелые и даже кровавые для Церкви формы.

Мы можем вспомнить в данном случае реформацию в Англии при Генрихе VIII, или более мягкие формы такого же взаимодействия абсолютистского государства с Церковью во Франции. По тому же пути шла и Россия и уже во второй четверти XVII столетия при первых Романовых, государство так, или иначе ставило задачи по ограничению церковной самостоятельности. Одним из первых такого рода актов было Соборное уложение царя Алексея Михайловича 1649 года, когда государство забрало у иерархии определенные судебные функции над людьми, которые заселяли церковные имения. Всеми это было воспринято, как один из первых шагов к секуляризации, к отобранию этих самых церковных имений в пользу государства, что и произошло позже уже в XVIII столетии. Именно Соборное уложение стало главным поводом для конфликта царской и патриаршей власти в XVII столетии.

Для Петра этот опыт конфликтных отношений был очень актуален. Он прекрасно помнил взаимоотношения своего отца с патриархом Никоном и в данном случае реформа по упразднению патриаршества должна была быть понята именно в этом ключе. Другое дело, что Петр, видимо, далеко не сразу пришел к тем формам взаимоотношений Церкви и государства, которые стали характерны для всего последующего имперского периода. После смерти последнего патриарха XVII – патриарха Адриана в 1700 году, Петр берет паузу в 21 год. Правда уже в 1701 году он воссоздает, упраздненный за несколько десятилетий до этого монастырский приказ, который как раз и управлял со стороны государства церковными имениями и владел судными функциями по отношению к людям, населявшим эти церковные имения. То есть в самом начале Петра интересует фискальный аспект, его интересуют доходы церковных имуществ, которые приносят соответственно патриаршая область и другие епархии – прежде всего патриаршая область, те владения, которые были в распоряжении патриарха, именно ими управляет монастырский приказ. Но где-то к концу великой Северной войны, которая как раз шла 21 год, Петр постепенно нащупывает новую форму государственно-церковных отношений. Потому что в течение этого двадцатилетия было не ясно, созовет Петр Собор, даст санкции на выбор нового патриарха, или будет что-то иное. Петр видимо и сам по началу не был уверен в том решении, которое он примет. Но в 1721 году он находит сотрудника, который может ему предложить новую схему государственно-церковных отношений – епископа Псковского и Нарвского Феофана Прокоповича, которому Петр поручает составить новый документ – Духовный регламент, который бы описывал новые взаимоотношения Церкви и государства. Согласно Духовному регламенту патриаршество упраздняется, взамен патриарха учреждается коллегиальный орган – Святейший Правительствующий Синод.

Причем Духовный регламент – это довольно интересный документ, это не столько собственно закон, сколько публицистическое произведение, которое обосновывает новые отношения Церкви и государства в имперской России. Синод – это коллегиальный орган, члены которого назначаются императором, он зависит от него, а не избирается Церковным Собором, Синод зависит от него, от императорской власти. Состав Синода по началу должен был носить смешанный характер – в него должны были входить, как представители монашествующего духовенства, так и белого духовенства, то есть женатые священники, так и епископы. И глава его при Петре назывался президентом духовной коллегии. Это позднее, как правило в него будут назначаться только епископы и руководить Синодом будет первоприсутствующий член. Так упраздняется патриаршество, а вместе с ним почти на 200 лет русская Церковь забудет и о Церковных Соборах.

Через год в 1722 году Петр дополняет синодальное устройство одним очень важным указом, согласно ему, формируется должность обер-прокурора Святейшего Синода. Причем первоначальный указ Петра об утверждении этой должности сформулирован достаточно в общих выражениях – это должен быть офицер трезвого поведения, который должен следить за порядком в Синоде. Но, что такое порядок в Синоде? Должен ли этот офицер вмешиваться в делопроизводство Синода, следить за разбирательством дел, или он должен прежде всего следить за тем, чтобы синодалы не подрались случаем, если у них возникнет какое-то острое разногласие? Это не было сказано в указе Петра. И поэтому на протяжении всего XVIII века обер-прокуроры толковали положения указа в соответствии со своими склонностями. Кто-то, кто был настроен достаточно активно вмешиваться в церковные дела – трактовал его в пользу расширения своих функций, а те, кто воспринимали обер-прокурорскую должность, как своего рода почетную пенсию, почетную синекуру, стремились не вмешиваться в эти дела.

XIX век будет веком действительного расцвета обер-прокурорской должности. Но это будет уже другой сюжет.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Петровская реформа благочестия и дисциплинирования духовенства в первой половине XVIII века. Было бы неправильно сводить петровскую церковную реформу только к административной реформе, к упразднению патриаршества и учреждению Святейшего синода. На самом деле его интересы в церковной области распространялись гораздо шире и одной из главных задач, которую видел перед собой Петр – глава и основатель абсолютистского государства – это была задача дисциплинирования подданных, введения, укладывание их поведения в определенный чин, в определенный регламент, который позволил бы реализовывать государственные задачи, реализовывать государственные указы. Прежде всего здесь очень важно отметить, что Петр, упразднив патриаршество, себя рассматривает в качестве источника информации о… скажем так, воле Божьей, о высшем благе для своих подданных. Это вполне отвечает тому представлению о себе, которое разделяли большинство абсолютистских монархов Европы. Именно монарх теперь оказывается источником сведений, информации о высшем благе. И в этой связи очень важно, чтобы подданные четко исполняли указания государства. И в рамках этой системы дисциплинирования подданных, Церкви отводился очень важный аспект, очень важный момент, потому что Церковь должна была дисциплинировать подданных в религиозном и нравственном ключе. Воспитывать лояльных, честных, преданных граждан нового государства.

Регламентация религиозной жизни подданных распространяется даже на практику причащения – ключевой момент в религиозной жизни любого православного христианина. Но, что интересно, Петр в данном случае продолжает подобные же усилия своего отца. Дело в том, что Алексей Михайлович в ряде своих указов, например, в указе 1650, 1660 и 1674 годов предписывает в частности своим воеводам обращать пристальное внимание на то, как подданные московского царя причащаются – насколько часто они это делают, не оставляют ли они исполнение этого долга на смертный час и так далее. То есть государство уже в XVII веке достаточно последовательно пытается регламентировать и дисциплинировать своих подданных, в том числе в религиозной сфере. В чем отличие Петра от этой прежней практики?

В духовном регламенте содержится та же самая норма – причащение не менее, чем один раз в год. Но Петр увязывает эту практику ежегодного причащения со своими, если можно так выразиться, фискальными интересами. Дело в том, что практика причащения со времен Петра становится своего рода ежегодным следственным экспериментом по поиску скрывающихся староверов, старообрядцев. Дело в том, что Петр, как и его отец, достаточно напряженно относится к старообрядцам, но он достаточно прагматичен и разрешает им легально существовать в рамках империи в случае, если они платят двойной подушный оклад. А вот, чтобы не скрывались староверы от соответствующего двойного оклада, они должны непременно причащаться, хотя бы раз в год и соответственно те, кто причащаются, они имеют право платить оклад всего лишь в единственном размере, все остальные соответственно староверы и должны платить оклад в двойном размере. Практика причащения таким образом оказывается на службе империи, на службе ее фискальных интересов. Но – это не единственное вмешательство в благочестие граждан.

Очень интересен, с этой точки зрения, ряд указов 1722 года, которые регламентировали самые разные стороны бытовой религиозности. Например, они запрещали делать приношения к чтимым и чудотворным иконам – так называемые «привесы», запрещалось выносить иконы из церквей и носить их по домам. То есть фактически Петр в данном случае покушался на вполне каноническую и принятую в Церкви практику крестных ходов. Практиковалось, согласно указу 1722 года и изъятие чтимых икон, или икон, которые почитались, как чудотворные из частных домов, а иногда и из приходских церквей и передача их в соборы, или монастыри. Кроме того, санкциям подвергалось ложное разглашение о чудесах, а поскольку, как правило, чиновники петровской эпохи и, наверное, сам реформатор были склонны рассматривать любой слух о чудесах от иконы, или от мощей, как ложный, поскольку ключевой категорией для их осмысления религиозного пространства была категория суеверия и любые такого рода народные проявления религиозности подпадали под эту категорию. То соответственно любой слух о чудесном некоем явлении уже рассматривался, как слух суеверный и соответственно, мог вызвать следствие не только церковное, но и гражданское.

Еще одним очень важным элементом реформы благочестия было наступление на часовни. Петр в одном из своих указов полностью запрещает строить новые часовни и более того, он предписывает старые часовни разрушать, или приспосабливать под хозяйственные нужды. А нужно иметь в виду, что во многих удаленных от центра областях приходы православные, имя центром приходскую церковь, имели также массу часовен, в которых за дальностью расстояния, прихожане отправляли ежевоскресное богослужение мирянским чином. И покушение на часовни фактически было покушением на всю эту уже сложившуюся религиозную инфраструктуру. Позднее такое петровское наступление на часовни будет немного ослаблено. Последующие императоры подтвердят запрет на строительство новых часовен, но разрешат сохранять и поддерживать в прежнем состоянии часовни уже существующие. Будет найдет своего рода компромисс между народной религиозностью и требованиями реформы благочестия. Но, однако эта норма о запрете строительства новых часовен будет сохраняться вплоть до начала XX века, вплоть до революции.

В первой половине XVIII столетия регламентации подвергается не только жизнь граждан, не только жизнь подданных империи, но и самого духовенства. Империя стремится поставить духовенство на службу себе и очень важной стороной этой регламентации становятся так называемые «табельные дни», когда духовенству предписывается совершать богослужения непременно. Не только по церковным праздникам, но и, например, в дни рождения императоров и императриц, или их наследников, в дни коронации, восшествия на престол императоров и императриц и в случае, если духовенство по забывчивости, например, пропускает тот, или иной день, оно может быть подвергнуто крайне жестким наказаниям. От телесных наказаний – битья кнутом до вырывания ноздрей и ссылки в Сибирь, поскольку это расценивается, как нелояльность по отношению к императору, или императрице, поскольку особенно большое внимание этому уделялось в эпоху Анны Иоановны в 1730-е годы. Но эта практика сохранялась на протяжении всего синодального периода. Только Екатерина II в 1766 году отменяет телесные наказания за пропуск табельных дней, но не сокращает количество этих дней, как просил ее о том Синод.

С другой стороны, не мене важно – это присяга духовенства. В первой половине XVIII столетия, если священник и члены его семьи не успели присягнуть публично императору, они оказываются в крайне сложном положении, вплоть до исключения из духовного сословия, отдачи в солдаты, или даже опять же на поселение в Сибирь. В связи с оплошностью в принесении присяги в частности Анне Иоановне в 1730 году, инициированы не только процессы против рядовых священников, но и против пяти архиереев. Все эти моменты – от наступления на часовни и наступления против чтимых икон, до служения в табельные дни, станет одним из важных элементов контроля над верующими и духовенством на протяжении всего синодального периода.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

На протяжении всего XVIII столетия императорская власть расширяет свою власть над Церковью, и если при Петре и его первых преемниках речь шла о взятии под контроль центрального церковного управления, о упразднении патриаршества и учреждении Синода и, скажем так, отлаживании синодальной системы на верхнем уровне церковного организма, то во второй половине XVIII столетия Церковь лишается и своей хозяйственной самостоятельности.

Речь идет прежде всего о так называемой секуляризации церковных имении, об отобрании церковных имений в пользу государства. При этом мы должны иметь в виду, что достаточно обширное церковное землевладение, которое является основой церковной экономики – это явление имеет место, начиная с монгольского периода. В домонгольский период церковное землевладение, если и было, если и существовало, то не имело существенного значения для бытия церковного организма, когда Церковь в основном питалась от княжеской десятины. Но десятина перестает, как правило, выплачиваться князьями после Батыева нашествия в момент церковной разрухи и с этого момента, с XIII-XIV, а особенно в XV-XVI веках церковное землевладение достаточно активно разрастается. И с определенного момента рост церковных земель становится проблемой для княжеской, а затем и царской власти. Первая попытка по крайней мере ограничить рост церковного землевладения, или, скажем так, сделать первые подступы к секуляризации церковных имений, была предпринята еще великим князем Иваном III в самом начале XVI века на Соборе 1503 года Иван III вынес этот вопрос об ограничении церковного землевладения и даже попытался мобилизовать, с тем, чтобы обосновать это ограничение, идеи нестяжателей – идеи Нила Сорского.

Однако, в тот момент такое ограничение не удалось, но это не означало, что княжеская и царская власть сняла этот вопрос полностью с повестки дня. Фактически вопрос о секуляризации после Ивана III повторяется в русской истории каждые полвека. Мы видим подобные попытки при Иване Грозном в середине XVI века, мы видим то же самое у Бориса Годунова в конце XVI века. Первые попытки к ограничению церковной самостоятельности и церковного землевладения предпринимает потом Алексей Михайлович в середине XVII века, затем в самом начале XVIII века Петр опять возвращает Монастырский приказ. Но, правда, отменяет эту свою реформу после учреждения Синода, поскольку он понимает, что нужно сделать определенные уступки православной иерархии после того, как он принудил ее отказаться от патриаршества. Новый момент в секуляризационных попытках императорской власти наступает в середине XVIII столетия.

Уже при Елизавете Петровне создаются определенные комиссии, которые начинают готовить реформы секуляризации и это очень симптоматично. Вообще Елизавета Петровна – дочь Петра – занимала достаточно лояльную позицию по отношению к Церкви и по отношению к иерархам, но сама логика развития системы государственной церковности, огосударствления Церкви ставила на повестку дня вопрос не только об ограничении ее административной, но и экономической самостоятельности. Однако сама реформа начнется уже после ее смерти.

Петр III в марте 1762 года формулирует и выпускает указ о полной секуляризации церковных имуществ. Этот указ достаточно сильно взволновал духовенство, но на самом деле не имел практических следствий. Потому что, как мы знаем, уже летом 1762 года Петр III был свергнут с престола, а затем и погиб и на престол взошла его супруга – Екатерина II. Екатерина первоначально отменяет указ своего мужа о секуляризации имений церковных, как кощунственный акт, таким образом пытаясь привлечь на свою сторону православное духовенство. Но, что интересно, что отмена этого указа одновременно вызывает достаточно бурную реакцию церковных крестьян, которые очень надеялись, что в процессе секуляризации с них снимут значительное число повинностей, которые они несли к этому моменту. Но, что интересно, что как бы отказываясь на словах от секуляризационной политики своего мужа, Екатерина на самом деле не отказывается от проведения реформы. Уже осенью 1762 года в ноябре месяце создается комиссия о духовных имениях, а весной и летом следующего 1763 года комиссия начинает очень активную деятельность по подготовке к секуляризации, в частности летом 1763 года в губернии отправляются 77 обер-офицеров, то есть старших офицеров армии, в задачу которых входит описать церковное имущество. То есть четко представить себе, какие именно имения есть у епископских кафедр и монастырей. И 26 февраля 1764 года выходит указ о секуляризации церковных имений. Екатерина наконец ставит точку в этом долгом процессе спора государства и Церкви вокруг церковных имуществ.

Вообще реформа шла в несколько этапов. В 1764 году реформа была проведена прежде всего в Великорусских губерниях, в Малороссийских губерниях, а потом и в губерниях, присоединенных от Речи Посполитой, от Польши, она была проведена в 1780-е годы. В целом схема была такая, что вся церковная земля передавалась в ведение коллегии экономии и поэтому крестьяне, бывшие церковные крестьяне стали называться крестьянами экономическими, по названию этой коллегии. Государство изъяло у Церкви почти миллион душ крестьян, которые населяли эти имения и 8,5 миллионов десятин земли. А десятина – это чуть более гектара. При этом государство обязывалось выплачивать определенную компенсацию Церкви, но уже очень скоро стало ясно, что в лучшем случае компенсация равняется одной восьмой части того дохода, которое само государство получает от изъятых у Церкви земель. Кому выплачивалась эта компенсация? Она выплачивалась прежде всего епископским кафедрам, с одной стороны, с другой стороны, монастырям. И по мнению исследователя истории синодального периода Игоря Корнильевича Смолича, епископские кафедры в чем-то даже выиграли от секуляризации, поскольку оклады, положенные епископским, архиерейским домам вполне компенсировали их потери, совсем иначе было с монастырями. Монастыри получали крайне небольшие оклады и фактически речь шла о том, что монастырской русской экономике был нанесен существенный удар, который вверг ее – эту экономику – и само монашество, сами монастыри в глубокий и долгий кризис.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В основу церковной политики Петра и его преемников был положен утилитаризм – идея о том, что Церковь должна служить империи. И такой утилитарный подход не располагал государей к монашеству.

Известны достаточно серьезные ограничительные меры в отношении монастырей, которые предпринял уже Петр в начале своего царствования. Но после секуляризации русское монашество вступает в достаточно глубокий кризис. Причина этого кризиса довольно понятна, отобрав земли у монастырей, государство фактически лишило их возможности самостоятельно поддерживать свое существование и существовать в частности общежительным монастырям, которые как раз жили за счет совместной обработки этой церковной земли. Государство оставляет монастырям от семи до девяти десятин непахотной земли – это могут быть огороды, сады, сенокосы, выпасы, но не пахотная земля, то есть собственно сажать хлеб монахи больше на своих собственных землях не могут, поэтому ограничиваются возможности для выживания общежительных прежде всего монастырей.

Монастыри разбиваются в ходе секуляризации на две большие категории – штатные монастыри и заштатные. Штатные монастыри – это те, которые государство обеспечивает, субсидирует жизнь хотя бы части монашествующих по четко определенному штату. А вот заштатные монастыри, их население также ограничивается, но вместе с тем государство заштатным монастырям не платит ничего, они должны зарабатывать собственными усилиями, трудом своих рук и мирским подаянием. При этом собственно штатные монастыри делятся на три класса – отсюда категория «классные монастыри», то есть собственно штатные монастыри. Монастыри делятся на три класса в зависимости от количества монахов, которое собирается содержать государство. В первом классе чуть больше 30 человек, во втором 17 человек, в третьем классе – 12 человек. Причем очень интересно, что субсидии, которые выделяет государство монастырям соответствующих классов, серьезно отличаются по своему размеру, в зависимости от того, женские это монастыри, или мужские. Женским монастырям, особенно второго и третьего класса, государство платит фактически в два раза меньше содержания, чем монастырям мужским. Получается по этой логике, что женщины, то ли едят меньше, то ли имеют возможность лучше себя содержать, чем мужчины. В результате в ходе этих секуляризационных мероприятий количество обителей в великорусских губерниях сокращается достаточно сильно, почти в два раза, более 500 монастырей прекращают свое существование и количество монашествующих сокращается тоже в два раза, с примерно 11 000 до чуть более 5 000 человек.

Вместе с тем эта невозможно вести полноценный монашеский образ жизни в соответствующих синодальных обителях, обителях, подвергнутых такой синодальной регламентации, вызывает со стороны монашества попытки найти иные формы жизни, которые бы позволили продолжить монашеское существование. И здесь мы должны выделить три основные стратегии выживания православного монашества в эпоху после секуляризации. Первая стратегия – это эмиграция, вторая стратегия – это внутрироссийское пустынножительство и третья стратегия, которая касается в основном женских обителей заключается в образовании неформальных, не стесненных формальными рамками женских монашеских общин.

Коротко скажем о каждой из этих стратегий, остановившись на наиболее ярких, наверное, представителях этих стратегий выживания. Что касается монашеской эмиграции, то здесь, наверное, самая крупная и яркая фигура – это святой Паисий Величковский, который отправляется еще в эпоху, предшествующую секуляризации, но в уже не очень благоприятную для монашества, отправляется в поиски идеальной обители, которые приводят его сначала в Молдавию, потом на Афон, где он становится руководителем небольшого братства, возвращается с Афона в Молдавию и это его братство достаточно серьезно разрастается, к нему бегут многие ищущие истинной монашеской жизни из Малороссии, южной губернии России и так далее. И после его кончины, эти ученики преподобного Паисия возвращаются на территорию России, пополняя новые монастыри, привнося новую струю в жизнь обителей на территории России.

Но вместе с тем, параллельно с этим в самой Российской империи развивается и стихийное пустынножительство. Люди, монахи уходят из обителей в леса, или на острова северных озер, где ведут отшельнический образ жизни, не связанный, или образ жизни в небольших маленьких общинах, по два-три-четыре, может быть, пять человек, которые не связаны синодальными ограничениями. Такими регионами распространения пустынножительства становятся так называемые Рославльские леса в Смоленской губернии, Сибирские леса и другие места. Наиболее яркая, наверное, здесь фигура – это преподобный Зосима Верховский, который начинал свою жизнь отшельническую сначала в Рославльских лесах, потом на острове Коневец на Ладожском озере, потом ушел в Сибирь, а в конце своей жизни вернулся под Москву и стал основателем уже женской общины. И это как раз третья стратегия выживания – женские общины появляются еще в конце XVIII столетия. Механизм из появления достаточно понятен – вокруг какой-то благочестивой, например, вдовы образуется небольшая общинка женщин, которые без пострига ведут фактически монашеский образ жизни, например, именно так формируются те общины, которые позднее составят Серафимо-Дивеевский монастырь. И вот очень многие общины, эти неформальные женские общины на протяжении XIX столетия обретут легальный статус, станут по-настоящему монастырями и гордостью русского монашества уже конца XIX – начала XX веков.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Русское старчество XIX столетия. Русское старчество с легкой руки Федора Михайловича Достоевского, который вывел образ старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» стало для, скажем так, мировой культурной общественности своего рода квинтэссенцией наряду с русской иконой, квинтэссенцией русской духовной культуры и вообще духовности православия. Но мы, говоря о русском старчестве, конечно должны вернуться на твердую почву исторического исследования и понять, что же это такое – старчество, как таковое.

Прежде всего мы имеем в виду под старчеством особую аскетическую практику, практику духовной жизни, которая свойственна прежде всего монашествующим, которая формируется и поддерживается в монастырях, и практика эта сводится к воспитанию, окормлению, как говорят монашествующие, со стороны более опытного монаха к руководству новоначальным инокам. В ходе истории восточнохристианского монашества формировались разные формы такого окормления – письменное исповедание помыслов, устное исповедание, совместная жизнь старца и ученика и так далее. Нам важно обратить внимание на то, что старчество существует в ряду других аскетических практик, которые также поддерживаются монашеством – молитвы, поста, бдения, чтения Священного Писания и аскетической литературы и так далее. В ряду этих практик существует и старчество. Достаточно дискутировался в литературе исторической вопрос о том, когда старчество приходит на Русь и один из выдающихся наших историков – Игорь Корнильевич Смолич – предпринял специальное исследование о том, когда собственно старчество фиксируется в письменных источниках на Руси.

Однако в данном случае нам представляется, что Игорь Корнильевич слишком усложнил свою задачу – он искал прямые указания о старчестве в русских аскетических источниках и поэтому пришел к выводу, что оно возникает на Руси достаточно поздно – в XVI столетии. На самом деле, если мы будем искать не прямые указания, а косвенные, мы поймем, что старчество сопутствовало русскому монашеству на протяжении всей его истории. Мы можем увидеть определенные указания и в Киево-Печерском патерике, и в житие Феодосия Печерского, и особенно в житии Сергия Радонежского, написанного Епифанием Премудрым. Здесь прямо говорится о том, что его племянник Федор исповедовал Сергию свои помыслы, движения своей души, что напрямую предполагает – это и есть описание старческого окормления, то есть Сергий выступал как руководитель, как старец для Федора и видимо для другой братии. И это был совершенно естественный момент – существование такого рода руководства в недрах русского монашества. Но в условиях кризиса монашества XVIII и начала XIX веков в упадок приходят все аскетические практики и возрождение русского монашества, русской аскетической традиции очень часто связывается именно с возрождением русского старчества.

Почему русскому старчеству в XIX столетии придается такое важное значение? Здесь нужно поставить два дополнительных вопроса – было ли русское старчество привнесено, например, учениками Паисия Величковского из заграницы, как достаточно часто пишут отдельные историки – это первый вопрос. А второй вопрос – чем объяснить такое распространение славы о старцах среди верующего православного русского народа, чем объяснить такую народность старчества? Отвечая на первый вопрос, мы должны склониться к тому, что старчество и было привнесено на Русь учениками преподобного Паисия, например, старцем Федором Свирским, который был учителем основателя старческой школы знаменитой Оптиной пустыни – Льва Оптинского Наголкина. С одной стороны, оно было привнесено, но с другой стороны, оно вместе с другими аскетическими практиками возрождалось и в самой России и такого рода свидетельством о существовании духовного руководства среди монашества в самой России являются, например, труды преподобного Зосимы Верховского его труд «Поучение о послушании», который подробно описывает, как должна вести себя послушница по отношению к руководителю. И это «Поучение о послушании» он адресует сестрам, собравшейся вокруг него небольшой женской монашеской общины. При этом Зосима, даже если он поддерживал определенные связи со школой Паисия, должен рассматриваться не столько, как его ученик, столько, как его собеседник. Таким образом мы видим, что старчество сопутствует русскому монашеству, собственно является важным признаком вообще возрождения монашеской культуры в России, которое происходит как раз в первой половине XIX столетия.

А второй вопрос – вопрос о народном характере русского старчества и здесь для нас достаточно обратиться собственно к житию основателя старчества в Оптиной пустыни – старца Льва Оптинского, который достаточно прямо сам отвечает на этот вопрос. Когда его упрекают священники Калужской епархии, почему он возится с крестьянами, возится с мирянами, забирает у них, у белых священников их хлеб, потому что они должны как бы этим заниматься, а он должен окормлять монахов, он отвечает этим священникам, что да, это, наверное, ваше дело, но посмотрите, как вы их исповедуете – вы скажете им два слова и отправляете их на год, не вступая в какие-то личные отношения. К кому они пойдут с нуждами, со своими духовными потребностями? Они идут в монастырь.

Таким образом мы видим, что такой расцвет народности русского старчества – это своего рода реакция верующих прихожан на достаточно глубокий кризис православного прихода, который имеет место в рамках государственной церковности, в рамках синодальной Церкви. И инициатором этого подъема значения русского старчества являются сами паломники, сами верующие.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Институт должности обер-прокурора была учреждена Петром в 1722 году, однако на протяжении всего XVIII столетия в точности полномочия обер-прокурора не были урегулированы. Каждый из тех, кто занимал эту должность, трактовал соответствующие пункты Петровского указа в ту, или иную сторону. Те, кто были склонны вторгаться в систему церковного управления – толковали это расширительно, как князь Шаховской, например. Те, кто желали рассматривать свою должность просто как пенсию, как почетную синекуру, всячески устранялись от взаимодействия с синодалами.

И еще один очень важный момент способствовал определенной ограниченности полномочий обер-прокурора – этим моментом было право личного доклада Синода императору. Нельзя сказать, что синодалы регулярно пользовались этим правом, но само его наличие, то, что Синод мог заявить о желании доложить лично императору о нуждах Церкви, сдерживало расширение власти обер-прокурора. Но саморазвитие системы государственной церковности – это выражение Игоря Корнильевича Смолича, саморазвитие системы огосударствления Церкви, оно так, или иначе вело к расширению права этого ока государева. И достаточно интенсивное становление обер-прокуратуры, как особого института приходится на первые годы, первую половину XIX столетия. Именно в это время обер-прокуратура приобретает свои классические черты, которые будут существовать до конца имперского периода. Прежде всего все началось в самом начале XIX столетия в эпоху царствования Александра I, когда он отнимает у синодалов право личного доклада и передает право докладывать о нуждах Церкви, поставленному им обер-прокурору – князю Голицыну, который был приятелем императора и, в общем, видимо императору было гораздо приятнее общаться со своим старым другом, чем с не очень понятными для него православными иерархами. Это дало толчок для того, чтобы вокруг обер-прокурора начала достаточно быстро складываться своя система институтов.

Особенно важным этапом оформления обер-прокуратуры, как особого института было обер-прокурорство графа Протасова, который был долголетним обер-прокурором при Николае I с 1836 по 1855 годы. Граф Протасов прежде всего выстраивает особую канцелярию обер-прокурора и фактически поднимает статус обер-прокурорской должности на уровень министерской должности. Обер-прокурор в эту эпоху входит в ряд других министров, членов императорского правительства. Все контакты между иерархией и императором происходят сугубо через обер-прокурора, у него есть своя канцелярия. Но граф Протасов идет дальше, в 1840-е годы он осуществляет епархиальную реформу, реформу духовных консисторий, когда издает специальный устав духовных консисторий, таких управленческих структур, которые находятся при епархиальном архиерее, на епархиальном уровне. При этом состоят исключительно из светских чиновников. В этот момент появляется должность секретаря духовной консистории, который руководит ею на епархиальном уровне, но подчиняется он не епархиальному архиерею, помощником которого как бы он должен быть, а подчиняется секретарь духовной консистории непосредственно обер-прокурору Святейшего Синода.

И таким образом мы видим, что параллельно собственно иерархической вертикали русской Церкви – Синод, епархиальный архиерей, выстраивается иная бюрократическая вертикаль – обер-прокурор, его канцелярия, а на епархиальном уровне консистория и ее секретарь, который является своего рода небольшим обер-прокурором епархиального уровня. И вся переписка, все движение дел идет прежде всего по линии обер-прокуратура – духовные консистории и ее секретарь. Секретарь оказывается ключевой фигурой в системе епархиального управления.

Так российская Церковь оказывается в тисках четко выстроенной бюрократической системы, которая естественно ограничивает ее самостоятельность и фактически включает ее в систему управления империей, в систему управления государством. С этой эпохи даже эта система управления Церковью именуется Ведомством православного исповедания.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Духовенство, как сословие. Одной из важнейших особенностей общественного устройства имперского периода, особенно первой его половины, являлось сословное устройство российского общества. Что такое сословие? Это такое социальное устройство, где социальный статус и занятия человека передаются по наследству. Именно наследованием человека обусловливается положение человека, род его занятий и так далее. Материальное его положение в данном случае не играет существенной роли, поскольку мы вполне можем себе представить богатого зажиточного крестьянина, или горожанина, купца и бедного дворянина. Но от этого, от их личного благосостояния ни в коей мере не будет изменен их социальный статус – дворянин останется дворянином, а купец останется купцом, и он не сможет поступить на государственную службу, или военную службу, а должен будет заниматься своей торговой деятельностью.

Одним из наиболее завершенных по своему оформлению сословий в рамках имперского периода было собственно духовное сословие. При этом пойти по стопам своих отцов дети священников, дьяконов, церковнослужителей могли и раньше, более того, для епископов дети духовенства и в XVI, и в XVII веках были предпочтительными кандидатами на занятие церковных должностей, потому что как правило они были более грамотны, чем остальные прихожане и знали прекрасно церковную службу. Но тогда наследование не было единственным путем рекрутирования людей в священство. Например, самым ярким примером такого «социального лифта», который предоставляла Церковь в досинодальный период является судьба патриарха Никона. Он в миру Никита Минов был крестьянским сыном, сбежал от мачехи в монастырь, там выучился грамоте, церковному пению и уставу. Потом вернулся в свою деревню, где был избран прихожанами на должность приходского священника, а впоследствии после смерти детей и ухода в монастырь его жены, он поднялся по иерархической лестнице до всероссийского патриарха.

В синодальный же период правительство прикладывает усилия для того, чтобы закрыть духовное сословие для входа и для выхода. Для чего это делается? Прежде всего по двум причинам. Первая причина своего рода фискальная – правительство не заинтересовано в том, чтобы люди, поданные из податных сословий, из крестьян, из посадских людей переходили в духовное сословие, которое не облагается налогами – это, с одной стороны. А с другой стороны, правительство пытается повысить образовательный уровень детей священнослужителей, что кажется проще делать в рамках замкнутого сословия.

Очень важным элементом было формирование в начале XIX века системы духовного образования через которую стали проходить уже все дети духовенства и это было одним из важнейших элементов формирования духовного сословия в России. Уже в первой половине XIX века мы видим, что духовное сословие вполне сформировалось. Не хватает ему с точки зрения классической теории сословий, пожалуй, только одного – органов сословного самоуправления. И вот, как ни парадоксально в 1860-е годы, когда великие реформы ставят одной из своих задач демонтаж сословного строя в рамках Российской империи и на это были направлены судебная реформа, военная реформа. Так вот, как ни странно, именно в этот период духовенство получает органы сословного самоуправления в виде благочиннических съездов и епархиальных съездов, что естественно ведет к продолжающейся консолидации духовного сословия.

Оформление духовного сословия в четко наследуемую институцию, приводит безусловно к последовательному отчуждению духовенства и его паствы, как образованного общества, как дворян, которые смотрят на духовенство с определенной дистанцией, с определенной насмешкой, так и по отношению к крестьянам. Крестьяне также все больше ощущают дистанцию между собой и духовенством, замкнутым в определенные сословные рамки.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

В 1808 году была проведена одна из важнейших реформ в истории русской Церкви, которая создала новую и принесшую замечательные плоды систему духовного образования и духовной науки. Но одновременно с этой реформой, вернее в рамках этой реформы в очень жесткие условия была поставлена самая массовая структура церковного организма – православный приход.

Вот это одна из таких интересных деталей всей истории синодального периода. Высота достижений в церковном, или государственном строительстве идет бок о бок с достаточно неоднозначными решениями, которые порождают долголетние кризисные явления.

Как была связана реформа духовных училищ с реформой православного прихода? Дело в том, что, выстраивая трехступенчатую систему духовного образования из духовных академий, семинарий и духовных училищ, государство не собиралось эту систему финансировать. Взять средства на обучение духовенства предполагали из приходской казны, а для этого собственно деньги, сбережения приходов нужно было изъять и в последующем изымать их ежегодно. Поэтому в контексте реформы духовного образования была предпринята и реформа приходской экономики.

В 1808 году издается особый документ – инструкция церковным старостам, которая четко регламентирует обязанности этой должности. Вообще церковные старосты существовали и раньше, и до синодального периода, и в XVI-XVII веках. Это были выборные прихожан, которые отвечали за церковное хозяйство. Но теперь, хотя прихожане по-прежнему обязаны избирать церковного старосту, сам староста оказывается зависим прежде всего от епархиальной власти и от клира. Он обязан собирать средства церквей, прежде всего свечной сбор, а это главная статья дохода приходской церкви и целиком передавать свечной сбор на нужды духовных учебных заведений, передавать его в епархию. Клир при этом обязан тщательно следить за действиями старосты, чтобы староста что-то не утаил и передавал свечной сбор в полном объеме.

Таким образом фактически формируется новое обязательство церковного старосты, в корне отличное от тех прежних обязательств его, как хозяйственного представителя приходской общины. Фактически речь идет о том, что приход, община отлучается от собственного церковного хозяйства, которое формируется на пожертвования прихожан. Теперь староста, подчиненный клиру, и соответственно клир, подчиненный епархиальному начальству, полностью контролируют эти финансовые потоки.

Реформа эта имела далеко идущие последствия. Прежде всего, она привела к заметному и очень быстрому отчуждению между прихожанами и приходским духовенством. Духовенство было заинтересовано в этих средствах, поскольку именно его дети обучались в новых реформированных учебных заведениях, а прихожане смотрели на это, как на изъятие своих собственных пожертвований из кассы приходской церкви, причем на изъятие в пользу сословных духовных учреждений, в пользу собственно духовного сословия – священников.

Параллельно развивается и такая ситуация, как теневая экономика, поскольку, особенно по началу, старосты ведь не сразу превратились в поверенных клира и епархиальной власти, они прежде всего были поверенными прихожан и поэтому они пытались утаить какую-то часть свечных денег, не отдавать их в пользу епархиального начальства. Развивается теневая экономика, которая конечно уже на следующем этапе ведет к масштабным финансовым злоупотреблениям, или, как выражались современники уже в 1860-е годы, к узаконенному святотатству.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Церковь и великие реформы. Эпоха императора Александра II 1860-1870-х годов вошла в историю, как эпоха великих реформ, когда были проведены знаменитая реформа отмены крепостного права, знаменитая судебная реформа, военная реформа и другие. И в рамках эпохи великих реформ можно говорить и об особом направлении церковных преобразований.

Церковные реформы Александровского царствования шли в двух направлениях. Первое направление – это попытка ликвидировать сословную замкнутость духовенства, поскольку к этому моменту, к середине XIX столетия сословная замкнутость вполне осознается, как причина определенных кризисных явлений в отношениях клира и прихожан. С другой стороны, вторым моментом эпохи церковных преобразований этого периода была попытка решить вопрос о материальном обеспечении духовенства, потому что также было уже вполне ясно, что духовенство, которое питается только за счет платы за требы и каких-то приношений прихожан, влачит практически нищенское существование. Однако оба этих направления, в общем, не привели к желаемым результатам, реформы оказались очень неудачны.

Что касается сословных преобразований, то реформаторы, во-первых, сначала разрешили сыновьям духовенства поступать из семинарии в другие светские учебные заведения, что раньше было категорически запрещено. А в 1869 году и полностью сняли обязательность наследования священнических мест в отношении детей священнослужителей. То есть законодательно теперь не требовалось сыну идти по стопам отца. Вместе с тем никакого иного механизма рекрутирования духовенства в Российской империи создано не было. Создается впечатление, что реформаторы как бы считали, что они должны снять только ограничения, а дальше все сложится само собой, но так не произошло. И вплоть до начала XX столетия, вплоть до революции духовенство в основном сохраняло свой сословный облик. В священники, дьяконы и псаломщики по-прежнему шли дети священнослужителей. При том, что лучшие из студентов семинарии как раз уходили в светские учебные заведения. То есть в целом интеллектуальный уровень духовенства снижался в пореформенный период.

Другим направлений церковных преобразований великих реформ были попытки решить вопрос о материальном обеспечении духовенства. По началу в 1864 году правительство разрешило создавать прихожанам благотворительные организации – приходские попечительства, которые были призваны в том числе помогать священникам. При этом деятельность приходских попечительств была достаточно строго регламентирована, им разрешалось собирать деньги только на три статьи – помощь священникам, благоукрашение храма и просветительские нужды. Предполагалось, что именно на первую статью, на помощь священникам, прихожане начнут собирать деньги прежде всего. Но реформаторы ошиблись в своих ожиданиях, в своих расчетах. Прихожане, поскольку никак не была преодолена дистанция между паствой и сословным духовенством, прихожане собирали прежде всего деньги на благоукрашение храма, и только во вторую и в третью очередь что-то доставалось священнослужителям. Когда стало ясно, что организация попечительств не приводит к нужному искомому результату, правительство пошло по уже отработанному в эпоху Николая I пути, и решило укрупнить православные приходы, путем слияния нескольких в один. В великорусских 18 губерниях предполагалось таким образом упразднить около 2 000 приходов и отправить за штат 15 000 священно- и церковнослужителей. Предполагалось, что, если прихожан в приходе будет больше, соответственно платы за требы, которую они будут приносить, будет хватать священнику на его нужды. Однако эта реформа была ощутимым ударом по религиозности российского населения и привела только к крайнему раздражению прихожан, которые лишались своих собственно родовых церквей и к еще большему раздражению их в адрес духовенства, потому что именно духовенство прихожане вполне справедливо рассматривали, как причину такой кощунственной реформы. В результате она также эта реформа провалилась и уже в следующее царствование была отменена.

Но все попытки церковных преобразований 1860-1870- годов прекрасно показывают, что в политике государства по отношению к Церкви сохранялся тот самый принцип утилитаризма, который был заложен еще в систему государственной церковности Петром I – подход к Церкви и ее нуждам с точки зрения определенным образом понятых интересов самого государства.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Пробуждение церковной общественности. Неудача церковных преобразований эпохи великих реформ 1860-1870 годов стала ясна уже собственно их современникам и отчасти именно неудача этих преобразований стала толчком для развития общественной дискуссии о будущем русской Церкви в рамках империи. И зачинателями этой дискуссии было то общественное направление, направление общественной мысли, которое обычно называется славянофилами.

Сама эта группа лиц и такое общественное и интеллектуальное движение той эпохи представляют собой значительный интерес. Ранее славянофилы говорили о себе, что они, как интеллектуальное движение, родились в монастырских стенах. Фактически ранее славянофилы были как раз той церковной общественностью, образованной церковной общественностью, которая не существовала в России со времен реформы Петра I. Потому что со времен реформы Петра существовал разрыв между Церковью, между паствой и образованным обществом. И вот XIX век постепенно приводит к воссоединению этих как бы разорванных частей русского общества, русского организма.

Славянофилы – ярчайший пример такого рода восстановления связи, потому что многие из них были духовными воспитанниками наставников Оптиной пустыни, старца иеромонаха Макария Иванова, который привлекал, например, братьев Кириевских к издательской деятельности Оптиной пустыни и так далее. И последующие поколения славянофилов осознавали себя именно как образованную церковную общественность. Они первые заговорили о недостаточности церковных преобразований 1860-х годов и первые обратили внимание на то, что необходимо в корне менять систему государственных отношений – отказываться от синодальной бюрократической системы, возвращаться к идее соборного строительства Церкви и может быть патриаршего строительства Церкви. Сначала говорили именно о соборности, о Соборах.

В рамках этой критики конечно критиковалась общая реформа Петра – это было одним из основных нервов. Критиковалась и вся реформа Петра, не только церковная, но и в целом государственная, но в рамках собственно церковной тематики славянофилы достаточно активно обращали внимание на неудовлетворительность с точки зрения церковных правил всей системы государственного управления в империи. И, что интересно, что в начале своей деятельности в 1860-1870-1880-е годы, славянофилы, хотя они являются образованной церковной общественностью, оказываются своего рода в оппозиции, как к правительственным начинаниям, так и отчасти к настроениям иерархии.

Это очень хорошо заметно по то позиции, которую они занимали в приходском вопросе. Дело в том, что еще в 1867 году один из представителей известной славянофильской семьи Самарины – Дмитрий Федорович Самарин выпустил целую серию статей, которая называлась «Приход», где достаточно подробно критиковал то положение прихода, в котором он тогда находился, писал о пагубности реформы 1808 года и предлагал строить новую приходскую структуру на базе церковно-приходских попечительств, которые как раз за три года до этого были санкционированы правительством. При этом очерки Самарина и иерархией, и духовенством были встречены с большой опаской, в штыки. И потребовалось долгие 30 лет, прежде чем идеи славянофилов в области церковных преобразований стали общим достоянием и общества, и иерархии.