Blog


Борис Братусь, профессор МГУ

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

 

Ну, начнем по праву с самого распространенного – это некий такой скептицизм и отрицание в отношении к христианской психологии. Он бывает самого разного вида, но если взять крайний случай, то вообще причем здесь психология? Достаточно вполне нам аскетики, достаточно вполне нам богословских дисциплин, нравственного богословия и поэтому психология – это что-то странное и подозрительное. Более того, в ней заложено что-то отрицательное и даже такое сатанинское. В современных храмах, особенно где-нибудь в провинциях, вы вполне можете увидеть объявление, на котором написано, что церковные свечи экстрасенсам, колдунам и психотерапевтам не продаются. Психология, она как бы относится к чему-то такому, что близко к колдовству, близко к гаданию и так далее. Это конечно крайняя точка зрения.

Скорее можно найти другие позиции, но тоже отрицающие. Я слышал от одного священника, который подробно говорил о том, что Господь вручил человеку все материальное – все, что связано с телом, все, что связано с машинами, техникой и так далее. Пожалуйста, изучайте, пожалуйста, стройте гипотезы, науки и так далее. А вот все, что касается души – этого трогать нельзя, совершенно нельзя трогать. А психология как бы лезет в душу, поэтому это наука совершенно отрицательная и даже богопротивная.

Есть и другие точки зрения, не буду на них останавливаться. Главное, это то, что согласно этим точкам зрения психология и церковность, психология и христианство – это вещи, которые надо разводить по разным углам и вообще они никак не соединимы.

Теперь другая позиция, позиция принимающая. Здесь тоже самые разные мнения и тоже некий простор в изложениях. Начнем, скажем, с такого принятия осторожного, которое очень распространено, принятия с оговоркой. Скажем, не так давно мы беседовали по этому поводу с одним замечательным владыкой, мы – это я, мои замечательные коллеги, Федор Ефимович Василюк – известный профессор психологии и христианской психологии, академик Слободчиков Виктор Иванович. Вот мы беседовали и в частности речь зашла о том, что надо бы делать такие центры психотерапии, центры помощи верующим людям и тем, кто находится около Церкви. Владыка стал интересоваться и сказал: «Ну, хорошо, психологи. А у вас есть какие-нибудь священники?» – мы сказали: «Конечно же, у нас есть священники, у нас есть священники, которые окончили факультет психологии, прекрасные психологи и мы их обязательно будем привлекать, и они и так привлекаются». И тогда владыка как-то так поморщился и сказал: «А, скажите, у вас нормальные священники есть?» Это такое отношение, как то, к чему нужно обязательно приставить нормального священника, то есть никак не психолога, который будет надзирать, который будет смотреть, поправлять и так далее. Это такое очень острожное-скептическое отношение.

Ну и на другом конце наоборот есть и священники, и миряне, которые относятся к психологии с очень большим таким, я бы сказал, восторгом и энтузиазмом. И достаточно часто они знакомятся с какой-то методикой, одной методикой и им кажется, что эта методика, этот подход вообще заменит все на свете, вплоть до духовных бесед и всячески стараются внедрить это в среду прихожан. И здесь конечно бывает очень много ошибочного и грустного, потому что методики разные, они приходят из разных оснований, нельзя их брать отдельно от их теории и так далее, и так далее. И на самом деле такое увлечение может принести только пользу, потому что рано, или поздно наступит некоторое разочарование, вопросы относительно какой-нибудь методики расстановки, или гештальт психологии и поэтому это тоже, так сказать, принятие, требующее некоторой коррекции.

, доктор филологических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

В финикийском алфавите буква «эль» называлась «лембда» – это слово обозначало палку для погонщика быков. Обратим внимание, что именно в латинской традиции эта буква сохранилась в изначальном виде. В греческом алфавите и соответственно в кириллице, она стала симметричной, возможно это связано именно с тем, что греки использовали такой способ письма, как бустрофедон, о котором говорилось в прошлых лекциях. Палка для погонщиков была значимым культурным символом и вошла в состав многих фразеологических выражений. Речь идет о предмете, который у греков назывался «кентрон», у римлян «стимулюм», а у славян «стрекало», или «рожон». А фразеологические выражения с этим словом – это «не лезь на рожон», «переть на рожон» и церковнославянское библейское «трудно против рожна прати».

Сейчас мы с вами видимо, что в русском языке из латинского заимствовано слово «стимулюм» в форме «стимул» – это современном языке некая заинтересованность в совершении чего-либо, как побуждение к действию, побудительная причина. Мы говорим, что стимул – это нечто положительно, что заставляет нас действовать. А реально в античной традиции – это то, чем погоняют быков, то, что причиняет физическую боль. Об этом ученые пишут примерно так, что когда молодого быка запрягают впервые в ярмо, он пытается вырваться из этого ярма на свободу и если бык запряжен в плуг, то пахарь держит в руке длинную палку с заостренным концом против задних ног быка и когда бык взбрыкивает, то бык получает удар этим самым колом, или стимулом и соответственно успокаивается, и продолжает движение вперед. Вот как мы видим с вами, какая у нас теперь жизнь очень корректная, очень гуманистическое отношение к человеку, если стимул означает теперь нечто положительное, какую-то побудительную причину.

Выражение «лезть на рожон» в контексте античной традиции понимается и в контексте взаимоотношения бога с человеком, или судьбы с человеком. Поскольку в античности считали, что судьба, богини Мойры наделяют человека определенной участью и совершенно не нужно пытаться эту участь изменить, поскольку боги распоряжаются судьбой человека. Человек слаб, он должен следовать воле богов, не должен действовать наперекор и поэтому все время человеку говорится: «Не лезь на рожон», «Не при против рожна». Таким образом это выражение в античности применялось к тому, что не следует противиться божественной воле, потому что это неразумно и бессмысленно. И даже Прометей, который, как будто бы противоречит воле богов, на самом деле он провидит свою миссию и, когда ему говорят: «Против рожна не при», – тем не менее само имя Прометея означает «предвидящий», или «мыслящий прежде», то есть он просто провидит мысли богов.

А в эпоху эллинизма наоборот выдвигается вперед божество случая, которое в римской традиции называется «фортуна» и тогда действительно возникает представление неустроенности, случайности фактов личной и общественной жизни и тогда вроде бы можно двигаться и переть на рожон, возможно ты сможешь победить волю богов. И тогда люди, которые противились воле богов, даже признавались героями, или равными богам. Таким образом, борьба с богом и судьбой становится возможной. А вот в контексте христианства, когда апостолу Павлу говорят: «Трудно тебе прати против рожна», – здесь уже очень значимо слово «трудно», то есть не невозможно, а трудно. Возможно даже с Богом бороться, потому что у человека, согласно христианским представлениям есть свободная воля. Но человек то не должен бороться с Богом, он должен вступить с Ним в отношения сыновства, а сын тоже бывает ведет себя, даже по отношению к родителям неподобающим образом. Но Бог не сразу его наказывает и не в этом христианская мораль, а в том, чтобы посредством каких-то, можно сказать, наказаний, но наказание – это не обязательно причинение физической боли – это просто указания, советы какие-то, человек постепенно приходит к осознанию своего поведения и к тому, как ему надо поступать. И как раз-таки настоящая свобода, применительно к христианству – это обнаруживание этой самой сыновней близости к Богу.

А вот в славянской традиции античный образ, который восходит к культуре традиционной, связанной с пахотой на быках, в славянской традиции соотносится с нашим бытом народным, когда охотились на медведей с рожном, то есть палкой, которая разветвлялась на два конца, оба эти конца были заострены и с таким рожном, то есть с рогатиной, иначе говоря, ходили на медведя. И вот медведь, видя человека, бросался на него, пер на этот рожон и мастерство охотника было в том, чтобы так поставить этот рожон, чтобы медведь сам на него напоролся и погиб. То есть, в данном случае – это было действительно справедливая борьба двух разновеликих, природного мира и человеческого мира, двух сущностей. Поэтому здесь в славянской традиции уже получается это выражение «переть на рожон» обогатилось еще какими-то бытовыми славянскими представлениями.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Для нас, для православных христиан, какое-то стремление к развитию и росту своей личности некоторыми как-то воспринимается само слово «карьера» негативно. Вот кажется, что христианин не должен как-то участвовать в этом карьерном росте, что он должен довольствоваться малым, вести себя скромно и можно сказать, что с психологической точки зрения.

Основная стратегия, которая предлагается православному человеку – это стратегия дауншифтинга (downshifting). «Shift» – это понятно, это регистр, бывает верхний регистр, нижний регистр. Дауншифтинг – это как бы переход на нижний регистр, переход на пониженную передачу. И у нас действительно есть великолепные образцы дауншифтинга в истории. Мы все помним замечательно императора Диоклетиана, который уехал из Рима, поселился в городе Сплит и начал заниматься там огородничеством. И когда была очень тяжелая ситуация в Риме, напряженная, взрывоопасная, к нему приехали друзья агитировать его вступить в политическую борьбу, потому что были убеждены, что время самое подходящее, что если он последует за ними, то обязательно у него получится захватить власть и снова стать императором. И когда они ему рисовали эти радужные картины его политического будущего он сказал: «А теперь я вам кое-что покажу», – повел их в огород и говорит: «Посмотрите, какая у меня капуста, неужели я это все брошу и поеду в какой-то этот ваш Рим, ну куда можно от такой капусты уехать?»

Понятно, что этот пример вызывает какое-то действительно большое уважение, мы понимаем, что уход человека из мира тоже воспринимается как некоторый дауншифтинг. То есть можно сказать, что как бы наше ощущение веры, оно как бы нас вообще программирует, ориентирует на неуспех. И это кстати является одной из самых распространенных видов критики христианской веры – это то, что христианство учит человека быть пассивным, неактивным, предлагает ему стратегию дауншифтинга и предлагает ему отказаться от каких-то успехов, а это в итоге приведет к тому, что вообще прогресса не будет, все христиане разбегутся по пещерам и будут там молиться Богу и жизнь на земле остановится. Но на самом деле мы понимаем, что тот дауншифтинг, который вызывает у нас такое уважение, он действительно относится к очень ярким личностям, которые убегали от… не просто убегали от карьеры, они убегали о той грязи, которая была связана с этой карьерой – они убегали от тех интриг, политических убийств, они просто искали более возвышенную жизнь. Это стремление было не к тому, чтобы меньше работать, а это было стремление к тому, чтобы чище жить. И надо сказать, что христианское стремление к смирению – это именно стремление к тому, чтобы жить чище и лучше.

Что же касается самого успеха – мы знаем, что христиане всегда очень ценили во всем совершенство. То есть мастер в чем-то всегда рассматривался с уважением, будь то великий полководец, или замечательный врач, или прекрасный земледелец. Все, что человек делает с таким совершенством – это всегда воспринималось, как добродетель в христианской среде. Собственно говоря отсюда возникло и слово «художник» – это слово из христианского лексикона, которое говорит о том, что этот человек дока, он такой удогий, он художный, он все старается делать самым лучшим образом. И даже есть такая замечательная фраза, что проклят, творя дело Божье с небрежением. То есть, на самом деле недобросовестное отношение к труду и к своим обязанностям не является христианской добродетелью.

И поэтому можно сказать, что христианство нормально рассматривает деятельность человека, которая приводит к какому-то успеху. И самым ярким подтверждением этому является притча о талантах, где мы помним, что Господь благодарит того раба, который приобрел 10 талантов, того, который приобрел 5 талантов. А того, который зарыл свой талант в землю он наоборот резко осуждает и там даже есть такие слова, что ты раб лукавый, иди во тьму кромешную. То есть на самом деле – это не просто какая-то лень человека, какой-то недостаток – это на самом деле является грехом. И поэтому мы конечно же должны рассматривать успех прежде всего в ключе реализации тех даров, которые нам дал Господь. Вот эти дары, или дары Святого Духа, харизма, как мы еще говорим – это то, чем Господь щедро наградил каждого человека. И понять, в чем твой дар и как его реализовывать – это на самом деле задача человека. А подлинный успех – это тогда, когда действительно человек соединяет свою волю с волей Божьей и наиболее полно раскрывает все де дарования, которые ему дал Господь.

Павел Крючков, заместитель главного редактора журнала «Новый мир», заведующий отделом поэзии.
Старший научный сотрудник Государственного литературного музея («Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкине»)

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Вероятно, начиная любой разговор о писателе Корнее Ивановиче Чуковском, в моем случае, понятно, я работаю в его доме-музее уже 30 лет и для меня это такая просветительская функция. Но все-таки, мне кажется, разумно, начиная любой разговор, где тема обозначена включением его фамилии, его имени, как-то напомнить себе и публике, кто таков Корней Иванович и об этом у нас будет еще разговор. То есть можно не напрягаясь сказать, что это самый наш знаменитый детский поэт. Когда мы говорим «детский поэт», то есть это поэт, который писал стихи, сказки в стихах для детей. Мы сейчас записываемся внутри 2016 года и по (это недавно напечатали в «Российской газете») документальным выкладкам Книжной палаты в первом полугодии 2016 года Корней Иванович снова на первом месте. Пушкин на седьмом, если мне память не изменяет. Практически каждый день в нашей стране издается книга сказок Чуковского. И этих стихотворных поэм его волшебных ведь не очень много – это примерно 10 произведений. И это основание пирамиды.

Но в то же время в этом веке вышел его 15-томник и мы можем напомнить себе и людям, что Корней Иванович не только и не столько детский поэт. Вообще человек прожил гигантскую жизнь – почти 90 лет. И внутри этой жизни 70 проработал в литературе. И внутри этих 70 лет на сказки потратил, если сложить все время, сколько он ими занимался, ну, наверное, лет пять. Более того, в таком массовом сознании сказочник, особенно Чуковский – это старик. И на фотографиях на всех он пожилой человек с большим носом такой дед, а все сказки написаны, когда он был моложе меня, даже некоторым образом значительно моложе. Кроме одной единственной сказки «Бибигон», где перемешаны стихи и проза. Он молодой сказочник, сейчас скоро будет отмечаться столетие его сказки «Крокодил», он написал ее в 1916 году, а родился в 1882, вот и посчитайте, сколько ему было лет.

Начинал он как философ и напечатал две философских работы в таком издании, которое называлось «Одесские новости», а дальше стал литературным критиком. Причем художественным литературным критиком. Что это значит – это значит, что он писал о книгах чужих, как бы сказать, пользуясь законами художественной литературы. Так, чтобы это было чтением прежде всего, чтобы это был некий детектив, чтобы там был сюжет, герои. Это не занимательное литературоведение – это действительно художественная критика. И у него до революции, если мне память не изменяет, вышел десяток книг. Он один из первых в России написал, например, о явлении массовой культуры, которой сам пользовался, кстати говоря, книжку «Нат Пинкертон и современная литература».

Детский поэт и критик – это, наверное, две из десяти его профессий. Он называл себя многостаночником, то есть он всю жизнь работал сразу в нескольких профессиях. Могу сказать, например, что он был крупнейшим исследователем поэзии и судьбы Некрасова. Он вернул в стихи Некрасова 50 000 строк, написал о них 7 книг, за одну из них получил Ленинскую премию, книга вот такая толстая «Мастерство Некрасова» о поэзии Некрасова.

Он всю жизнь занимался Чеховым, первые статьи написал, когда Чехов только умер. А последняя его книга о Чехове… Набоков, который не очень любил Корнея Ивановича, гигантской цитатой из книги этой открывал свои лекции. Он занимался всю жизнь русским языком. Он придумывал названия болезней в нашем языке, то, что мы называем канцелярит – это он придумал и у него книга о русском языке существует «Живой, как жизнь». Он был замечательный переводчик с английского. Именно в его переводе мы читаем Киплинга, Марка Твена, О’Генри, Честертона, «Робинзон Крузо» тоже в нашу жизнь вошел в его пересказе. Даже «Барон Мюнхгаузен», написанный по-немецки, то, что мы знаем эту книжку с детства, мы обязаны Корнею Ивановичу. Он теоретик художественного перевода, он написал книгу «Высокое искусство», которая для переводчиков что-то вроде Библии в профессии. Он прозаик, у него есть две прозаических вещи «Серебряный герб», который сейчас переиздается постоянно и переводится на языки и повесть «Солнечная». Он был редактором последних лучших русских независимых литературных журналов – «Дом искусств», «Русский современник», «Современный запад». Просто был замечательным редактором. Он был выдающимся специалистом по детской психологии. Первая книга о психологии малых детей вышла еще при царе в 1911 году, а последняя, вот он умер, последнее 21 издание вышло «От двух до пяти», мы знаем это название. И все это делал один человек. Полагаю, что поэт Александр Пушкин и поэт Корней Чуковский – это два наших главных национальных стихотворца.

Сергей Федякин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Дома Русского зарубежья имени Солженицына, доцент Литературного института.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Ремизов в русской литературе фигура очень причудливая, очень много значит его собственная жизнь, но она как бы не в главных своих проявлениях, а в каких-то, как бы сейчас сказали: «приколах». Известно, что он от природы был очень близорук, поэтому в детские годы, когда еще не узнали, что ему надо носить очки, он жил наполовину в мире своего собственного воображения, поэтому разные предметы порождали разные существа, которые он как бы видел. Когда одели очки ему, это было в гимназии, он увидел четкий мир, и он ему не понравился, ему все время хотелось сбежать в тот мир, в котором он находился. Поэтому его литературная деятельность – это, в общем-то, приближение к этому миру в той, или иной степени.

Отсюда знаменитая его книжка «Посолонь» – таких сказочек, где он пытался через поговорки, или через детские игры, через сказочки воскресить древнюю мифологию славянскую и в эмиграции это уже выразилось в неких устоявшихся формах. Например, кабинет Ремизова назывался «Кукушкина комната», потому что там висели часы с кукушкой и это была ее комната, а не кабинет Ремизова, а он был при ней некто. Там была так называемая паутинка – это такие протянутые тоненькие ниточки в углу, на них висели всякие странные существа, которых он сам изготовлял «чудоморы» и «коловертыши» и тому подобное. Про каждую из них он рассказывал длинные истории, и они же населяли часто его книги. Поэтому Иван Алексеевич Бунин всего этого не мог принять, ему это все не нравилось, он считал, что это в сущности некий шарлатан от литературы. А для Ремизова – это был мир вполне естественный, хотя он еще конечно и подыгрывал этому всему. Но книги, которые он писал в эмиграции, наиболее замечательные стоит назвать – это книга «Кукха» – странное название опять-таки, это на обезьяньем языке, который он сам придумает означает «влага» – это книга воспоминания о Василии Васильевиче Розанове – его старшем товарище, который уже ушел из жизни и как бы переписка с ним. Письма Розанова реальные, а письма Ремизова как бы туда в другой мир.

Книга «Взвихренная Русь» на основе дневников, которые он вел в России – это как раз эти самые трудные годы. И там тоже одна из причуд Ремизова появляется – это его сны. Вы читаете книжку, идет обычное повествование, потом колоночка становится узкой и происходят странные какие-то вещи, например, знакомая дама Ремизова скачет – одна нога утиная, другая куриная. Это Ремизову снится сон, он его воспроизводит. Ремизов полагал, что сон – это окошечко в другой мир, через сон можно познать какие-то сущностные вещи, которые мы так просто не воспримем. И наконец будут всякие легенды, которые он обрабатывал. Кстати, он уже после войны будет обрабатывать такие… обращаться к древнерусской литературе XVII века и сюжеты свои, вроде «Савва Грудцын», которого иногда называют русским «Фаустом», где человек заключает договор с бесом, что из этого выходит, там Ремизов заметно поменял сюжет. Переводная литература, например, «Тристан и Изольда» у него звучит, как «Тристан и Исольда». Потом есть повесть «О Петре и Февронии».

И некоторые книги у него очень своеобразные, вроде книги «Огонь вещей», где он попытался изобразить, обращаясь к русским классикам, сны в русской литературе и как-то их объяснить.

Маленький фрагментик, который может пояснить вообще Ремизова, как такового. Это главка о Ноздреве, повествование от первого лица, известно, что Ноздрев был любитель воровать щенков, вот, как это выводится:

«Я не средней руки щенок, не золотая печатка, я мордаш — крепость черных мясов, щиток-игла. Я не куплен, не выменен, я выигранный, я краденый.

Хозяин ни за самого себя не отдавал, но чернявый давно на меня острил зуб и я очутился в его задорных руках — «хоть три царства давай и за десять тысяч не отдам!»

Моя первая память: меня вынул из блошиной коляски обывательских крепостной дурак Порфирий и положил на пол; растянувшись на все четыре, я нюхал землю, а когда чернявый — мой крестный — взял меня за спину: «Вот щенок!» и приподнял над землей, я услышал свой голос — жалобно вою.

«Посмотри-ка, какие уши, потрогай рукой! — Нет, возьми нарочно, потрогай уши! — А нос, чувствуешь, какой холодный, возьми-ка рукой!»

Так мне и осталось на всю жизнь: всякую дрянь пощупать рукой, да еще и понюхай. Зато и окрестили меня Ноздрев».

Что делает Ремизов, он как бы берет щенка, которого украл когда-то Ноздрев и превращает его в Ноздрева. То есть, как во сне бывает, одно перетекает в другое, здесь он, говоря о Гоголе попытался это сновидение таким образом воспроизвести. И вот эта сновидческая сторона Ремизова, его особая любовь к своеобразному русскому языку, где в основе его лежит либо древняя книжность, либо устная речь, она раздражала одних и очень нравилась другим.

Один из молодых прозаиков вспоминал, как Ремизов писал, однажды ему удалось это увидеть. Стоит весь сгорбившийся маленький серенький всклокоченный Ремизов, очень близорукий за конторкой, выводит буковки и пришепетывает при этом. И говорит, что настолько заразителен был этого его пример, что сразу хотелось бежать домой, садиться за стол и писать-писать-писать.

В сущности, Ремизов из тех писателей, которые пишут каждый день. При этом проговаривая слова, на звук пробуя фразу. Особенность его повествования в том, что он сам поделил писателей на «глазатых» и на «ушатых». «Глазатые» – это те, которые видят и изображают то, что видят. А «ушатые» слышат фразу и изображают то, что они слышат. Ремизов как раз «ушатый» писатель, поэтому не все из читателей могли его любить, но зато те его приверженцы, которые его ценили, для них он был может быть самым главным писателем русского зарубежья. Марина Ивановна Цветаева кстати, отвечая на одну анкету сказала, что Ремизов делает в эмиграции то, что не делает больше в такой степени никто и, что ему, как хранителю русского языка надо ставить памятники, как ставят солдатам. То есть, прировняла его деятельность к деятельности защитника.

Одна из книг Ремизова, которая, пожалуй, ближе к привычной нам литературе – это книга воспоминаний «Подстриженными глазами». Название немножечко странное, но оно как раз и говорит о том, что это человек… подстриженные глаза – это человек у которого природная близорукость. Чем замечательна эта книжка, что он попытался воссоздать не только свою биографию, но и особый этот самый мир свой объяснить и еще написать это таким вкусным языком, который действительно может заразить читателя попытаться самому написать что-нибудь такое.

Ну и еще одно качество Ремизова – это его любовь к легендам, которые немножечко упоминались, он считал, что легенды – это сны народов. Через легенды мы о народе можем узнать гораздо больше, нежели просто изучая страну, как туристы. А когда его спросили: «А как же Россия?» – он сказал: «Россия – это был сон с большой печалью».

 

Тимофей Китнис, историк, богослов, руководитель паломнического культурно-просветительского центра ап. Фомы в Европе

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Очень часто бытует мнение, что условием для святости является нетленность мощей. То есть, когда Господь прославляет человека после смерти нетлением. Такие случаи действительно есть, и это прежде всего связано со святым Александром Свирским, это связано с обретением мощей святого Симеона Верхотурского, когда собственно сначала обрели нетленные мощи и потом только установили, кому же они принадлежат. Это такой был парадокс. И очень часто в религиозном сознании эта мысль закрепляется, что все мощи нетленны. Что обязательным условием для прославления человека, даже более того, является, когда Господь прославляет человека нетлением.

Понятно, что, когда эти случаи происходят, они достаточно редки, но они все-таки есть, мы видим в этом очень редкий, но тем не менее некий прообраз надежды на то, что не только наш дух, но и тело в полной мере будет восстановлено нетленным. И как в свое время Силуан Афонский говорил, что святые люди настолько пропитываются благодатью Святаго Духа, что подчас бывают мощи. Он имел в виду – подчас нетление. Но это конечно в принципе не так. когда мы говорим о прославлении, о традиции прославления в западной, восточной Церкви она разная. У нас в православной традиции мы прежде всего прославляем святого за его жизнь, за свидетельство о том, насколько он в своей жизни уподобился Христу и соответствует идеалу христианства, это прежде всего – это является главным условием прославления, это его жизнь. Ну и второе – это конечно чудеса, которые действительно происходят от его святых мощей, но не обязательно они должны быть нетленны.

Наиболее показателен в этом смысле случай с прославлением святого Серафима Саровского в 1903 году, когда все были уверены и комиссия, которая вскрывала и исследовала мощи, и весь верующий народ, был совершенно точно уверен, что там будет батюшка Серафим нетленен. И когда были обнаружены белые косточки, то это явилось таким смущением даже для Синода, что удивительно, что они и были понятно еще кое-какие с точки зрения этой комиссии, которой надо было дополнительно исследовать, что сам факт настолько поразил даже синодальную комиссию, что возникла пауза. И сказали, что надо нам, наверное, дополнительно что-то еще узнать про жизнь святого Серафима. И по сути дела только росчерком императора Николая II, который написал резолюцию – немедленно прославить – случилось прославление Серафима Саровского. Очень известный диалог, когда одной матушке говорят: «Ну что, Серафим то оказывается истлел», – она говорит: «Мы Богу кланяемся, а не костям». В этом ответе на самом деле вся суть того, что мы собственно почитаем, что мы почитаем, когда происходит прославление человека. Да, мы действительно почитаем человека, его жизнь, а насколько Господь прославляет человека тлением, или нетлением – это уже дело Божье.

Кстати, в традиции, к примеру, греческой Церкви, к нетленности относятся очень подозрительно и там бытует прямо противоположное мнение, что, если человек после смерти какой-то монах прежде всего, не истлевает, то есть тело не подвергается естественному распаду – это значит, что земля не принимает. Я думаю, что это тоже точка зрения крайняя, опять же на примере святого Александра Свирского – это удивительный святой, жизнь которого не подвергается никакому сомнению. Он в ранние годы ушел и подвизался сначала семь лет в общежитии Валаамском, получил очень хорошую школу монашескую, потому подвизался, как отшельник, потом далее удостоился, согласно очень раннему житию, сохранилось непосредственное описание его жизни от его ученика, он даже удостоился лицезрения таинственной Святой Троицы – это очень таинственная вещь. Его Господь действительно прославил нетлением.

Но до XVIII века мы не видим, чтобы особо эта мысль как-то педалировалась – тление, нетление. если бы было нетление, хотя бы частичное, к примеру, могла десница, или глава быть нетленной, а все остальное тело истлевало – бывало и такое, то есть частичное нетление. Но в XVIII веке эта западная традиция, которая приходит действительно с запада, выходит распоряжение о том, чтобы мощи наиболее почитаемых святых, для того, чтобы их можно было, так скажем, почитать достойно, ну… делали, проще говоря, специальную благочестивую восковую куклу и подчас кости скреплялись, или даже полностью, если мощи истлевали, делалось такое скульптурное изображение святого. И уже к началу XX века история с Серафимом Саровским показала, что – что понимание того правильного отношения к прославлению святого, оно подчас из-за этой мысли о том, что условием для прославления должно быть обязательно нетление, оно настолько распространилось, что уже тогда после 1903 года появляются мысли, что надо бы конечно и показывать, и рассказывать церковному народу о том, что же являются мощи. Но, к сожалению, до революции надлежащей работы не было проведено информационной в этом смысле и поэтому большевики этим воспользовались.

Большевики, многие из которых были семинаристами, и не последними, что называется, когда начинается кампания по разоблачению мощей, они воспользовались этим и как к примеру, свидетельствует вскрытие мощей святого преподобного Сергия, очень известный фильм, который очень часто показывался, в том числе и во времена советской власти, когда открывалась рака с мощами, а там действительно были мощи, которые были соединены воском. И конечно то, что потом писала пресса коммунистическая – об обмане, о том, что на самом деле ничего нет, о том, что вы думали, а на самом деле – вот эта вся шумиха реально на очень многих людей действовала. И для многих людей это явилось, особенно очевидно для тех, кто более движимы чувством, а не рассуждением, для многих это явилось очень серьезной проблемой и даже свидетельством некоего обмана, в который был введен церковный народ. То есть, большевики этот момент очень талантливо к сожалению, использовали в качестве антицерковной пропаганды.

Сейчас уже в наше время это понимание о том, что мы прежде всего подражаем жизни святого, прежде всего должны, как святой в своей жизни подражал Христу, как апостол Павел писал: «Подражайте мне, как я подражаю Христу», – как святой подражал Христу, так и мы, особенно ближайшие по времени, вот новомученики, например, российские, да, должны подражать их жизни, их вере, их молитве, их образу жизни и прежде всего обращать внимание на это, безусловно почитая те останки, те мощи, которые Господь нам оставляет в знак того, что когда-нибудь и эти святые, и мы будем восстановлены, преображены, дай Бог и не только воскреснет дух, но и тело.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Итак, мы разделили два таких как бы уровня – психологический и духовный, которые возвышаются над таким базовым уровнем физиологии и нашей биологии. А почему это важно? Дело в том, что если мы обернемся к понятию «грех» и посмотрим его перевод с греческого, то мы вспомним, что речь идет о промахе, о непопадании в цель. То есть в духовном плане человек грешит, когда движется мимо себя и мимо цели, к которой должен двигаться. Если мы рассмотрим близкое к греху, но психологическое понятие «невроза», то мы будем говорить о том, что человек находится в состоянии некоего ослепления, или кривого зеркала. Иными словами, он не встречается с реальностью. Невротик смотрит на мир сквозь кривое зеркало, он не видит того, что есть. Более того, человек в грехе очень часто упорствует, он уверен, что он прав, он ослеплен некой внутренней гордыней и его останавливает как правило некий такой удар из вне, да, такое Божье промыслительное вхождение в жизнь человека, остановка, чтобы человек задумался.

Тоже самое происходит, когда человек в неврозе. Если он не доходит до края, если он не сталкивается с чем-то очень трудным в своей жизни, он, как правило, не спрашивает себя – все ли со мной в порядке. Если ему плохо, субъективно некомфортно, он в этом винит других людей, он как правило погружен в эгоцентризм и для него виноваты те, кто рядом. Как правило, он сам никогда не бывает виноват. При этом, если давать небольшую характеристику состоянию невроза, для современного человека – это состояние глубокого внутреннего дискомфорта. Он неправильно оценивает себя, он имеет проблемы с самооценкой, с самоотношением, самоценностью. У него то заниженная самооценка, то завышенная. То есть иными словами он не только видит мир в кривом зеркале, в кривом зеркале он видит и самого себя.

Получается, что, когда мы говорим о состоянии греха, мы говорим о промахе, о движении мимо себя и мимо своей жизни. То же самое можно сказать, говоря о неврозе. Человек в неврозе движется мимо себя, мимо своих задач, целей и ценностей, мимо своих близких, своих любимых и родных. Мимо своих родителей, детей, мужей, жен и так далее. И получается, что эти искажения, такие провалы, падения в яму очень похожи, просто они происходят на разных уровнях. Конечно, когда мы говорим о грехе, мы можем сказать, что это может быть кратковременное состояние, то есть иными словами, когда человек грешит, у него есть все шансы вернуться, исправиться, осознать, изменить жизнь. Когда мы говорим, например, о страсти, то мы говорим о более устойчивом перманентном состоянии, в котором человек застревает надолго, часто на годы. Не случайно человек, который находится в некой страсти и очень часто кается в одном и том же. Из года в год, от исповеди, к исповеди, он повторяет одно и то же – я грешу в том-то и том-то и ничего не могу с собой поделать. Это действительно тяжелое искажение духовного мира во мне.

Чем близок невроз к этому состоянию – да тем, что он тоже очень устойчив. Это не дуновение ветра, это не легкое и приходящее, уходящее состояние – это устойчивое состояние, сопровождающее человека из года в год. И если грех исцеляется в храме, то неврозе все-таки исцеляется в кабинете психолога. И эти пути, эти способы помощи себе нельзя рассматривать в рамках или, или, либо то, либо се, либо психологическое, либо духовное это всегда и, и. Это вещи очень взаимопроникающие и очень взаимопитающие. Я никогда не видела в своей практике человека невротизированного, не видящего реальность, но при этом в духовном плане совершенно здорового. И невроз стоит на пути к духовному здоровью и духовному исцелению. Поэтому, если его не лечить, если с ним не работать, если с ним не бороться, то очень маловероятно, что мы выйдем к полноценной духовной жизни.

При этом я вижу очень часто самые разные невротические проблемы – высокая тревожность, страх принятия решений, чувство неуверенности в себе, или наоборот самоуверенность, ощущение, что вокруг неправы все, а прав именно я и моя задача доказать людям, как они ошибаются. Это в огромной степени психологические заботы, психологические задачи. И конечно молитва и жизнь в храме невероятно важны. Я не могу сказать, что они помогают, они нас зовут к себе, они нам показывают путь наверх. Но есть еще как бы путь, который мы должны пройти сами. Господь помогает и ждет, но Он не делает за нас те вещи, которые вручены нам в руки, и мы ответственны за наши какие-то усилия. И эта некая работа по осознаванию себя чрезвычайно важна и здесь помогает именно психология. И я бы сказала, именно христианская психология. Потому что именно христианский психолог видит тот свет, который светит нам сверху.

, доктор филологических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

В древнем финикийском алфавите буква «г» называлась «гамл» – это слово означало «верблюд». Тот же корень европейский «camel», как в английском языке. В греческой и славянской традиции в отличие от того, что вы видите на изображении финикийской буквы, горизонталь и вертикаль соотносятся под прямым углом, а в финикийском под острым, то есть некоторые ученые в финикийской букве видят изображение длинной шеи верблюда, а некоторые видят его горб. В любом случае образ длинной шеи у буквы «г» видели и жители древнего мира, и в славянской традиции также происходит новое переосмысление, мы знаем такое старое древнее русское выражение «смотреть глаголем», «глаголь» – это старое название буквы «г». «Смотреть глаголем», то есть сильно вытянув шею, подсматривать что-то у кого-то, пытаться выяснить, то есть так обозначали какого-то человека, может быть шпионящего за кем-то, или пытающегося что-то у кого-то посмотреть, подсмотреть и углядеть.

С точки зрения древнего состояния языка здесь имеется в виду как раз-таки самое, одно из главных животных в культуре Средиземноморья и Ближнего Востока – это верблюд, одно из самых крупных животных и во многих фразеологизмах верблюд является образом чего-то большого. И вот, например, мы знаем известное библейское выражение: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божие». Это выражение очень долго смущало умы многих исследователей библейского текста, поскольку удивлялись, как же Христос мог произнести такое емкое метафорическое выражение – противопоставить огромного верблюда и совершенно незначительные игольные уши. И предполагалось, что за греческим «игольное ушко» стоит что-то другое, нежели просто наконечник иглы, думали, что это некие ворота в Иерусалиме, которые назывались «Игольные уши», то есть такое некоторого незначительного вида эти ворота, можно протиснуться только человеку маленького роста и провезти небольшое количество товара, хотя непонятно, зачем делать такие узкие ворота. Предполагали также, что здесь какая-то порча в греческом тексте произошла, поскольку слова греческие «верблюд» и «корабельный канат», или «веревка» различаются только одной буквой, а в эллинистическое время, после уже создания Нового завета, эти две буквы произносились одинаково. Поэтому может быть здесь имеется в виду, что легче канату корабельному пройти через игольные уши, как будто бы здесь уже более понятный и ясный образ. Однако, скорее всего, здесь просто, так скажем, такое совпадение, слуховая ошибка. Потому что вообще говоря, если мы будем знакомиться с поговорками, которые существовали в арабской, вообще в ближневосточной традиции, в том числе и в арабском языке, то там есть такое выражение «он гонит через игольное ушко слона», то есть здесь появляется другое животное, но тоже крупное. Значит речь действительно, наверное, идет о том, что противопоставляются узенькое игольное ушко и какое-то крупное животное, например, слон. В древней раввинистической традиции иудейской тоже мы встречаем подобное выражение, там тоже слон. То есть на самом деле оказывается, что поговорка видимо бытовала в древнем мире, но была взаимозаменяемость компонентов. То есть, либо верблюд, либо слон.

А почему Христос в Евангелии употребляет именно выражение, связанное с верблюдом – потому что как раз-таки в древнееврейском языке, в языке того времени, на котором говорили тогда в Палестине, этот корень древнееврейский, также, как и в греческом, кстати мог обозначать и верблюда, и веревку, и даже деревянный столб. То есть в данном случае вероятнее всего представлена некая игра слов. То есть в библейском тексте очень много случаев, когда мы обращаемся к оригиналу, написанному, на древнееврейском языке и видим там определенные случаи, где одна и та же звуковая форма может иметь множество значений и на этом построена некая ирония, или языковая игра. Поэтому в данном случае тоже, слушающие Христа, могли услышать здесь и верблюда, и деревянный столб, и корабельный канат, хотя конечно же Христос ориентировался на поговорку, которая была известна на Ближнем Востоке о том, что слон не может пройти в игольные уши. Таким образом здесь мы видим из знакомимся с представлениями древних культур о чем-то большом, которое противопоставляется маленькой игле и на этом сравнении и построено языковое выражение.

, доктор филологических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Знаете ли вы, что в русском языке существуют слова-призраки и слова-фантомы. Обычно они возникают в результате ошибок в текстах, в особенности в древних текстах, или в результате ошибок составителей словарей, которые потом этими же словарями тиражируются и попадают даже в произведения литературы, могут возникать некоторые культурные мифы, с которыми мы встречаемся в текстах.

Классический пример подобных ошибок такой. В «Повести временных лет» под 1024 год рассказывается о битве дружины князя Мстислава Черниговского и его брата – князя Ярослава. И Ярославу на помощь из-за моря, из варяжских земель прибывает некий Якун – наемник и прибывает он через Новгород, и об этом начальники варягов в «Повести временных лет говорится»: «бе Якун се леп, луда у него золотом исткана», – то есть этот Якун был красив и носил плащ, вытканный золотом. То есть, «Якун се леп», – лепый, то есть красивый, прекрасный. Тот же самый корень, кстати, что и в глаголе «лепить». То есть лепый – красивый, лепота, лепый, то есть, к которому все липнут. Но в поздних списках начальной летописи эта фраза исказилась, потому что в местоимении «се» пропустили редуцированный и получилось не «бе Якун се леп», а просто «слеп». Получилось прилагательное слепой.

И уже в памятнике XIII века в Киево-Печерском патерике уже эта история, этот сюжет был переиначен. То есть Якуна уже воспринимают не как красивого, а как слепого человека. И описывается, что пришел другой варяжский князь – брат Якуна Слепаго, то есть уже представление о том, что был некий слепой Якун, существовали даже в XIII веке. А вот когда древняя литература начинает заново читаться и осмысляться в веке XIX, то Алексей Константинович Толстой написал, так вдохновился этим эпизодом из летописи, что он написал целую балладу, которая называется «Гакон Слепой». Немножко тоже переиначил это имя Якун – «Гакон слепой». И герой битвы, ничего не видя вокруг себя, молотит по щитам и копьям русских воинов, с которыми он борется, не щадит, ни своих, ни чужих. Толстой пишет об этом так: «И отроки с двух его взяли сторон, и полный безумного гнева, слепой между ними промчался Гакон и врезался в сечу, ей опьянен. Он рубит средь гула и рева». То есть в сознании писателя как-то не соотнеслось, что как же может слепой человек вообще говоря воевать, как он может сидеть на коне, как он может видеть врага. Но здесь действительно образ, вот какие люди были в древности – его отроки посадили на коня, и он помчался, рубит налево, направо, как Илья Муромец – налево улочка, направо переулочек, вот такие чудесные были люди в древности. Вот и этот миф у нас существует, благодаря нашей русской литературе и такому понимаю текста, который сложился еще в глубокой древности.

А настоящее слово-призрак – это, например, слово «маштук», мы его можем найти в словаре, в серьезном словаре XI-XVII века. Правда его уже давно нашли, описали в примечаниях к словарю в более поздних словах указали, что это слово-призрак, но первоначально была такая ситуация, что действительно думали, что в русском языке есть такое слово «маштук». Есть такая цитата в словаре приводится из грамоты XVII века: «И от него ко мне ведомости не бывало, пошлю нарошно обуровах и долотах с 2 маштуками». И вот как раз-таки непонятно, какие 2 маштука имеются в виду. И только позднее исследователи поняли, что начальное «ма» в слове «маштук» относятся к числительному, то есть числительное можно было написать с помощью буквы, такая была особенность, арабские цифры появились только с Петровской эпохи, а до этого цифры обозначались буквами, ну и соответственно написана буква «веде», которая обозначает «два», а дальше «ма» и слова писались еще, такая техника была, слова писались без пробелов. И вот соответственно, когда этот текст понимали, разбирали и делили на слова, решили, что это «ма» относится именно к последующей части и получились какие-то «2 маштука». Скоро эта научная проблема разрешена, но тем не менее, слово в печатном издании осталось.

Или вот тоже интересное слово в тексте 1649 года «трусченка» – некая часть одежды древнерусского крестьянина, некоторые даже думают, что это банальные трусы были у крестьянина, хотя на самом деле это слово вошло в русский язык, слово «трусы», только в веке XX, даже в русском языке отмечается только с 1932 года и слово – это вообще «трусы» заимствованное, оно происходит от французского слова, ну, английское «trousers» тот же самый корень. Это были штаны, которые все сокращались-сокращались, уменьшались-уменьшались и наконец превратились в такую деталь одежды. Понятно дело, она не могла быть у древнерусского крестьянина. А что же было у древнерусского крестьянина? А у него было не «трусченка», а «натрусченка», значит, имеется в виду «натруска», то есть образование приставочное суффиксальное многочисленное. Натруска – это пороховница для хранения и засыпания пороха. И поэтому, когда берешь эту пороховницу, там порох находится, берешь его, трясешь, или он там трясется внутри. Это слово связано с корнем «трус», «трястись», вот некий трясется там порох в этой пороховнице. То есть слово «натрусченка», а решили, что это два целых слова «на» и «трусченка». И дальше еще идет речь о поясе и вот даже в интернете сейчас можно увидеть, что «натрусченка», то есть некая деталь одежды, находится пояс. На самом деле на поясе висит, да, не было карманов, на поясе висели разные предметы – кошельки, эти самые пороховницы и прочие предметы, вместо карманов.

Такие вот слова, бывает, что встречаются в русском языке и даже отражаются в словарях и для того, чтобы видеть эти случаи, устранять эту проблему, необходима долгая и кропотливая работа филологов.

Сергей Федякин, кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Дома Русского зарубежья имени Солженицына, доцент Литературного института.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Владимир Владимирович Набоков принадлежит к младшему поколению писателей русского зарубежья. Те, кто по-настоящему вступил в литературу уже там за границей. Если так окинуть единым взором его биографию, то все-таки он относится к тем людям, которым сопутствовало везение почти всю жизнь. В благополучной семье он вырос, довольно обеспеченной, знал хорошо иностранные языки с детских лет, поэтому потом смог перейти на английский. Как-то удалось его семье вовремя выехать из революционной России за границу. Также ему удастся вовремя из Берлина переехать в Париж. Он будет женат на Вере Слоним, которая была еврейкой и поэтому в Берлине с какого-то момента стало находиться опасно. Также он успеет вовремя уехать в Америку перед самым началом тяжелых событий, связанных со Второй мировой войной.

Получается, что всегда все получалось, хоть в последний момент, но получалось. И единственное событие, которое действительно во многом перевернуло жизнь и было по-настоящему трагическим – это гибель его отца. Его отец был очень известный партийный деятель либерального толка – Владимир Дмитриевич Набоков. Он погиб, пытаясь помешать совершить получение на Павла Милюкова – известного лидера кадетской партии. Когда тот приехал в Берлин читать лекцию и террористам он попытался помешать, и случайная пуля увела его в мир иной. С этого момента действительно это был перелом в жизни Набокова, семья стала не столь обеспеченной, как раньше и в сущности с 1920-х годов он пытается зарабатывать себе на жизнь, в том числе и литературным трудом. Отсюда, во-первых, возникает знаменитая его «крестословица» – некое подобие кроссворда, другие всякие задачи, которые он печатал в газете «Руль», где его знали, как сына Владимира Дмитриевича Набокова и там не было сложностей с публикациями. Это шахматные этюды, иногда такие любопытные задачи, как «Ход коня» – это разграфленное в клеточку маленькое изображение, по которому рассыпаны буквы и надо ходом коня собрать пословицу.

И начинается литература, он публикуется сначала в газете «Руль», а потом все более завоевывает такие очень известные в эмиграции периодические издания. Одно из самых известных – это журнал «Современные записки», там он становится постоянным автором. Особенность его прозы в том, что, как правило, она имеет какую-то подкладку. Например, «Король, дама, валет» – само название намекает на карты, там любовный треугольник, который разыгрывается, вместе с тем это как бы пасьянс, который кто-то может разложить – зашифрован пасьянс. А в знаменитом романе «Защита Лужина», он сам скажет, что это некая шахматная партия, которая зашифрована в виде художественного произведения. Мы можем легко увидеть некоторые странности. Начиная с первой фразы, пожалуйста:

«Больше всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным».

То есть, с одной стороны ребенку говорят, что он будет учиться в гимназии и его будут называть по фамилии, а с другой стороны – это как бы человеку назначают роль какую-то: «Будешь Лужиным» и он как бы становится некой фигурой, которую потом куда-то двигает и что-то с ней происходит. То, что имя героя мы узнаем в самом конце – это еще заметил Владислав Ходасевич – тот критик, который ценил Владимира Набокова. Лужин в конце выбрасывается из окна, кричат: «Александр Иванович, Александр Иванович», – но никакого Александра Ивановича уже не было. То есть на протяжении всего романа, или всей партии – это перед нами Лужин, когда он уже уходит из игры, то мы узнаем его человеческое имя – Александр Иванович.

Надо сказать, что это движение, как по шахматной доске ощутимо в очень разных эпизодах, потому что там все время дело то происходит в настоящем, то в прошлом и как-то переключается это время, как в шахматной доске меняются светлые и черные клеточки. В конце романа, когда Лужин пытается уйти от воображаемой атаки незримого противника, а он после событий, когда в трудном матче со своим соперником Турати он провалится в такую шахматную бездну, ему кажется, весь мир, как огромная шахматная партия. Вот он пытается спастись, пытается выбраться куда-то, запирается в комнате, видно, как король, который пытается найти защиту и уйти от нападения противника. Подчеркиваются черные и белые краски – рисунок, который висит на стене – куб, отбрасывающий тень. Как бы и белое, и темное. Окно напоминает черную клетку в этой комнате, но одна створка подернута инеем, как матовая клетка. Именно туда пробивается Лужин и выбрасывается из окна, как бы, с одной стороны – это трагическая история художника шахмат, с другой стороны – это действительно, как шахматная партия, которая заканчивается гибелью короля.

Надо сказать, что во всех произведениях Набокова есть такая своеобразная подкладка и там, как в камере Обскура, например, это очевидно кинематограф, причем кинематограф еще черно-белый, где еще немножко марионеточные движения фигур. И один из главных его романов – роман «Дар», сам он говорил, что главная героиня этого романа, роман автобиографический, описывающий в какой-то мере его берлинскую жизнь – это русская литература. В первой главе мы знакомимся с героем, который только что выпустил книгу стихов и через эту книгу стихов воссоздается его прошлое, он вспоминает по поводу каждого стихотворения, что раньше было. Вторая глава, где он мечтает написать книгу об отце, но отец романа «Дар» – это не собственно романа Набокова, но некий путешественник и исследователь, как примерно Пржевальский, который затерялся где-то в одном из путешествий. Он пытается написать о нем книгу, вспоминает это и глава потронута такой элегической интонацией, подкладка этой главы – русская литература пушкинского времени. Следующая, более сатиричная глава, описывающая быт берлинской литературной жизни, там много довольно комических фигур – это подкладка гоголевский период русской литературы. Четвертая глава – это роман самого героя, роман о Николае Гавриловиче Чернышевском, которую не удалось напечатать до войны, эта глава была пропущена редакцией «Современных записок», не позволила обижать Чернышевского, поскольку там очень заметен ироничный тон, которым глава написана. Это 1860-е годы русской литературы, после чего опять возвращаемся к главному герою, и он замысливает новый роман о той жизни, которая прошла и надо сказать, что Набоков любит закольцовывать свои произведения. Последний абзац романа:

«Прощай же, книга! Для видений — отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, — но удаляется поэт. И всё же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть… судьба сама еще звенит, — и для ума внимательного нет границы — там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, — и не кончается строка».

Онегинская строфа, рисующая то, что Онегина Пушкин оставил на коленях, когда Онегин поднимается с колен, уже художник уходит от своего произведения. Написано прозой, но эти «завтрашние облака, — и не кончается строка», если мы отлистнем к началу и прочитаем первую же фразу романа «Дар», мы эти завтрашние облака увидим:

«Облачным, но светлым днем, в исходе четвертого часа, первого апреля 192… года».

То есть при втором чтении роман «Дар» оказывается романом его героя, а уже не самого Набокова. Точно также закольцована в романе четвертая глава о Чернышевском, которая закольцовывается через конец сонета с которого начинается глава и начало сонета, которым она заканчивается. То есть мы должны дочитать сонет и пройти по второму разу. Кстати, особенность… о Набокове часто говорят, что у него герои несколько марионеточные, либо Чернышевского он слишком карикатурно изобразил. При втором чтении меняется интонация и мы можем видеть, что о Чернышевском уже он как будто при втором чтении говорит с большей печалью, также, как марионеточные герои не всегда кажутся марионеточными при втором прочтении.

Он ушел из русской литературы в англоязычную и это особенная писательская судьба, которая кстати характерна для многих русских эмигрантов.