Собор 1917-1918

 

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Большинство наших современников, которые знают о Поместном Соборе 1917–1918 годов, сразу говорят о том, что этот тот Собор, который восстановил в Русской Церкви патриаршество и после двухсотлетнего перерыва избрал патриархом святителя, митрополита Московского Тихона. Это действительно так, но мне бы хотелось внести в эту общепринятую формулировку некоторое дополнение.

Я бы хотел сказать, что Собор 1917–1918 годов – это не только Собор, восстановивший патриаршество, это великий Собор, который попытался, и во многом преуспел в этом, урегулировать все сферы жизни Русской Церкви, все сферы жизни русского церковного общества. И, наверное, избрание патриарха было главным деянием только первой сессии Собора, продолжавшейся с августа по начало декабря 1917 года.

Кроме того, даже в эту первую сессию Собор много чего успел. Если не принимать во внимание различные организационные вопросы, малозначимые в исторической перспективе, такие, как: чтение приветствий или устройство работы самого Собора, можно сказать о том, что Собор четко и исторически и богословски уверенно сформулировал принципы правового положения Церкви в государстве. Было много различных нюансов и граней, которые Собор не хотел переходить в ту или иную сторону, не желая склонять чашу весов либо на сторону полной независимости Церкви, либо на сторону подчинения Церкви государству. И здесь Собор фактически выработал модель не византийской симфонии, а современного союза Церкви и государства, действительно правового положения Церкви, но в правовом государстве. Наверное, главным заблуждением членов Собора в этой сфере было то, что соборяне рассчитывали на то, что в итоге Россия станет правовым государством, где закон будет стоять на первом месте и определять основные общественные течения. Но эта надежда, конечно, относится только к первой сессии Собора, потому что затем – с приходом к власти большевиков и развертыванием их антирелигиозной политики – эта надежда активно рушилась и сам отдел о правовом положении Церкви в государстве фактически прекратил действовать во вторую и третью сессии.

Но во вторую и третью сессии было сделано очень много полезного в рамках внутреннего устройства Церкви. Не буду останавливаться на таких достаточно известных сюжетах, как реформа епархиального управления, тем более что мы уже говорили об этом отдельно, реформа прихода. Но такая, казалось бы, редкая сфера церковного регулирования, как церковное хозяйство. Собор провел колоссальную работу по определению принципов функционирования хозяйства Церкви, начиная от приходов и заканчивая высшим церковным управлением. Может быть, сейчас об этом знают немногие, но именно на Соборе возникла идея создания церковного банка, который должен был действовать на всей канонической территории Православной Российской Церкви. С таким предложением выступили некоторые члены Собора, и отдел о церковном и имущественном хозяйстве подробно рассматривал данный вопрос, результатом чего стала выработка положения о церковном банке.

Церковный банк, по мысли членов Собора, должен был быть учрежден в виде акционерного общества и функционировать при высшем церковном управлении. Собственно, Церковь должна была быть главным учредителем и акционером этого банка. Как было записано в самом первом положении о банке: церковный банк имеет целью финансирование церковных предприятий, учреждений и отдельных лиц, нуждающихся в оборотных средствах. И другой целью церковного банка декларировалось помещение церковными учреждениями и лицами свободных сумм как для хранения, так и для приращения их процентами. То есть мы видим, что задача процентного роста решалась этим банком, но при этом банк должен был быть внутрицерковным: главной его целью все-таки была помощь церковным учреждениям, церковным лицам. И после дополнительного рассмотрения это положение было в определенной степени скорректировано, в частности было указано, что такую финансовую организацию неправильно называть банком, лучше назвать ее союзом. В результате члены Собора скорректировали устав и уже приняли устав, или положение, о Всероссийском церковном кредитном союзе приходов и церковных учреждений. Наверное, этот очень важный документ, состоявший из более чем 60 параграфов, стал интереснейшим итогом работы Собора в области хозяйства.

Думаю, что в том виде, в котором это положение сохранилось в архиве, в котором оно будет опубликовано в составе научного издания документов Священного Собора, в наши дни оно, конечно, не может быть использовано. Но сама идея, сама задача учреждения подлинно церковного банка никуда не делась, она, на мой взгляд, весьма актуальна, и наработки Поместного Собора во всех пунктах, где они не противоречат современности, конечно, должны быть использованы.

Соборяне в 1917–1918 году были теми людьми, которые от всей души старались о благе Церкви, и это благо, в том числе в материально-хозяйственной сфере, для деятелей Церкви должно быть превыше всего. Думаю, что в этом они могут служить нам примером, а те интереснейшие документы, которые они выработали, отчасти и планом будущей работы.

 

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Для Русской Церкви проведение Собора в начале XX века было давно осознанной и насущной потребностью. Осознание было подготовлено, можно сказать, всем синодальным периодом – это практически 200 лет – который пришел на смену первому патриаршему периоду, когда Соборы в Церкви собирались регулярно. Правление императора Петра I и проведение Поместных Соборов прекратилось, а последующие попытки собрать вместе всех архиереев и вместе с ними представителей клира и мирян пресекались в зародыше. Например, начатая дискуссия о патриаршестве, вслед за которой естественным образом возникла бы и дискуссия о соборах, в середине XVIII века при митрополите Арсении (Мациевиче) трагически закончилась для него самого. И в течение целого столетия – от середины XVIII до середины XIX века – открыто заявить о необходимости проявления Собора Русской Церкви означало высказать идею, если не революционную и противоречащую основам государственного самодержавного строя, то по крайней мере радикальную и подлежащую осуждению.

Едва ли можно отыскать в источниках этого периода – от середины XVIII до середины XIX века – хоть какое-то значимое упоминание о том, что необходимо собрать Собор, чт о Соборы давно не созывались. Сделать это трудно, и если это у кого-то получится, мне, например, будет очень интересно.

Ситуацию начала менять пореформенная эпоха. Мы видим, что изменение в общественном течении нашей страны синхронны изменениям в Церкви. Реформы императора Александра II оживили церковно-общественную сферу. Были не только дискуссии в публицистике: знаменитая книга с описанием сельского духовенства священника Белюстина или труды славянофилов, но и первые практические шаги. И все-таки между теорией и практикой была определенная дистанция, которую надо было пройти. Отдельно стоит упомянуть и отдельно рассказывать об Архиерейских съездах 80-х годов, но это то, что происходило в епископате.

Что же происходило в пореформенный период в среде духовенства? Здесь была упрочена и фактически стала традицией практика проведения съездов епархиального духовенства. Сначала они возникли по частным вопросам жизни духовных семинарий и училищ. Духовенству надо было просто обсуждать, как дополнительно финансировать духовные учебные заведения, сколько денег отпускать на то, чтобы их дети учились в епархиальных училищах в достойных условиях. Но вскоре эти так называемые духовно-учебные съезды превратились в епархиальные съезды духовенства, на которых представители духовного сословия: священники, дьяконы обсуждали собственные проблемы. Проблем этих было множество, в том числе проблемы управления благочиниями, приходами. Таким образом, к началу XX века епархиальные съезды становятся для духовенства своего рода органом епархиального управления. Там же формировалась практика публичной дискуссии священников между собой, и таким образом здесь был определенный прототип Собора.

Как раз первая русская революция 1905 года сделала съезды духовенства более радикальными, более насыщенными острыми дискуссиями, иногда доходившими до столкновения епархиального съезда и епархиального управления, который даже мог не утверждать решения съезда. На этом уровне мы тоже видим определенную синхронность между развитием ситуации в государстве и развитием ситуации в Церкви.

Что касается мирян, то пореформенная эпоха тоже принесла колоссальные изменения в сферу взаимодействия тех, кто служил или работал в Церкви как миряне. Создавались приходские попечительства, развивалась благотворительность. В духовно-учебных съездах участвовали и миряне, во многих учебных заведениях, принадлежавших Церкви, возникают родительские комитеты, активность повышается. И, конечно, те миряне, которые были профессорами духовных академий, участвовали в Предсоборном присутствии, можно сказать, тоже проявили себя как активные подготовители будущего Собора.

В результате к 1906 году, когда проходило Предсоборное присутствие Русская Церковь готова к проведению Собора. К началу 1907 года готовы материалы для передачи на Собор. Но что происходит? Если в государстве 3 июня 1907 года принимаются так называемые законы, устанавливается третьеиюньская монархия – тот государственный строй, который просуществовал последние десять лет в предреволюционной России – с 1907 по 1917 годы – то практически такая же, зеркальная ситуация происходит в Русской Церкви. 25 апреля 1907 года император Николай II накладывает резолюцию: «Собор пока не созывать». Вместо созыва Собора Русская Церковь получает еще десять лет бессоборного периода или, можно сказать иначе, подготовки к Собору.

Когда в 1917 году происходит Февральская революция, происходит отречение императора от престола, именно тогда в Церкви тоже начинаются революционные изменения. В частности, они и привели к проведению Собора. Буквально через два месяца после того, как произошла Февральская революция, были приняты абсолютно четкие решения, что необходимо созвать Предсоборный совет и вскоре после его работы созвать и Всероссийский Поместный Собор. Так, собственно говоря, и произошло. И надо сказать, что до самого Собора революция отчасти тоже влияет на его подготовку, проведение работ Предсоборного совета, но в общем Церковь идет по тому намеченному пути, который готовился многие годы и десятилетия.

В июле в Петрограде заседает Предсоборный совет, а под окнами происходит июльское вооруженное восстание. Несмотря на то, что ситуация в стране была уже очень горячая, Собор созывается, и летом 1917 года каждая епархия присылает своих делегатов. А дальнейшие взаимодействия Церкви и свершившейся революции уже относятся собственно к проведению Собора.

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Нужно сказать, что в Русской Церкви Соборы не проводились с начала XVIII века. Чаще говорят, что последний Собор прошел еще в XVII веке в первый патриарший период и нормальных, содержательных соборов не было с 1682 или по крайней мере с 1690 года, с так называемого Латинского собора, прошедшего в первый год патриаршества патриарха Адриана. Но как минимум с 1714 года в Русской Церкви не проходило ни одного собора, и весь XVIII век, век, уже принадлежащий к синодальному периоду, Русская Церковь живет без Соборов.

Хотя мы можем вспомнить одну из самых ярких фигур нашей Церкви   XVIII века – митрополита Арсения (Мациевича), который попытался заговорить о необходимости восстановить патриаршество и вместе с тем, видимо, и о необходимости проведения Соборов, необходимости того, чтобы иерархи нашей Церкви собирались вместе и обсуждали какие-то вопросы. Но ничего из этого не осуществилось в течение практического целого столетия, начиная с середины XVIII века, когда он об этом говорил, до середины XIX века, да и не могло осуществиться.

Наверное, подготовка Собора началась подспудно, на каком-то теоретическом уровне, когда в частности Алексей Степанович Хомяков, наш видный мыслитель XIX века, очень много писал о сущности Церкви, о свойствах церковности, начал размышлять о свойствах Собора и собственно ввел само понятие «Собор». Он писал о том, что Церковь принадлежит всему миру, а не какой-нибудь местности, «потому что она принадлежит всему миру, а не какой-нибудь местности, потому что ею святится все человечество и вся земля, а не один какой-нибудь народ или страна; потому что сущность ее состоит в согласии и в единстве духа и жизни всех ее членов, по всей земле, признающих ее; потому, наконец, что в писании и учении апостольском содержится вся полнота ее веры, ее упований, ее любви».

Эти высокие богословские и философские размышления Русской Церкви в XIX веке надлежало перевести и в практическую область: область административную, область церковного управления. Когда же это происходит? Видимо, стоит говорить о ключевом значении в истории русской соборности, истории высшего церковного управления пореформенной эпохи – эпохи императора Александра II. Однозначно именно это время открывает простор для конструирования нового порядка церковного управления, согласно которому Церковь могла бы не только в трудах мыслителей, печатных трудах и проповедях своих иерархов, но и в практической деятельности ощутить себя соборной.

Надо сказать, что немалую роль в этой сфере играла и зародившаяся тогда отечественная церковно-историческая наука. Именно в это время, в середине XIX века, создается, например, «История Русской Церкви» митрополита Макария, очень важная веха в нашей историографии. Но, переходя к практической области, надо сказать, что именно конкретные действия высшей церковной власти и власти императорской в пореформенную эпоху стали толчком для осознания необходимости проведения Собора.

Один из архиереев именно пореформенной эпохи – преосвященный епископ Палладий (Раев), впоследствии митрополит Санкт-Петербургский, в период своего служения на Тамбовской кафедре писал о том, что практически все сословия и слои общества в России того времени начали собираться вместе, соорганизовываться, обсуждать свои внутренние проблемы, проблемы взаимоотношений с другими слоями общества и решать накопившиеся дела. И в то же время, писал преосвященный епископ Палладий, русские православные епископы не имеют взаимного общения, «не имеют обмена мыслей, необходимого по важности церковных дел, в чем упрекают нашу Церковь представители и писатели других христианских вероисповеданий. Собрание епископов в таких священных городах, как Москва и Киев не только напомнило бы собой, но и воскресило бы древние Соборы и оказалось бы весьма полезным по вопросам догматическим, законодательным, административным, миссионерским».

И вот эти слова, а епископу Палладию вторили и другие архиереи нашей Церкви, осуществились еще позднее, но тоже в XIX веке, а именно в 80-е годы, при императоре Александре III и обер-прокуроре Константине Петровиче Победоносцеве. Собственно говоря, впервые за более чем полтора века русской церковной истории вместе, свободно – насколько это было возможно в условиях того времени – собираются архиереи, не на Соборы, но на съезды. Три таких архиерейских съезда состоялось в 1884 – 1885 годах. Наш современный исследователь Александр Геннадьевич Кравецкий, который много пишет об истории миссия Русской Церкви, отмечает, что именно миссия – необходимость ответить на вызовы сектанства, учения Толстого и его последователей вызвала к жизни проведение Архиерейских съездов.

В 1884 году такой съезд проходит в Киеве. Съехавшиеся на него архиереи юго-западного края первоначально опасались свободного обсуждения вопросов и даже специально пригласили обер-прокурора Победоносцева, чтобы не сказать в его отсутствие чего-то лишнего и чтобы потом до всесильного и всемогущего обер-прокурора не донеслись какие-нибудь слухи. Тем не менее состоялось очень плодотворное обсуждение, и по результатам этого Киевского съезда, или так называемого «соборика», Святейший Синод вынес целый ряд новых определений. То есть этот съезд тоже имел в результате своего рода властные полномочия. На нем обсуждались вопросы языка богослужения, школьного просвещения в Церкви и многое другое.

В следующем 1885 году проходят еще два съезда, которые были фактически региональными. Один проходил в Казани, другой – в Иркутске. Их решения тоже посылались в Синод и в виде некоторых определений затем входили в церковную жизнь.

Надо сказать, что решения этих так называемых Архиерейских Соборов 80-х годов XIX века действовали не напрямую и локально, по отдельным сторонам церковной жизни. Но надо констатировать, что именно возможность проведения таких архиерейских съездов открыла путь для Русской Церкви к осознанию необходимости проведения Поместного общецерковного Собора.

Итак, на вопрос, который я поставил в заглавие этой лекции: «Готовила ли Русская Церковь в XIX веке свой Собор?» – я вынужден дать положительный ответ. Конечно, готовила, но подспудно еще опасаясь давления, диктата государства. Однако эта деятельность сыграла роль и в последующей подготовке Всероссийского Собора, которая началась уже в начале XX века.

 

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Когда в августе 1917 года открылся Великий московский Собор, то не реагировать на революционные события, происходившие в это время, было очень трудно. Собор какое-то время справлялся с этим, но искушения были велики.

На первой сессии Собора, приходящейся на тот период, когда большевики еще не пришли, хвалить на Соборе революцию было не принято, а выступать против нее, конечно, опасно. Потому что даже власти Временного правительства активно следили за выступлениями значимых лиц Церкви, тех, которые были на виду. И сам Собор тоже был на виду, несмотря на то что позднее очень многие силы пытались представить его как малозначимое событие. И при Временном правительстве, и при большевиках это могло рассматриваться как контрреволюция, поэтому соборянам надо было вообще очень аккуратно подходить к вопросам обсуждения текущих событий. Тем не менее они эти события обсуждали. Известно, что по поводу знаменитого корниловского мятежа Собор собирался специально и обсуждал те меры, которые должна была предпринять Церковь в условиях тех событий. Между прочим, это заседание Собора было закрытым, нам не известно, что точно говорили члены на его заседании, но известен его результат: Церковь тогда не вмешалась в революционную политику.

В самом начале работы Собора так называемый революционный обер-прокурор Владимир Николаевич Львов, приветствуя соборян, говорил: «Только сам народ и то великое революционное движение, которое по неисповедимым путям Промысла Божия охватило Россию, даровали Церкви свободу». И надо отметить, что эти слова обер-прокурора, который потом естественным путем выбыл из числа членов Собора, во многом отражали ту ситуацию, которая была в первую сессию. Несмотря на то, что ряд заседаний был закрытым и надо было кое-чего опасаться, все-таки соборяне говорили свободно и пытались здраво оценить ситуацию.

Какие были самые острые точки до прихода большевиков, по которым был вынужден высказываться Собор? Конечно, это вопрос церковно-приходских школ. Еще в июне 1917 года Временное правительство подписывает акт, согласно которому все начальные школы всех ведомств должны были быть объединены в ведении Министерства народного просвещения. Конечно, Церковь очень встревожило такое решение Временного правительства: дело в том, что большинство членов и активных деятелей Церкви в 1917 году понимали, что церковно-приходские школы – это сокровища Русской Церкви, хотя и проблемное, но все-таки сокровище. Конечно, нужно было где-то изыскать деньги, чтобы платить учителям церковно-приходских школ на том же уровне, на котором получали учителя земских школ. Это было значительной социальной проблемой: учителя приходских школ были недовольны гораздо меньшим в сравнении с земскими учителям жалованьем. Церковная школа создавалась приходами, старостами, меценатами и во многом создавалась и государством, но принадлежала Церкви. Как поступает Временное правительство, которое декларировало свою приверженность правовым нормам и нормам демократическим? Оно национализирует все церковные школы. По факту все это произошло позднее, но сама проблема была создана именно Временным правительством.

Что дальше делать приходу, который желает иметь свою церковную школу и у которого теперь, по постановлению Временного правительства, здание школы должно быть отобрано и в нем должна размещаться школа министерская? Все это создавало целый ворох проблем.

И вот в начале октября 17-го года, когда большевики еще не пришли к власти, делегация членов Собора во главе с архиепископом Тамбовским Кириллом Смирновым отправляется к министру председателя правительства Александру Федоровичу Керенскому, который встречает членов Собора, делегацию, включавшую и владыку, и священника, и крестьянина, и встречает их с достаточно суровым видом. В результате соборной делегации удается договориться о том, что некоторые гарантии сохранения присутствия Церкви в школе все-таки будут, но повернуть вспять уже решенный вопрос – а для Временного правительства он уже был решен – Керенский отказался. Впрочем, его отказ или в ином случае согласие мало что означало в ближайшей исторической перспективе, потому что совсем скоро к валсти пришли большевики, которые с большим натиском и нажимом и уже без всяких объяснений могли национализировать приходские школы.

Другой достаточно острый вопрос, обсуждавшийся до прихода власти большевиков, – это грузинская автокефалия. Проблема в том, что Временное правительство признало фактически самочинно объявленную в Грузинском экзархате автокефалию и признало Грузинскую Православную Церковь субъектом, независимым от Русской Церкви. Конечно, это признание порождало очень много проблем, в том числе вело к вытеснению русского духовенства, русских верующих в самой Грузии из сферы активной церковной и общественной жизни.

Таковы две основные проблемы, по которым столкнулись революция и Церковь. Но, конечно, большинство этих столкновений уже будут относиться ко времени, когда у власти окажутся самые крайние радикалы – большевики.

 

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

После прихода к власти большевиков, в конце октября 1917 года, Собор Православной Российской Церкви был вынужден реагировать на то, что происходило в сфере государственной и общественной жизни. Эти радикалы, взявшие власть сначала в Петрограде, а потом и по всей стране практически сразу стали реализовывать свою программу, свою политику, даже перевыполняя те меры, которые были намечены ранее в программе РСДРП(б). Надо отметить, что уже в первый день после революции, когда был издан знаменитый декрет о земле, в нем содержался пункт, носивший антицерковный характер, а именно отнимавший у монастырей и приходов земельные владения, которые состояли в их собственности. Собор в своих пленарных заседаниях отреагировал на это: была дана определенная оценка. Но поскольку большевики еще не настолько укрепились у власти, чтобы немедленно реализовать намеченное, то первое время каких-то принципиальных решений по этому поводу Собор не выносил.  Поздней осенью 17-го года выполнение этого пункта о земле было стихийным и обусловленным общей революционной ситуацией.

Самые первые серьезные столкновения Церкви в лице Собора и Патриарха и революционной большевистской стихии относятся к январю 1918 года, когда большевики издают свой знаменитый декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, публикуют его и призывают к его реализации. На одном из последующих заседаний Собора этот декрет был оценен его членами как поход на Церковь, как сатанинская акция – именно такие, достаточно резкие оценки произносились на Соборе. Причем надо отметить, что в январе члены Собора связывали эти новые гонения на Церковь с тем, что началось еще в Февральскую революцию, в частности член Собора Афанасий Васильевич Васильев говорил, что в самом начале революции власть совершила акт богоотступничества: «Была запрещена молитва в войсках, знамена с христианским крестом были заменены красными тряпками. В этом повинны не только нынешние властодержцы (большевики – прим. А.И. Мраморнов), но и те, которые уже сошли со сцены (Временное правительство – прим. А.И. Мраморнов). Будем уповать, что и нынешние правители, которые теперь льют кровь, сойдут со сцены». В этом чаянии – а это было чаяние не только Васильева, но и многих других членов Собора, они, конечно, ошибались. Большевики утвердились у власти прочно.

Мы знаем, что тогда же, в январе 18-го года, один из народных комиссаров первого большевистского правительства Александра Коллонтай попыталась занять в Петрограде Александро-Невскую лавру под нужды новой власти. Но у нее ничего не получилось: Северная столица ответила мощными крестными ходами, и чуть позже вся страна, вся Русская Церковь, мирно собравшись на крестные ходы по всем крупнейшим городам, что она протестует против принятия декрета и его введения. Архив Собора тоже сохранил большое количество протестов с мест против декрета большевиков. Люди думали, что они еще могут свободно выражать свой протест, не будучи за это наказанными.

Но к концу работы Собора, когда в августе 1918 года принимается устрожающий декрет и поясняющая его инструкция Наркомюста, протестов уже меньше: люди начали бояться и, собственно, не зря, так как в октябре 18-го года начинается красный террор, который начался практически синхронно с закрытием третьей сессии и всего Собора.

Внезапное завершение работы Собора конечно стало следствием революции, как и само начало работы Собора в августе 17-го года было следствием другой, Февральской, революции. Надо сказать, что в течение второй и третьей сессии Собор и его члены, конечно, пытались установить контакт с новой властью большевиков, даже существовала особая делегация Собора, ставшая потом делегацией высшего церковного правления, входившая в совет народных комиссаров и общавшаяся с управляющим делами совета народных комиссаров Бонч-Бруевичем. Собор пытался донести мнение Церкви – мнение многомиллионного православного населения о том, что большевики поступают в остром противоречии с мнением миллионов людей, но революционные власти это, к сожалению, волновало слабо.

Почему фактически перестал действовать Собор? Он перестал действовать под натиском силы: большевики изъяли церковные капиталы, содержать членов Собора стало не на что, они вот-вот собирались изъять здания и помещения, в которых заседали соборяне. Именно поэтому та великая законотворческая работа, которую соборяне вели в 1917–1918 годах не была завершена, очень многие документы, выработанные отделами и комиссиями Собора, были переданы в распоряжение Высшего церковного правления Синода и Высшего церковного Совета, которые потихоньку вводили некоторые из них в действие, рассылали по епархиям. То есть по многим сферам своей работы Собор заседал не зря, уже тогда что-то пытались претворить в жизнь, но, конечно, в условиях репрессий и гонений Собор не мог сделать что-то побеждающее приход к власти большевиков.

Но, конечно, в дальней исторической перспективе историческая правда оставалась за членами Собора, которые хотели устроить Церковь так, чтобы она подлинно отвечала своим задачам служить Христовой истине, любви, служить миру среди людей, в отличие от большевиков, которые несли братоубийство и рознь в общество: классовую, материальную, культурную, и эта рознь стала огромной трагедией и для Церкви, и для нашей страны в XX веке.

 

 

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Начало церковных преобразований, вернее путь движения к Собору приходится на годы, предшествовавшие первой русской революции и на саму первую русскую революцию 1905-1907 годов. И сразу нужно отметить важный момент, который характеризовал весь последующий период вплоть до революции 1917 года – очень тесную спайку церковной проблематики с проблематикой общественно-политической.

Уже императорские манифесты 1903 и 1904 годов о преобразованиях и об усовершенствовании государственного порядка, ставили церковный вопрос в связь с, например, развитием местного самоуправления, когда в этих манифестах говорилось о том, что развитие местного самоуправление должно быть поставлено в связь с преобразованием православного прихода. А непосредственным толчком для церковных преобразований стало обсуждение в Комитете министров в конце 1904 года вопроса о расширении веротерпимости, поскольку эта задача о расширении веротерпимости в Российской империи была поставлена перед министрами императором. И тогда готовился основополагающий очень важный документ, который был принят в апреле 1905 года, который фактически стал эпохальным рубежом в развитии свободы совести в Российской империи. И для большинства министров, и для главы Комитета министров – Сергея Юльевича Витте было понятно, что расширение прав неправославных подданных империи, а именно естественно об этом шла речь в контексте расширения веротерпимости, оно невозможно без какого-то освобождения от бюрократической опеки самой так называемой господствующей Церкви, самой православной Церкви.

И поэтому в Комитете министров Витте поставил в связь вопрос о церковных преобразованиях и вопрос о веротерпимости. Предполагалось, что собственно одновременно, или в непосредственной близости от объявления манифеста о веротерпимости будет дан старт и созыву Собора православной Церкви. В связи с этим начало обсуждения церковных преобразований состоялась так называемая «историческая переписка» между Витте, Константином Петровичем Победоносцевым (тогдашним обер-прокурором Святейшего Синода) и митрополитом Антонием Вадковским (Санкт-Петербургским митрополитом). Переписка о перспективах церковных преобразований, где Победоносцев выступал с охранительных позиций, утверждая, что столь радикальных преобразований, как предлагают Витте и Антоний для Церкви не нужно. А собственно Витте и Антоний прежде всего ставили вопрос о будущем созыве церковного Собора.

Вместе с тем Победоносцеву удалось убедить императора, что церковный вопрос не должен стоять в связи с вопросом о расширении веротерпимости и им удалось изъять этот вопрос из ведения Комитета министров, и передать его в Синод. Он надеялся, что Синод, послушный обер-прокурору, не станет поддерживать запрос на преобразования. Но он ошибся и синодалы послали специальный адрес с благодарностью в адрес императора за то, что был поставлен вопрос о начале церковных преобразований. И тогда Константин Петрович Победоносцев последним политическим усилием поставил вопрос об опросе всех епископов русской Церкви о том, необходимы русской Церкви преобразования, или нет.

Таким образом на протяжении всей первой половины 1905 года вопрос о начале соборной работы откладывался. Вместе с тем 17 апреля 1905 года в день Пасхи был опубликован манифест об укреплении начал веротерпимости, который фактически провозглашал свободу совести для большей части подданных империи, в частности снимал ограничения со старообрядцев. И в том числе он оказался таким толчком для того, чтобы, например, в западных областях Российской империи часть бывших униатов, принужденных в свое время к единству с православной Церковью, начала возвращаться в католичество. А Церковь, однако усилиями обер-прокуратуры все еще не приблизилась к созыву Собора, о котором первоначально шла речь.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Начало 1905 года было ознаменовано первой попыткой сдвинуть церковные преобразования в Российской империи с мертвой точки. Однако усилиями обер-прокуратуры непосредственно приступить к подготовке Собора тогда оказалось невозможно. Константин Петрович Победоносцев (тогдашний обер-прокурор) решил запросить мнение всех епархиальных преосвященных, то есть всех епископов русской Церкви, которые управляли епархиями, о том, насколько вообще русской Церкви необходимы реформы.

Он предполагал, что в основном их ответ будет консервативным и в таком случае можно будет апеллировать к нему, как к аргументу о том, что реформы, существенные реформы не нужны, что может быть в целом сохранен синодальный строй. Между тем был разослан специальный циркуляр от лица Синода, в котором были перечислены определенные вопросы, была задана определенная схема, по которой преосвященным нужно было реагировать на вопросы, которые были поставлены в этом циркуляры. Нужно иметь в виду, что такого рода опросы преосвященных практиковались в синодальный период достаточно регулярно. Сам Победоносцев в начале 1890-х годов инициировал такой опрос епископов, когда планировал подвергнуть реформе и преобразованию приходские попечительства. Реформа эта не удалась, но достаточно обширные отзывы архиереев были собраны. Вот такого же рода опрос соответственно начался летом 1905 года, в течение всей второй половины года епископы присылали свои отзывы и последние пришли в начале 1906 года.

Программа этих отзывов была очень обширна, ставился вопрос о будущей необходимой системе центрального церковного управления, о необходимости реформы епархиального управления, создания так называемых церковных округов из нескольких епархий, о реформе духовного образования, преобразование богослужения, прихода, церковного суда. Программа была очень обширна и надо сказать, что епископы подошли к ответу на вопросы достаточно тщательно, кто-то писал лично, кто-то создавал комиссии из епархиального духовенства, или даже поручал написать преподавателям местной духовной семинарии их мнение по всем перечисленным вопросам. Интересно, что в нескольких случаях епископы не были согласны с теми мнениями, которые высказали их подначальные в своих отзывах, но, однако все равно считали возможным переслать эти отзывы в Синод, чтобы Синод также их учитывал.

Нужно сказать, что большинство отзывов преосвященных высказывались в том смысле, что церковные преобразования безусловно так, или иначе для русской Церкви необходимы. Подвергалась критике определенная бюрократизация церковной жизни, важным вопросом было преобразование духовных учебных заведений, которое непосредственно связывалось с сословным строем православного духовенства – речь шла о том, чтобы расширить доступ в учебные заведения не только детям священников, или дьяконов, но и крестьян, горожан и так далее. Ставился вопрос о расширении прав прихода и прихожан, и в целом преосвященные высказывались в этом смысле вполне одобрительно.

Другой вопрос, который встает перед нами, когда мы анализируем отзывы епархиальных преосвященных, заключается вот в чем – в какой степени преосвященные были готовы реализовать ту программу церковных преобразований, которые сами и наметили в своих отзывах? Например, когда речь идет о реформе прихода, когда в конце 1905 года Синод инициировал определенные приходские преобразования, созыв церковных собраний и приходских советов, далеко не все преосвященные откликнулись на этот призыв Синода, хотя в своих отзывах могли выступать за расширение прав прихожан.

И таким образом вопрос о том, являются ли отзывы преосвященных только памятником церковной мысли, или за ними стояли определенные намерения провести церковные преобразования в жизнь, пока что остается для нас открытым.

 

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Еще до того, как все отзывы епархиальных преосвященных поступили в Синод, был издан императорский указ о начале непосредственных подготовительных работ к созыву Священного Собора православной российской Церкви. Для этого был создан специальный орган, который получил название Предсоборное Присутствие. Это был, скажем так, такой орган экспертов, в который люди приглашались, назначались по представлению Синода и который включал самые разные группы представителей Церкви. Здесь были иерархи, епископы, здесь были представители духовенства, здесь были профессора университетов и духовных академий, здесь были общественные деятели, известные, так, или иначе своей определенной церковной позицией.

Предсоборное Присутствие работало в течение 1906 года с перерывом на лето. Работа его шла таким образом – в рамках Присутствия были созданы несколько отделов. Отдел о будущем Соборе, отдел о высшем церковном управлении, об епархиальном управлении, о миссии, о благоустроении прихода и тому подобное, куда в эти отделы соответственно записывались люди по своему желанию, а затем те материалы, которые готовили отделы, выносились уже на рассмотрение уже общего собрания Присутствия, которое могло обсудить, принять определенные поправки к этим материалам и вынести уже на рассмотрение Синода и императора.

В общем, это был первый достаточно интересный, за весь синодальный период, опыт гласного обсуждения церковных проблем в экспертном сообществе. Уже не только одними епископами, как было с отзывами епархиальных преосвященных, а и экспертами из белого духовенства, монашествующих, мирян и так далее. Самое интересное, что материалы Предсоборного Присутствия печатались в официальной церковной прессе по мере работы этого органа, а затем были изданы в четырех томах и эти четыре тома материалов Предсоборного Присутствия были очень востребованным источником для всех, кто интересовался церковной полемикой того времени.

При этом задача Предсоборного Присутствия была такая, чтобы выработать основные подходы, дать материал для будущего Поместного Собора, но и очертить его собственные рамки и полномочия. В частности, например, одним из важных вопросов, который дискутировался в первом отделе Предсоборного Присутствия был вопрос о том, как будет устроен сам Собор российской Церкви, кто должен быть его членом, должны быть это только епископы, или может быть туда следует пригласить духовенство и мирян. А если следует пригласить их, то с правом решающего голоса, или без права решающего голоса. Другим важным вопросом был вопрос о взаимоотношениях Церкви и империи. Если Церковь определяет определенную самостоятельность, так сказать выходит из недр бюрократической системы государственного управления, если она обретает свою главу – патриарха, на что собственно надеялись все члены Предсоборного Присутствия, то какие будут отношения с императором этой Церкви, какая будет роль обер-прокурора. Должна сохраниться эта должность, или она должна быть упразднена, а если сохраниться, то в каком качестве, просто юрисконсульта, или все-таки, как некое око государево.

В других отделах шла достаточно интенсивная работа и по другим вопросам. В частности, например, отдел о приходе подготовил так называемый «Нормальный устав православного прихода Российской империи» – это был естественно проект, который предстояло вынести на Священный Собор российской Церкви и который регламентировал жизнь этой самой нижней, но и самой массовой общины структуры православной Церкви. Устав этот предполагал достаточно обширную самостоятельность для приходской общины. Хотя и в определенных канонических и иерархических рамках.

Не по всем вопросам Предсоборное Присутствие представило такие проекты, но оно завершило свою работу в конце 1906 года, чтобы не затягивать процесс подготовки Собора и представило свои материалы на благовозрение Синода и императора. Ожидалось, что в самое ближайшее время последует манифест о созыве Собора. Но этого не случилось.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Вопрос о реформе, о преобразовании православного прихода до революции вопрос очень важный, к которому стянуто внимание не только церковной иерархии, духовенства, но и общественности и правительства. Вопрос этот в каком-то смысле интегральный, потому что он вбирает в себя другие проблемы церковной жизни. Например, если поставить вопрос о том, кто должен быть приходским священником? Должен быть это только сын священника, то есть выходец из сословия, или кандидата в священники могут рекомендовать прихожане? Соответственно это затрагивает вообще все положение духовенства и его сословный статус и так далее. с очень многими смежными областями приходской вопрос соприкасался.

В начале XX века, особенно с первой русской революцией, приходской вопрос очень интересно увязывался и с государственной политикой. Прежде всего с политикой в области расширения прав религиозных меньшинств, прежде всего старообрядцев. 17 октября 1906 года выходит указ о наделении старообрядческих и сектантских общин определенными легальными правами. Им была предоставлена достаточно серьезная внутренняя самостоятельность по устройству своей жизни и своего хозяйственного существования. При этом православный приход не имел таких прав, которые были предоставлены старообрядцам и сектантам, что вызвало достаточно активную полемику в обществе и в церковных и правительственных кругах. Поэтому уже, как тогда говорили: «с высоты трона», обер-прокурору было предписано достаточно оперативно разработать подобный устав и для православного прихода. Мы уже знаем, что устав православного прихода разрабатывался Предсоборным Присутствием в 1906 году. И собственно этот проект был востребован обер-прокуратурой для разработки последующих приходских преобразований.

Три существенных вопроса занимали реформаторов. Первый вопрос – это вопрос о том, должен ли приход православный тесно связываться с определенной территорией и с людьми, которые живут на этой территории, или он может формироваться более, или менее на добровольных основаниях, на добровольном начале. Дело в том, что модернизация всей социальной и экономической жизни России в этот период запустила активные процессы социальной и географической мобильности – люди активно перемещались между городами, или из села в города, поэтому, особенно в городах, территориальный принцип формирования прихода ставился все больше под сомнение. Вторым важным вопросом был вопрос о возможности для прихожан участвовать в выборах своего священника, или по крайней мере в рекомендации кандидата на священническую должность. По крайней мере именно право рекомендации кандидата предусматривал проект Предсоборного Присутствия. Причем там была достаточно подробно прописана процедура этой рекомендации, предусматривался определенный епископский фильтр, то есть возможность со стороны епископа отклонить эту кандидатуру и только потом проводить выборы. Третьим важным вопросом был вопрос о церковно-приходском имуществе. Церковно-приходское имущество формировалось за счет пожертвования прихожан, но при этом с начала XIX века – с реформы 1808 года в значительной степени это имущество изымалось епархиальным церковным руководством на, в том числе сословные нужды духовенства. И вопрос о том, допустить ли прихожан к распоряжению церковным имуществом, храмовым имуществом и в какой степени, он тоже был одним из важнейших для будущих церковных преобразований.

В 1907 году начинает работать особое совещание по вопросу о православном приходе, которым руководит в основном епископ Рижский Агафангел Преображенский, которое ставит своей задачей доработать устав, проект приходского устава, который был внесен Предсоборным Присутствием и выработать новый устав, который бы могло принять правительство Российской империи и возможно и государственная Дума. И здесь выявилась достаточно интересная особенность, синодальные проекты уставов, которых было несколько, каждый обер-прокурор считал необходимым доработать в чем-то этот проект устава и поэтому накопилось несколько редакций – редакция обер-прокурора Извольского, потом редакция обер-прокурора Лукьянова, наконец редакция обер-прокурора Саблера и все эти редакции, каждая из них, уменьшала в чем-то права прихожан. Особенно ярко это наблюдалось на примере редакции обер-прокурора Саблера, который фактически ставил функционирование органов приходского самоуправления в непосредственную зависимость от решения епархиального архиерея, поскольку архиерей мог распустить приходской совет, который был прихожанами избран. То есть, самоуправление прихода в этих проектах все больше превращалось в определенную иллюзорную такую фикцию

Редакция Саблера была внесена в Государственную думу за несколько месяцев до начала Первой мировой войны – летом 1914 года и именно эту редакцию, этот проект затем Государственная дума обсуждала. Параллельно сама Государственная дума достаточно активно пыталась предложить свой сценарий приходской реформы. Сначала в 1910-1911 годах, а затем уже в Четвертой Государственной думе в 1913 году были предложены семь законопроектов, которые так, или иначе касались устроения православного прихода и ориентировались на то, чтобы предоставить прихожанам больше прав, чем то, что у них было на тот момент. В частности, предусматривалось предоставление приходу права юридического лица, то есть права хозяйственной деятельности, которой он не имел на тот момент, право самообложения, право распоряжаться церковным храмовым имуществом и тому подобное. Все эти проекты со своей стороны были, так, или иначе, торпедированы обер-прокуратурой, которая за собой сохраняла, как бы пыталась сохранить монополию на разработку приходского устава.

Последний наиболее мощный всплеск интереса к приходскому вопросу приходится на 1916 год, когда общественность его очень активно обсуждала, поскольку именно в этот момент комиссия Государственной думы по православной Церкви начала обсуждать еще саблеровский проект приходского устава, который был внесен в 1914 году. И общественная дискуссия развернулась с новой силой и стало ясно, что приходской вопрос особенно политизирован, поскольку правительство, в частности тогдашний премьер Штюрмер пытался использовать приходской вопрос, чтобы установить определенный контакт с депутатами Государственной думы, поддерживая их начинания, а, в данном случае, не начинания обер-прокуратуры. Но и в 1916 году не завершилось принятием этого законопроекта обсуждение проекта приходского устава, что еще раз демонстрировало достаточно кризисное явление в отношениях Церкви и государства, когда даже самые востребованные, как властью, так и обществом проекты оказывались не доведенными до конца и оказывались не принятыми.

 

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

 

Священный Собор православной российской Церкви, которого так долго ждали верующие до революции, которому до революции не суждено было собраться, открылся в Москве в день Успения Божьей Матери 15 августа 1917 года по старому стилю и проработал до сентября 1918 года. В рамках этого периода прошло три сессии Собора. Первая с августа по декабрь – по предрождественские дни. Вторая с января по предпасхальные дни 1918 года. И третья сессия с июля по сентябрь 1918 года.

Одним из важных отличий состава и организационной структуры Собора 1917-1918 года было то, что в его составе работало значительное число мирян. Многие исследователи оценивают этот факт, как своего рода вторжение демократических элементов 1917 года внутрь Церкви. Но на самом деле стоит более внимательно отнестись к этому вопросу, потому что Собор 1917-1918 года работал прежде всего в рамках той социальной ситуации, которая существовала уже в Церкви накануне революции и продолжала сохраняться в первые месяцы 1917 года. Эта социальная ситуация была ситуацией сословного размежевания, которая достаточно активно давала себя знать, как в период первой русской революции, так и в период 1917 года, когда младшие члены клира активно конфликтовали со старшими – со священниками. Клик конфликтовал с епископами и так далее, и тому подобное. И сама паства, например, на селе, достаточно активно выступала против тех, или иных неугодных клириков.

В результате большое представительство мирян сыграло, как представляется, важную и положительную роль. Но все по порядку. На Собор приехало 564 делегата – это было очень серьезное представительство, фактически речь шла о том, что на Собор съехалась вся Россия. Среди этих делегатов 80 человек было епископы, 22 были представители монашествующего черного духовенства, 163 представителя белого духовенства, включая младших членов клира – псаломщиков и 299 мирян. Если в процентном отношении, то мы видим, что соборяне делились примерно на три неравные группы, примерно 20% – это епископы и монашествующие, примерно 30% – это белое духовенство и церковнослужители и чуть более 50%, чуть более половины – это миряне. Причем миряне самые разные, как представители, например, духовных академий, так и крестьяне, выбранные из самых отдаленных уголков России.

Такое существенное представительство мирян мне представляется, позволило Собору не расколоться на сословные группы, потому что напомним, что он собирался в ситуации очень острых сословных противоречий, сословной вражды между псаломщиками и священниками, между белым духовенством и монашествующими. И миряне в данном случае, причем занявшие достаточно консервативные позиции, оказались своего рода таким противовесом для различных сословных групп, они позволили Собору формулировать не сословную программу преобразований, а общецерковную.

Как Собор функционировал? У Собора было общее собрание, или пленарное заседание Собора, где обсуждались те, или иные законопроекты. А сами законопроекты разрабатывались в отделах. Собор образовал 23 отдела по самым разным темам от высшего церковного управления, епархиального управления, миссии, вопроса о приходе, до таких вопросов, например, как будущее православной Церкви в Закавказье в условиях объявленной Грузинами автокефалии, они объявили ее без согласия русской Церкви в тот период.

Отделы формировались путем произвольной записи, поэтому, с одной стороны соборяне могли участвовать в разных отделах, а кроме того и численность участников отделов была очень разная. В некоторых число членов отдела достигала нескольких сотен, как, например, в отдел о приходе записались 237 человек. А в уже упомянутый отдел о Закавказье всего лишь 12 человек. Понятно, что не все одновременно участвовали в их работе, но понятно, что это было показателем определенного интереса к тем, или иным темам. Так вот в отделах разрабатывались конкретные документы, которые обсуждались в общем собрании Собора. Оно могло исправить документ, значительно исправить, или незначительно исправить, или вернуть его на рассмотрение в отдел и уже собственно голосование общего собрания принимало тот, или иной документ. Но, если документ был очень важный, касался основ веры, например, то он поступал на рассмотрение так называемого епископского совещания – такого органа, в который входили только епископы члены Собора. Речь не идет о своего рода верхней палате парламента, нет, поскольку все эти епископы они одновременно были и членами общего собрания Собора и естественно членами разных отделов. А это своего рода такой канонический иерархический фильтр, через который проходили наиболее важные документы Собора и только после принятия соответствующих постановлений в общем собрании и совещании епископов, документ становился церковным законом, определением, или постановлением Собора и печатался в соответствующем выпуске определений и постановлений.

Так в устройстве Священного Собора 1917-1918 года был найден и выработан баланс между двумя основополагающими характеристиками бытия православной Церкви – между ее соборностью, с одной стороны, и ее иерархичностью, апостоличностью с другой стороны, поскольку понятно, что сам Собор – это выражение соборности, а епископское совещание – это как раз реализация иерархического принципа.