Церковь в синодальный период

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Начало церковных преобразований, вернее путь движения к Собору приходится на годы, предшествовавшие первой русской революции и на саму первую русскую революцию 1905-1907 годов. И сразу нужно отметить важный момент, который характеризовал весь последующий период вплоть до революции 1917 года – очень тесную спайку церковной проблематики с проблематикой общественно-политической.

Уже императорские манифесты 1903 и 1904 годов о преобразованиях и об усовершенствовании государственного порядка, ставили церковный вопрос в связь с, например, развитием местного самоуправления, когда в этих манифестах говорилось о том, что развитие местного самоуправление должно быть поставлено в связь с преобразованием православного прихода. А непосредственным толчком для церковных преобразований стало обсуждение в Комитете министров в конце 1904 года вопроса о расширении веротерпимости, поскольку эта задача о расширении веротерпимости в Российской империи была поставлена перед министрами императором. И тогда готовился основополагающий очень важный документ, который был принят в апреле 1905 года, который фактически стал эпохальным рубежом в развитии свободы совести в Российской империи. И для большинства министров, и для главы Комитета министров – Сергея Юльевича Витте было понятно, что расширение прав неправославных подданных империи, а именно естественно об этом шла речь в контексте расширения веротерпимости, оно невозможно без какого-то освобождения от бюрократической опеки самой так называемой господствующей Церкви, самой православной Церкви.

И поэтому в Комитете министров Витте поставил в связь вопрос о церковных преобразованиях и вопрос о веротерпимости. Предполагалось, что собственно одновременно, или в непосредственной близости от объявления манифеста о веротерпимости будет дан старт и созыву Собора православной Церкви. В связи с этим начало обсуждения церковных преобразований состоялась так называемая «историческая переписка» между Витте, Константином Петровичем Победоносцевым (тогдашним обер-прокурором Святейшего Синода) и митрополитом Антонием Вадковским (Санкт-Петербургским митрополитом). Переписка о перспективах церковных преобразований, где Победоносцев выступал с охранительных позиций, утверждая, что столь радикальных преобразований, как предлагают Витте и Антоний для Церкви не нужно. А собственно Витте и Антоний прежде всего ставили вопрос о будущем созыве церковного Собора.

Вместе с тем Победоносцеву удалось убедить императора, что церковный вопрос не должен стоять в связи с вопросом о расширении веротерпимости и им удалось изъять этот вопрос из ведения Комитета министров, и передать его в Синод. Он надеялся, что Синод, послушный обер-прокурору, не станет поддерживать запрос на преобразования. Но он ошибся и синодалы послали специальный адрес с благодарностью в адрес императора за то, что был поставлен вопрос о начале церковных преобразований. И тогда Константин Петрович Победоносцев последним политическим усилием поставил вопрос об опросе всех епископов русской Церкви о том, необходимы русской Церкви преобразования, или нет.

Таким образом на протяжении всей первой половины 1905 года вопрос о начале соборной работы откладывался. Вместе с тем 17 апреля 1905 года в день Пасхи был опубликован манифест об укреплении начал веротерпимости, который фактически провозглашал свободу совести для большей части подданных империи, в частности снимал ограничения со старообрядцев. И в том числе он оказался таким толчком для того, чтобы, например, в западных областях Российской империи часть бывших униатов, принужденных в свое время к единству с православной Церковью, начала возвращаться в католичество. А Церковь, однако усилиями обер-прокуратуры все еще не приблизилась к созыву Собора, о котором первоначально шла речь.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Начало 1905 года было ознаменовано первой попыткой сдвинуть церковные преобразования в Российской империи с мертвой точки. Однако усилиями обер-прокуратуры непосредственно приступить к подготовке Собора тогда оказалось невозможно. Константин Петрович Победоносцев (тогдашний обер-прокурор) решил запросить мнение всех епархиальных преосвященных, то есть всех епископов русской Церкви, которые управляли епархиями, о том, насколько вообще русской Церкви необходимы реформы.

Он предполагал, что в основном их ответ будет консервативным и в таком случае можно будет апеллировать к нему, как к аргументу о том, что реформы, существенные реформы не нужны, что может быть в целом сохранен синодальный строй. Между тем был разослан специальный циркуляр от лица Синода, в котором были перечислены определенные вопросы, была задана определенная схема, по которой преосвященным нужно было реагировать на вопросы, которые были поставлены в этом циркуляры. Нужно иметь в виду, что такого рода опросы преосвященных практиковались в синодальный период достаточно регулярно. Сам Победоносцев в начале 1890-х годов инициировал такой опрос епископов, когда планировал подвергнуть реформе и преобразованию приходские попечительства. Реформа эта не удалась, но достаточно обширные отзывы архиереев были собраны. Вот такого же рода опрос соответственно начался летом 1905 года, в течение всей второй половины года епископы присылали свои отзывы и последние пришли в начале 1906 года.

Программа этих отзывов была очень обширна, ставился вопрос о будущей необходимой системе центрального церковного управления, о необходимости реформы епархиального управления, создания так называемых церковных округов из нескольких епархий, о реформе духовного образования, преобразование богослужения, прихода, церковного суда. Программа была очень обширна и надо сказать, что епископы подошли к ответу на вопросы достаточно тщательно, кто-то писал лично, кто-то создавал комиссии из епархиального духовенства, или даже поручал написать преподавателям местной духовной семинарии их мнение по всем перечисленным вопросам. Интересно, что в нескольких случаях епископы не были согласны с теми мнениями, которые высказали их подначальные в своих отзывах, но, однако все равно считали возможным переслать эти отзывы в Синод, чтобы Синод также их учитывал.

Нужно сказать, что большинство отзывов преосвященных высказывались в том смысле, что церковные преобразования безусловно так, или иначе для русской Церкви необходимы. Подвергалась критике определенная бюрократизация церковной жизни, важным вопросом было преобразование духовных учебных заведений, которое непосредственно связывалось с сословным строем православного духовенства – речь шла о том, чтобы расширить доступ в учебные заведения не только детям священников, или дьяконов, но и крестьян, горожан и так далее. Ставился вопрос о расширении прав прихода и прихожан, и в целом преосвященные высказывались в этом смысле вполне одобрительно.

Другой вопрос, который встает перед нами, когда мы анализируем отзывы епархиальных преосвященных, заключается вот в чем – в какой степени преосвященные были готовы реализовать ту программу церковных преобразований, которые сами и наметили в своих отзывах? Например, когда речь идет о реформе прихода, когда в конце 1905 года Синод инициировал определенные приходские преобразования, созыв церковных собраний и приходских советов, далеко не все преосвященные откликнулись на этот призыв Синода, хотя в своих отзывах могли выступать за расширение прав прихожан.

И таким образом вопрос о том, являются ли отзывы преосвященных только памятником церковной мысли, или за ними стояли определенные намерения провести церковные преобразования в жизнь, пока что остается для нас открытым.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Еще до того, как все отзывы епархиальных преосвященных поступили в Синод, был издан императорский указ о начале непосредственных подготовительных работ к созыву Священного Собора православной российской Церкви. Для этого был создан специальный орган, который получил название Предсоборное Присутствие. Это был, скажем так, такой орган экспертов, в который люди приглашались, назначались по представлению Синода и который включал самые разные группы представителей Церкви. Здесь были иерархи, епископы, здесь были представители духовенства, здесь были профессора университетов и духовных академий, здесь были общественные деятели, известные, так, или иначе своей определенной церковной позицией.

Предсоборное Присутствие работало в течение 1906 года с перерывом на лето. Работа его шла таким образом – в рамках Присутствия были созданы несколько отделов. Отдел о будущем Соборе, отдел о высшем церковном управлении, об епархиальном управлении, о миссии, о благоустроении прихода и тому подобное, куда в эти отделы соответственно записывались люди по своему желанию, а затем те материалы, которые готовили отделы, выносились уже на рассмотрение уже общего собрания Присутствия, которое могло обсудить, принять определенные поправки к этим материалам и вынести уже на рассмотрение Синода и императора.

В общем, это был первый достаточно интересный, за весь синодальный период, опыт гласного обсуждения церковных проблем в экспертном сообществе. Уже не только одними епископами, как было с отзывами епархиальных преосвященных, а и экспертами из белого духовенства, монашествующих, мирян и так далее. Самое интересное, что материалы Предсоборного Присутствия печатались в официальной церковной прессе по мере работы этого органа, а затем были изданы в четырех томах и эти четыре тома материалов Предсоборного Присутствия были очень востребованным источником для всех, кто интересовался церковной полемикой того времени.

При этом задача Предсоборного Присутствия была такая, чтобы выработать основные подходы, дать материал для будущего Поместного Собора, но и очертить его собственные рамки и полномочия. В частности, например, одним из важных вопросов, который дискутировался в первом отделе Предсоборного Присутствия был вопрос о том, как будет устроен сам Собор российской Церкви, кто должен быть его членом, должны быть это только епископы, или может быть туда следует пригласить духовенство и мирян. А если следует пригласить их, то с правом решающего голоса, или без права решающего голоса. Другим важным вопросом был вопрос о взаимоотношениях Церкви и империи. Если Церковь определяет определенную самостоятельность, так сказать выходит из недр бюрократической системы государственного управления, если она обретает свою главу – патриарха, на что собственно надеялись все члены Предсоборного Присутствия, то какие будут отношения с императором этой Церкви, какая будет роль обер-прокурора. Должна сохраниться эта должность, или она должна быть упразднена, а если сохраниться, то в каком качестве, просто юрисконсульта, или все-таки, как некое око государево.

В других отделах шла достаточно интенсивная работа и по другим вопросам. В частности, например, отдел о приходе подготовил так называемый «Нормальный устав православного прихода Российской империи» – это был естественно проект, который предстояло вынести на Священный Собор российской Церкви и который регламентировал жизнь этой самой нижней, но и самой массовой общины структуры православной Церкви. Устав этот предполагал достаточно обширную самостоятельность для приходской общины. Хотя и в определенных канонических и иерархических рамках.

Не по всем вопросам Предсоборное Присутствие представило такие проекты, но оно завершило свою работу в конце 1906 года, чтобы не затягивать процесс подготовки Собора и представило свои материалы на благовозрение Синода и императора. Ожидалось, что в самое ближайшее время последует манифест о созыве Собора. Но этого не случилось.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Вопрос о реформе, о преобразовании православного прихода до революции вопрос очень важный, к которому стянуто внимание не только церковной иерархии, духовенства, но и общественности и правительства. Вопрос этот в каком-то смысле интегральный, потому что он вбирает в себя другие проблемы церковной жизни. Например, если поставить вопрос о том, кто должен быть приходским священником? Должен быть это только сын священника, то есть выходец из сословия, или кандидата в священники могут рекомендовать прихожане? Соответственно это затрагивает вообще все положение духовенства и его сословный статус и так далее. с очень многими смежными областями приходской вопрос соприкасался.

В начале XX века, особенно с первой русской революцией, приходской вопрос очень интересно увязывался и с государственной политикой. Прежде всего с политикой в области расширения прав религиозных меньшинств, прежде всего старообрядцев. 17 октября 1906 года выходит указ о наделении старообрядческих и сектантских общин определенными легальными правами. Им была предоставлена достаточно серьезная внутренняя самостоятельность по устройству своей жизни и своего хозяйственного существования. При этом православный приход не имел таких прав, которые были предоставлены старообрядцам и сектантам, что вызвало достаточно активную полемику в обществе и в церковных и правительственных кругах. Поэтому уже, как тогда говорили: «с высоты трона», обер-прокурору было предписано достаточно оперативно разработать подобный устав и для православного прихода. Мы уже знаем, что устав православного прихода разрабатывался Предсоборным Присутствием в 1906 году. И собственно этот проект был востребован обер-прокуратурой для разработки последующих приходских преобразований.

Три существенных вопроса занимали реформаторов. Первый вопрос – это вопрос о том, должен ли приход православный тесно связываться с определенной территорией и с людьми, которые живут на этой территории, или он может формироваться более, или менее на добровольных основаниях, на добровольном начале. Дело в том, что модернизация всей социальной и экономической жизни России в этот период запустила активные процессы социальной и географической мобильности – люди активно перемещались между городами, или из села в города, поэтому, особенно в городах, территориальный принцип формирования прихода ставился все больше под сомнение. Вторым важным вопросом был вопрос о возможности для прихожан участвовать в выборах своего священника, или по крайней мере в рекомендации кандидата на священническую должность. По крайней мере именно право рекомендации кандидата предусматривал проект Предсоборного Присутствия. Причем там была достаточно подробно прописана процедура этой рекомендации, предусматривался определенный епископский фильтр, то есть возможность со стороны епископа отклонить эту кандидатуру и только потом проводить выборы. Третьим важным вопросом был вопрос о церковно-приходском имуществе. Церковно-приходское имущество формировалось за счет пожертвования прихожан, но при этом с начала XIX века – с реформы 1808 года в значительной степени это имущество изымалось епархиальным церковным руководством на, в том числе сословные нужды духовенства. И вопрос о том, допустить ли прихожан к распоряжению церковным имуществом, храмовым имуществом и в какой степени, он тоже был одним из важнейших для будущих церковных преобразований.

В 1907 году начинает работать особое совещание по вопросу о православном приходе, которым руководит в основном епископ Рижский Агафангел Преображенский, которое ставит своей задачей доработать устав, проект приходского устава, который был внесен Предсоборным Присутствием и выработать новый устав, который бы могло принять правительство Российской империи и возможно и государственная Дума. И здесь выявилась достаточно интересная особенность, синодальные проекты уставов, которых было несколько, каждый обер-прокурор считал необходимым доработать в чем-то этот проект устава и поэтому накопилось несколько редакций – редакция обер-прокурора Извольского, потом редакция обер-прокурора Лукьянова, наконец редакция обер-прокурора Саблера и все эти редакции, каждая из них, уменьшала в чем-то права прихожан. Особенно ярко это наблюдалось на примере редакции обер-прокурора Саблера, который фактически ставил функционирование органов приходского самоуправления в непосредственную зависимость от решения епархиального архиерея, поскольку архиерей мог распустить приходской совет, который был прихожанами избран. То есть, самоуправление прихода в этих проектах все больше превращалось в определенную иллюзорную такую фикцию

Редакция Саблера была внесена в Государственную думу за несколько месяцев до начала Первой мировой войны – летом 1914 года и именно эту редакцию, этот проект затем Государственная дума обсуждала. Параллельно сама Государственная дума достаточно активно пыталась предложить свой сценарий приходской реформы. Сначала в 1910-1911 годах, а затем уже в Четвертой Государственной думе в 1913 году были предложены семь законопроектов, которые так, или иначе касались устроения православного прихода и ориентировались на то, чтобы предоставить прихожанам больше прав, чем то, что у них было на тот момент. В частности, предусматривалось предоставление приходу права юридического лица, то есть права хозяйственной деятельности, которой он не имел на тот момент, право самообложения, право распоряжаться церковным храмовым имуществом и тому подобное. Все эти проекты со своей стороны были, так, или иначе, торпедированы обер-прокуратурой, которая за собой сохраняла, как бы пыталась сохранить монополию на разработку приходского устава.

Последний наиболее мощный всплеск интереса к приходскому вопросу приходится на 1916 год, когда общественность его очень активно обсуждала, поскольку именно в этот момент комиссия Государственной думы по православной Церкви начала обсуждать еще саблеровский проект приходского устава, который был внесен в 1914 году. И общественная дискуссия развернулась с новой силой и стало ясно, что приходской вопрос особенно политизирован, поскольку правительство, в частности тогдашний премьер Штюрмер пытался использовать приходской вопрос, чтобы установить определенный контакт с депутатами Государственной думы, поддерживая их начинания, а, в данном случае, не начинания обер-прокуратуры. Но и в 1916 году не завершилось принятием этого законопроекта обсуждение проекта приходского устава, что еще раз демонстрировало достаточно кризисное явление в отношениях Церкви и государства, когда даже самые востребованные, как властью, так и обществом проекты оказывались не доведенными до конца и оказывались не принятыми.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Священный Собор православной российской Церкви, которого так долго ждали верующие до революции, которому до революции не суждено было собраться, открылся в Москве в день Успения Божьей Матери 15 августа 1917 года по старому стилю и проработал до сентября 1918 года. В рамках этого периода прошло три сессии Собора. Первая с августа по декабрь – по предрождественские дни. Вторая с января по предпасхальные дни 1918 года. И третья сессия с июля по сентябрь 1918 года.

Одним из важных отличий состава и организационной структуры Собора 1917-1918 года было то, что в его составе работало значительное число мирян. Многие исследователи оценивают этот факт, как своего рода вторжение демократических элементов 1917 года внутрь Церкви. Но на самом деле стоит более внимательно отнестись к этому вопросу, потому что Собор 1917-1918 года работал прежде всего в рамках той социальной ситуации, которая существовала уже в Церкви накануне революции и продолжала сохраняться в первые месяцы 1917 года. Эта социальная ситуация была ситуацией сословного размежевания, которая достаточно активно давала себя знать, как в период первой русской революции, так и в период 1917 года, когда младшие члены клира активно конфликтовали со старшими – со священниками. Клик конфликтовал с епископами и так далее, и тому подобное. И сама паства, например, на селе, достаточно активно выступала против тех, или иных неугодных клириков.

В результате большое представительство мирян сыграло, как представляется, важную и положительную роль. Но все по порядку. На Собор приехало 564 делегата – это было очень серьезное представительство, фактически речь шла о том, что на Собор съехалась вся Россия. Среди этих делегатов 80 человек было епископы, 22 были представители монашествующего черного духовенства, 163 представителя белого духовенства, включая младших членов клира – псаломщиков и 299 мирян. Если в процентном отношении, то мы видим, что соборяне делились примерно на три неравные группы, примерно 20% – это епископы и монашествующие, примерно 30% – это белое духовенство и церковнослужители и чуть более 50%, чуть более половины – это миряне. Причем миряне самые разные, как представители, например, духовных академий, так и крестьяне, выбранные из самых отдаленных уголков России.

Такое существенное представительство мирян мне представляется, позволило Собору не расколоться на сословные группы, потому что напомним, что он собирался в ситуации очень острых сословных противоречий, сословной вражды между псаломщиками и священниками, между белым духовенством и монашествующими. И миряне в данном случае, причем занявшие достаточно консервативные позиции, оказались своего рода таким противовесом для различных сословных групп, они позволили Собору формулировать не сословную программу преобразований, а общецерковную.

Как Собор функционировал? У Собора было общее собрание, или пленарное заседание Собора, где обсуждались те, или иные законопроекты. А сами законопроекты разрабатывались в отделах. Собор образовал 23 отдела по самым разным темам от высшего церковного управления, епархиального управления, миссии, вопроса о приходе, до таких вопросов, например, как будущее православной Церкви в Закавказье в условиях объявленной Грузинами автокефалии, они объявили ее без согласия русской Церкви в тот период.

Отделы формировались путем произвольной записи, поэтому, с одной стороны соборяне могли участвовать в разных отделах, а кроме того и численность участников отделов была очень разная. В некоторых число членов отдела достигала нескольких сотен, как, например, в отдел о приходе записались 237 человек. А в уже упомянутый отдел о Закавказье всего лишь 12 человек. Понятно, что не все одновременно участвовали в их работе, но понятно, что это было показателем определенного интереса к тем, или иным темам. Так вот в отделах разрабатывались конкретные документы, которые обсуждались в общем собрании Собора. Оно могло исправить документ, значительно исправить, или незначительно исправить, или вернуть его на рассмотрение в отдел и уже собственно голосование общего собрания принимало тот, или иной документ. Но, если документ был очень важный, касался основ веры, например, то он поступал на рассмотрение так называемого епископского совещания – такого органа, в который входили только епископы члены Собора. Речь не идет о своего рода верхней палате парламента, нет, поскольку все эти епископы они одновременно были и членами общего собрания Собора и естественно членами разных отделов. А это своего рода такой канонический иерархический фильтр, через который проходили наиболее важные документы Собора и только после принятия соответствующих постановлений в общем собрании и совещании епископов, документ становился церковным законом, определением, или постановлением Собора и печатался в соответствующем выпуске определений и постановлений.

Так в устройстве Священного Собора 1917-1918 года был найден и выработан баланс между двумя основополагающими характеристиками бытия православной Церкви – между ее соборностью, с одной стороны, и ее иерархичностью, апостоличностью с другой стороны, поскольку понятно, что сам Собор – это выражение соборности, а епископское совещание – это как раз реализация иерархического принципа.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Слом государственного строя в феврале 1917 конечно не мог не затронуть Церковь. Известно, что Церковь, Синод прежде всего, достаточно пассивно вели себя в дни февральской революции, по крайней мере активно не выступили в поддержку императорской власти, хотя просьбы об этом раздавались. А собственно после февраля духовенство и епископат достаточно активно солидаризовались с новым правительством, посылали ему различные телеграммы приветственные, в проповедях это отмечалось. Но в целом, здесь нужно, может быть, так трактовать эти события, что Церковь скорее шла по течению общего общественного, политического процесса, поддерживая победившую на тот момент сторону, как очень часто собственно и случалось в момент политических сломов, не только в России, но и вообще в мировой истории.

Важнее для нас сейчас понять те процессы революционного брожения, которые проникли внутрь самой Церкви и как правило обстоятельства так называемой церковной революции 1917 года связывают с деятельностью прежде всего временного правительства, обер-прокурора тогдашнего Святейшего Синода, назначенного революционным временным правительством – Владимира Львова, или различных местных революционных комитетов. Прежде всего речь идет о том, что усилиями, или Львова, или местных революционных комитетов временного правительства со своих кафедр были смещены полтора десятка преосвященных. Наиболее известные из них – это митрополит Питирим Петроградский, митрополит Макарий Московский и другие. Как правило все эти владыки обвинялись в той, или иной степени нелояльности к новому революционному правительству. Или обвинялись они центральной властью – временным правительством, обер-прокурором, или обвинялись местными революционными силами. И, чтобы заместить эти ставшие вакантными должности, в епархиях достаточно активно созывались, шли выборы епархиальных преосвященных. По подсчетам петербургского историка Павла Рогозного, который занимался этим вопросом, речь шла как минимум о 11 случаях выборов епархиальных преосвященных между февралем и осенью 1917 года. В том числе нужно отметить такие фигуры, которые заняли кафедры епископские в этот период именно в результате выборов, как митрополит Московский Тихон (Беллавин) – будущий патриарх, или митрополит Петроградский. Вообще по мнению Рогозного, что достаточно важно, выборы архиереев в 1917 году послужили консолидации церковного организма, по крайней мере на уровне тех епархий, где выборы эти происходили.

Однако к перестройке этих взаимоотношений Синода и временного правительства с одной стороны, а с другой стороны, Синода и епархиальных преосвященных нельзя сводить все процессы революционного брожения в этот период. Нужно иметь в виду, что процессы этой церковной революции были гораздо глубже и здесь я бы выделил два прежде всего важнейших аспекта. С одной стороны – это аспект сословных нестроений, которые в 1917 году были очень активны. Что имеется в виду – это прежде всего трения между низшими членами клира: псаломщиками, дьяконами и священниками, потому что псаломщики и дьяконы были ущемлены. И материально, и социально. Материально они были ущемлены, потому что при разделе братских священнических доходов им доставалась гораздо меньшая часть, а социально они были ущемлены, поскольку не участвовали в органах сословного самоуправления, например, в епархиальных съездах. Дьяконы и псаломщики достаточно активно и часто грубо выступают, начинают бороться за свои права в эпоху этих революционных месяцев. Но кроме того, возникают трения и между, например, сельским духовенством и городским, между в целом духовным сословием и отдельными епископами. Например, буквально таким восстанием против своего архиерея была потрясена Тверская епархия, где архиепископ Серафим (Чичагов) ввел в период революции достаточно жесткую политику по дисциплинированию как раз низших членов клира и после революции это вылилось буквально в восстание против него этих самых низших членов клира. Итак, это сословное нестроение.

С другой стороны, важнейшей частью церковной революции 1917 года была революция приходская. Это буквально, когда прихожане в приходах, прежде всего крестьяне брали власть в свои руки. В чем это выражалось? Прежде всего это выражалось в том, что они отказывались платить взносы в епархии из своих пожертвований, из церковных средств. Они объявляли о том, что они теперь сами будут распоряжаться церковно-приходским имуществом, храмовым имуществом и очень часто в каких-то конфликтных ситуациях они фактически изгоняли неугодных священников. Таким образом те важнейшие вопросы приходской реформы, которые дискутировались до революции, а именно вопрос о выборности духовенства и вопрос об участии прихожан в распоряжении церковным имуществом, храмовым имуществом, они получили свое разрешение в первые месяцы 1917 года как бы де-факто, явочным порядком, как говорили сами современники. Прихожане сами взяли в свои руки власть в приходах и это была уже реальность, с которой предстояло считаться и самому духовенству, и иерархии.

И в этот период иерархия пыталась приспособиться к сложившейся ситуации. Об этом очень четко нам говорят решения в приходском вопросе. В частности, например, при Синоде была создана специальная комиссия, во главе которой был епископ Уфимский Адрей (Ухтомский), которая разработала временное положение о православном приходе, которое было введено Синодом в качестве временного в этот период и там, например, прямо отменялся территориальный принцип организации прихода, то есть приход воспринимался, как добровольная единица. С другой стороны, это положение пыталось урегулировать ситуацию с выборами духовенства, по крайней мере ограничив условия, при которых прихожане могли священника изгнать – это накладывает ограничения на эту практику, которая уже существовала де-факто. Но как бы то ни было, эти разные составляющие церковной революции, именно с ними предстояло иметь дело Священному Собору православной российской Церкви, который должен был урегулировать всю эту ситуацию, которая достаточно активно расшатывала церковный организм.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Первая сессия собора 1917-1918 года проходила в достаточно драматических обстоятельствах. В конце октября, по новому стилю в ноябре месяце произошел новый государственный переворот – временное правительство было свергнуто, к власти пришла партия большевиков. Наверное, сейчас уже достаточно известно, что многие общественные и в том числе церковные деятели восприняли этот переворот первоначально как случайность, как несерьезный некий этап в развитии государственного кризиса 1917 года, никто не представлял себе, что большевики пришли к власти на долгие 70 лет. И собор поэтому продолжал готовиться к созыву Учредительного собрания. Напомню, что именно Учредительное собрание было тем единственным правомочным легитимным органом, который должен был определить будущую государственную судьбу Российского государства. Временное правительство должно было только довести страну от момента отречения к моменту Учредительного собрания. Выборы в Учредительное собрание уже шли и его открытие было запланировано на начало 1918 года.

Здесь важно сделать интересную ремарку. Дело в том, что сам собор определял себя, как церковное учредительное собрание и считал себя правомочным обращаться к государственному Учредительному собранию с определенными предложениями о форме будущих государственно-церковных отношений. Такого рода предложением было специальное определение собора от 2 декабря 1917 года о правовом положении Церкви в Российском государстве. Это очень важный и интересный документ, который представляет собой фактически церковный проект будущего договора между Церковью и Российским государством, своего рода, как бы сказали западные правоведы – конкордата между Церковью и государством. Священный собор предполагал, что Учредительное собрание рассмотрит этот документ, сделает свои предложения и потом собственно примет его. И таким образом отношения Церкви и нового Российского государства будут определенным образом юридически оформлены. С одной стороны – Церковь получит внутреннюю свободу, а с другой стороны Российское государство, как предполагалось, признает определенные заслуги Церкви в государственном строительстве и выстроит последующие взаимоотношения, как взаимоотношения сотрудничества, соработничества в деле строительства русского государства и окормления русского народа.

Однако эти ожидания соборян потерпели крах, поскольку большевики, как известно, учредительное собрание разогнали. В этой ситуации собору уже пришлось выстраивать свои отношения непосредственно с самим большевистским руководством, большевистским правительством. А большевики далеко не сразу сформулировали свою позицию по отношению к Церкви и вообще к религиозным организациям. Они это сделали только в январе 1918 года – 20 января (по старому стилю) 1918 года было подписано особое постановление, декрет, который назывался «О свободе совести и религиозных обществах» – первоначально, в первых публикациях он так назывался, позднее он публиковался под названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» и этот декрет фактически был своего рода ответом на определения собора от 2 декабря. По определенным пунктам мы четко можем увидеть, что это был определенный… что большевики как бы реагировали на предложения Церкви в адрес Учредительного собрания. Основная мысль декрета была та, что Церковь, прежде всего, и вообще любые другие религиозные организации вытеснялись за пределы общественной и государственной жизни. Никакое участие в общественной жизни было невозможно, религия объявлялась частным делом отдельного гражданина, а все имущество религиозных организаций изымалось в пользу государства, национализировалось. Это было воспринято Церковью, собором, как прямое кощунство, поскольку было непонятно, в чьи руки попадут храмы, монастыри, святыни и так далее.

Поэтому первая реакция собора на декрет 1918 года была очень жесткой. Собор выступил с заявлением о том, что собственно это является кощунством и призвал народных комиссаров пересмотреть соответствующие эти положения декрета. При этом есть важный нюанс, собор с самого начала, с одной стороны, очень жестко реагируя на постановления большевистского правительства, призывая отказаться от такой антирелигиозной, антицерковной политики, с другой стороны, был готов вступить с ним в определенные переговоры и искать компромисс. Вместе искать компромиссы и новую редакцию декрета, как это предполагалось. Поэтому собор в те же первые месяцы 1918 года сформировал особую делегацию для контактов с народными комиссарами, которая отправилась из Москвы в Петроград и туда вошли достаточно авторитетные люди, причем только миряне туда вошли, в том числе крестьяне, кстати, которые должны были осуществлять контакты между собором и народными комиссарами, довести до их сведения позицию Церкви и просить их пересмотреть положения декрета. Тем временем, мы должны понимать, что страна погружалась в хаос Гражданской войны.

Еще в самом начале 1918 года до появления декрета патриарх Тихон выступил с особым посланием, обратился к пастве с особым посланием, которое в том числе предполагала анафематствование всех, творящих беззаконие. Таким образом, как бы патриарх своим пастырским словом пытался остановить, растущую анархию, разгул анархии. Большевики прямым образом не назывались в этом послании, но они восприняли его на свой счет, хотя в позднейший разъяснениях, последовавших в том числе со стороны Синода и патриарха, говорилось о том, что анафема должна быть адресная – против конкретных кощунников, беззаконников, или преступников в конкретной области, городе, или селе. Это первое послание патриарха Тихона в начале 1918 года. Но в последующих своих посланиях он уже обращается с обличениями адресно, непосредственно к тогдашним правителям России – к большевистскому правительству.

Поводом для второго его послания стало (в марте оно выпущено было 1918 года) заключение Брестского мира с Германией, который передавал Германии огромные территории с православным населением, что вызвало протест со стороны патриарха и собственно Церкви. В частности, очень характерен эпиграф из одного из пророков, которым открывалось это послание: «Все говорят: “Мир, мир”, – а мира нет». И третье послание появилось осенью в октябре 1918 года и поводом для него стал собственно декрет большевиков о красном терроре. Напомню, что в ответ на покушения на лидеров большевиков – на Урицкого в Петрограде, которое закончилось успешно и на покушение на Ленина в Москве, когда он был ранен, большевики объявляют красный террор. Он заключался в том, что берутся заложники из числа дворян, из числа императорской бюрократии, из числа офицеров, духовенства в том числе и расстреливаются в ответ на те, или иные недружественные акты в отношении большевистских лидеров. Собственно, осеннее послание патриарха Тихона было посвящено обличению такой политики советского руководства. Но, тем временем, общее отношение Церкви и правительства, складывались таким образом – дело в том, что вплоть до августа месяца собор и патриарх предполагали определенный компромисс в отношениях с большевиками. Для этого собственно работала делегация собора, предполагалось, что положения декрета будут пересмотрены.

Однако в августе появилась инструкции Наркомата юстиции большевистского правительства, которая конкретизировала отдельные положения декрета и разъясняла, как его нужно применять в жизни. И эта инструкция была даже еще в чем-то более жесткая, чем сам декрет. И поэтому, после ее издания стало ясно, что компромисс, в данной ситуации по крайней мере, невозможен, или приобретает все более призрачный характер. В этой ситуации и в ситуации разворачивавшейся уже Гражданской войны, собор в сентябре 1918 года вынужден был прекратить свою работу.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Священный Собор российской Церкви 1917-1918 года – это очень многоплановое явление и о его деятельности можно говорить очень много и подробно, тем более, что сейчас реализуется проект по научному изданию его материалов, которые конечно откроют нам до этого неизвестные страницы.

Сейчас я бы хотел сказать о том, как Собор проектировал, мыслил будущую систему Соборов, которые должны были созываться после него. Собор прекрасно понимал, что он является неким исключительным пунктом в церковной истории, он заканчивает одну историю – синодальную, имперскую и начинает другую – эпоху восстановленного патриаршества и восстановленной соборности, поскольку на Соборе патриаршеская соборность всегда мыслилась в единстве. И вот те будущие соборы – это была очень важная часть соборной работы, соборного замысла.

Прежде всего нужно сделать вот какое замечание, что те соборы, которые проектировал, планировал Поместный Собор, они все, так или иначе, имели статус Поместных Соборов. Существующее сейчас в церковных документах различение так называемых поместных соборов и так называемых архиерейских соборов, появилось в советский период, в послевоенный период – достаточно поздно. Такого различения Священный Собор 1917-1918 года не знал. С его точки зрения любой Собор российской Церкви, который представляет всю ее полноту, является Собором Поместным. Другое дело, что эти разные поместные Соборы могут различаться по своим задачам, по своей функции и по своему составу. А соответственно состав их, те, кто приезжают на этот собор, также связан с их предназначением, с их функцией этих Соборов. И поэтому Собор 1917 года планировал целую систему будущих Соборов. Прежде всего эти будущие Соборы нужно было бы разделить на Соборы регулярные, которые должны были собираться с определенным промежутком времени, но регулярно, и Соборы исключительные, окказиональные, которым предстояло собираться по конкретным определенным поводам, определенным случаям.

Среди регулярных соборов различались два типа Собора – Собор так называемого трехлетнего цикла и Собор девятилетнего цикла. Иными словами, Собор 1917-1918 годов предполагал, что каждые три года в русской Церкви будет собираться Поместный Собор малого состава, а каждые девять лет будет собираться Поместный Собор расширенного состава, регулярный Поместный Собор расширенного состава. В чем была их принципиальная разница? Разница была в том, что на Собор малого состава делегации должны были присылать не епархии, а церковные округа. Дело в том, что планировалось, что русская Церковь будет разделена на десяток, а может быть и более церковных округов, в которые будут объединяться епархии по территориальному принципу и в рамках этих округов будут собираться чуть ли не ежегодные Соборы. И уже эти церковные округа каждые три года будут отправлять определенную делегацию на Собор малого состава – Поместный Собор всей Церкви малого состава.

Собор расширенного состава отличался от только что обозначенных соборов тем, что его делегацию должны были формировать епархии – вся епархия и в каждом из этих соборов должны были участвовать, как епископы, так и клирики, так и миряне. То есть в целом – это, с точки зрения представительства церковных групп, церковных, иногда говорят, сословий – это были Соборы смешанного состава, но малого круга и расширенного круга – трехлетнего цикла и девятилетнего цикла. Это регулярные соборы.

Что касается соборов, которые предполагалось созывать только по исключительным случаям – это были два собора. Собор избирательный и Собор судебный. Собор избирательный также мыслился, как Собор Поместный, но с определенной конкретной функцией – избрание святейшего патриарха. И он отличался, главное его принципиальное отличие от других соборов было то, что на нем должно было быть особенное расширенное представительство Московской епархии, как епархии непосредственно управляемой патриархом. И поэтому Московская епархия, по замыслу Собора 1917-1918 годов посылала на избирательный собор фактически девять епархиальных делегаций, то есть очень расширенный состав. Должны были ехать три епархиальных делегации от Москвы, одна епархиальная делегация от Московского уезда и шесть от каждой пары остальных уездов Московской губернии, то есть такое очень расширенное представительство. Причем это был тоже смешанный Собор, в епархиальную делегацию входили один священник, два мирянина, плюс от каждой епархии епископ. Такой должен был быть избирательный Собор. Причем, очень интересно, определение об избрании патриарха специально оговаривало возможность избрания патриарха и на любом очередном Соборе трехлетнего, или девятилетнего цикла, но обязательно с тем, чтобы этот Собор был расширен за счет особой московской делегации – такого расширенного состава.

И, наконец, судебный Собор – это Собор, который состоит только из епископов, то есть то, что мы сегодня назвали бы Архиерейским Собором. Вот ему… он тоже мыслился, как Поместный судебный Собор, ему присваивалась единственная функция – только такой Собор мог придать суду и осуществить суд над патриархом Московским по представлению органов высшего церковного правления. То есть, в случае каких-то канонических преступлений такой Собор епископов мог принять решение о церковном суде над патриархом.

Таким образом мы видим целую систему будущих Соборов, реализации соборного принципа, которая складывалась с одной стороны, еще раз, из регулярных Соборов трехлетнего и девятилетнего цикла и из Соборов исключительного характера – избирательного и судебного.

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Значение Собора 1917-1918 года. Часто можно услышать вопрос – почему нам нужно вспоминать об этом Соборе, говорить о нем, если от него до нас дошло только патриаршество, все остальные его решения многочисленные и очень подробные, были сметены последующей эпохой гонений и преследований Церкви? Зачем нам изучать его, если он фактически только носит археологическое значение? Это, с одной стороны. С другой стороны, раздаются и другие голоса, высказываются в его адрес определенные сомнения такого рода, что Собор собирался в эпоху революции, когда очень активны были некие демократические настроения и Собор собственно допустил эти демократические настроения внутрь Церкви – в виде мирян, в виде особой процедуры принятия решений и так далее, и тому подобное. И сейчас уже не может быть образцом.

На эти два вопроса хотелось бы поразмышлять. Но прежде, чем об этом говорить, стоит сказать, как сами современники относились к этому Собору. Те, кто были его свидетелями и непосредственными участниками и как они относились к нему на протяжении последующих лет, последующих довольно суровых, можно сказать страшных лет советской власти в довоенный период. Здесь хочется привести один пример. Для всех иерархов, духовенства и верующих патриаршей Церкви предвоенного периода, Собор, решения собора 1917-1918 года безусловно были такими, которые были обязательны для исполнения и его авторитет носил совершенно непререкаемый характер. И хотя все понимали, что в точности соблюсти его решения не представляется возможным в этих условиях, но сохранялась определенная надежда, что при хотя бы минимальном мире в отношениях Церкви и советской власти, при минимальном затишье гонений, хотя бы какую-то часть реализовать будет возможно. Об этом нам, например, говорит такое обстоятельство, если мы возьмем списки епархиальных и викарных архиереев предвоенного периода, мы увидим такую картину, что в некоторых епархиях – Петроградской, Московской, Нижегородской существуют десятки викариев, то есть помощников правящего архиерея. Их десятки, причем они существуют как бы одновременно, носят эти титулы. О чем это говорит – это говорит о том, что современники готовятся преобразовать эти викариатства в самостоятельные епархии, как то планировал Собор 1917-1918 года, потому что речь на Соборе 1917 года шла об увеличении числа самостоятельных епархий. И в условиях гонений, даже в этих условиях современники делают определенные подготовительные шаги для того, чтобы реализовать эти предписания Собора.

Но вернемся собственно к тем вопросам, которые задают наши современники относительно Собора 1917 года. Прежде всего нужно сказать, что Собор действовал в определенной исторической обстановке, ему нужно было реагировать на те вызовы в отношении церковного устройства, церковного организма, которые выдвигало его собственное время. Одним из существенных таких вызовов была проблема сословности духовенства, вообще устройства российского общества. Сословное устройство достаточно активно разделяло, например, приходское духовенство и епископат, приходское духовенство и мирян. И Собору нужно было уравновесить эти разные группы, и в этом смысле привлечение мирян в состав Собора, и привлечение мирян, и белое духовенство даже в органы высшего церковного управления, в частности в такой орган тогда созданный, как высший церковный совет, который формировался, как из представителей епископата, так из представителей монашества, белого духовенства и мирян и существовал параллельно с Синодом, вместе с ним должен был принимать определенные решения. Это общее представительство решало ту самую проблему разобщенности церковных сословий, церковных групп, объединяло их вокруг одного дела, вокруг одной работы.

Нам очень важно постоянно ставить решения Поместного Собора в тот контекст, в котором он действовал. Если мы будем сравнивать, например, решения Собора 1917-1918 года относительно приходского самоуправления, сравнивать их с той ситуацией, которая сложилась в русской Церкви, в русском обществе в 1917 году в условиях церковной приходской революции, когда миряне фактически явочным порядком осуществляли право выборности, например, право изгнания священников, мы поймем, что даже в этой ситуации Собор действовал, принимал решения достаточно консервативно. Собор превращал на своих заседаниях стихию церковной революции, скажем так, обращал ее в планомерную работу по церковной реставрации, канонической реставрации – по выражению историка Елены Владимировны Беляковой – воссозданию правильного церковного организма в тех условиях, в которые он был поставлен. И этот навык работы по канонической реставрации в заданных условиях – это кажется очень важный урок для нас для того, чтобы понять значение Собора, как такого очень важного исторического события в истории России и русской Церкви XX столетия.

Понятно, что многие решения его нельзя перенести механически в сегодняшний день, но именно логику церковного строительства в заданных условиях и нужно изучать, и она может дать очень интересные выводы.