История

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Священный Собор 1917–1918 годов в феврале–марте 1918 года принял новые положения о епархиальном управлении и таким образом в епархиях Русской Православной Церкви был организован новый строй управления епархией, новые органы управления на местах.

Время было очень трудное: время гражданской войны, начинающихся гонений на Церковь. Наверное, весьма важно посмотреть, как в епархиях Русской Церкви документ, принятый Собором, применялся в жизни, как менялись органы управления и что с ними в результате стало. Пока я не могу сделать общего обзора по всем епархиям Русской Церкви: это невозможно ввиду слабого исследования данного вопроса. Потому что наши коллеги, историки Русской Церкви, еще не уделили должного внимания судьбам епархиальных советов, хотя, на мой взгляд, тема рецепции соборных решений на местах весьма актуальна, тем более, сейчас, когда мы празднуем 100-лети Священного Собора – крупнейшего собора в истории Русской Церкви.

В качестве примера я возьму одну достаточно крупную епархию Среднего и Нижнего Поволжья – Саратовскую епархию, где весной 1918 года было получено решение Собора о том, что надлежит сформировать новые органы епархиального управления. В конце мая для их формирования был открыт епархиальный съезд и продолжался до середины июня 18-го года. Именно им были избраны члены епархиального совета: протоиерей Алексей Хитров, протоиерей Евгений Шкинев, священник Николай Докторов и два мирянина: Петр Львов и Евгений Ониров. Причем, надо сказать, что остальные были достаточно известными епархии пастырями, но и мирянин Львов был тоже известен всей епархии, поскольку много лет исполнял обязанности и был секретарем духовной консистории. В этом, конечно, была определенная преемственность старой духовной консистории и новых органов епархиального управления. Также по соборному определению избирались и кандидаты в члены епархиального совета, что тоже было сделано на епархиальном съезде.

В июле 1918 года епархиальный совет в Саратове приступил к исполнению своих обязанностей. После торжественного молебна в архиерейском храме, который возглавил епископ Вольский Герман, викарий епархии, работа началась. Совет заседал практически каждый день, у него были присутственные дни, но время было тяжелое, время начавшихся гонений на Церковь и прозаседать в нормальном, деловом режиме ему пришлось не так долго.

Дело в том, что в начале августа 18-го года священник одной из саратовских церквей Михаил Платонов произнес проповедь, посвященную гибели последнего российского императора, его расстрелу, информация о чем была опубликована даже в советских газетах. Эта проповедь обратила на себя внимание местных революционных властей, которые усмотрели в ней контрреволюцию и собрались организовать большой судебный процесс против сказавшего проповедь. Случилось так, что епархиальные власти: совет, епископ отказались моментально назначить нового настоятеля на место священника Михаила Платонова, арестованного через несколько дней после своей проповеди. Это дало повод революционным властям организовать процесс не просто против конкретного священника, выступившего с призывом помолиться об упокоении души убитого бывшего государя, но и привлечь к революционной ответственности весь состав епархиального совета, не назначившего нового настоятеля в храм и таким образом, как они хотели представить это народу, содействовавшего контрреволюции. Естественно, здесь не надо говорить, что это яркий пример прямого вмешательства большевистской власти, якобы отделившей Церковь от государства, во внутрицерковные дела.

Вскоре, развивая это дело, мы видим арестованным практически полный состав Саратовского совета. Не буду рассказывать сейчас о ходе самого дела, которое дважды рассматривалось в революционном трибунале: в начале октября 1918 года и в январе 1919 года. После первого рассмотрения часть членов епархиального совета была выпущена на свободу, и они смогли приступить к своей работе.

Из следственного дела духовенства, которое мне довелось издать несколько лет назад, видно, как работал епархиальный совет. Во-первых, сам архиерей, который, естественно, по положению Собора, должен был заниматься делами епархиального совета, бывал и председательствовал в нем два раза в неделю: по понедельникам и четвергам. В его отсутствие председательствовал старший из члена совета клириков, и в это время решались все дела, связанные с назначениями на священнические места, переводами священников и прочие дела по епархиальному управлению.

Очень многие участники показательного процесса против духовенства и членов епархиального совета отмечали то, что епархиальный совет, несмотря на то, что был построен на новых принципах, введенных Собором, был очень тесно связан с прежней консисторией. Действительно, часть канцелярских сотрудников перешла от консистории. Но все-таки говорилось и о том, что епархиальный совет внес некое обновление в реальную церковную жизнь, повседневную церковность. А вот церковную констисторию большинство из свидетелей критиковали очень резко. Один из них говорил даже о консистории как о «пилатовой конторе». И все говорили, что про консисторию сказать ничего хорошего не приходится. Члены епархиального совета, естественно, старались преодолеть этот стереотип отношения к консистории, выработать новый порядок работы, но, повторю, что сделать это в условиях арестов и преследований было чрезвычайно сложно.

Тем не менее епархиальный совет продолжал работать в обычном режиме даже в 1919 году. Например, к концу января этого года канцелярия Саратовского епархиального совета пронумеровала более 1500 исходящих документов, а в конце августа это число приблизилось к 7000. Это было сопоставимо с уровнем работы дореволюционной консистории, несмотря на то, что в это время шла гражданская война, во многих храмах фактически не было сбора средств на епархиальные нужды и жилось очень трудно. Тем не менее епархиальный совет работал.

К сожалению, уже в следующем 1920 году епархиальным советам пришлось фактически прекратить свою работу. Дело в том, что народный комиссариат юстиции выпускает специальное постановление о том, что прежние консистории, известные теперь, как писалось в циркулярном письме, под именем епархиальных советов, подлежат безусловной ликвидации. Циркуляр наркомюста так и назывался: «О прекращении деятельности бывших консисторий, ныне переименованных в епархиальные советы, действующих вопреки декрету об отделении Церкви от государства». Можно сказать, что большевики в своей антицерковной деятельности немного недосмотрели, и получилось, что практически два года после соборного постановления легальные епархиальные советы действовали по всей территории страны. В 20-м году после этого постановления многим из них уже пришлось либо переформатироваться в епископские канцелярии, либо полностью закрыться.

Несмотря на то что эта история епархиальных советов, действовавших по постановлению Собора, была такой короткой, думаю, что в ней много поучительного. И она еще подлежит своему рассмотрению во всей совокупности епархий Русской Православной Церкви, для того чтобы мы видели, какие формы епархиального правления история показывает нам как наиболее действенные и даже такие, при которых в условиях гонений удается выживать и выполнять ту благую весть, которую всегда призвана выполнять Церковь.

Собор 1917 года: новый порядок епархиального управления в действии

Феликс Разумовский, историк, писатель, телеведущий

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Итак, после Петровского метаморфозиса, во многом изменившего не только русское сознание, но и облик русской земли, изменившего местонахождение русской столицы, из Москвы она была перемещена в Петербург и так далее, и так далее, много было изменений. Через 60 лет наступает время, когда кое-что из того, что было изменено, отброшено, забыто, кое-что начинает возвращаться.

Это Екатерининское время, в принципе довольно противоречивое. Если говорить о судьбе русской земли, прежде всего судьбе этого понятия, судьбе русского «пространствопонимания», ну и вообще, если говорить об облике русской земли, тот тут нужно сказать вот о чем – это время расцвета дворянской культуры. То есть в русской земле во множестве появляются уже не монастыри, а появляются дворянские усадьбы. Это такие центры русского европеизма, совершенно построенные по другим принципам. Там другая жизнь, другая культура. Но, понимаете, дальше важно сказать об этом «но», что русская усадьба классическая не отделена глухим забором от остального пространства, как, допустим, окружены сегодня все состоятельные коттеджи, прежде всего на Рублевке – этого совершенно нет. Вообще в русской усадьбе нет забора – это надо помнить.

Более того, люди, которые живут в усадьбе, они очень ценят красивый вид. Возникают такие сооружения, как «миловиды», то есть на высоком месте строится павильончик, откуда открывается красивый вид на поля, луга, рощи и прочие элементы русского пейзажа. В главном доме бывают часто такие круглые башенки, которые называются «бельведерами». В переводе с французского, как известно, «красивый вид». То есть, русское дворянство ценит красоту русской земли – это нужно сказать сразу. Другое дело, что для него, для этого европеизированного русского человека, конечно того «пространствопонимания», когда вся картина земли наполнена духовным символизмом, и он, созерцая солнце, созерцая реку и даже одиночно стоящее дерево, он при этом прозревает какие-то важные духовные смыслы.

Это для дворянства конечно уже культура утраченная и все же появляется в русской жизни человек, который обладает к этим традиционным вещам, вещам очень важным, такой повышенной чувствительностью. И он начинает как бы вспоминать, начинает возвращаться и к русскому «пространствопониманию», и к идеям устроения русского пейзажа. Он, обладая при этом какими-то феноменальными способностями агронома, ботаника и вообще естествоиспытателя на этом пути достигает колоссальных успехов – это Андрей Тимофеевич Болотов. Поразительной судьбы человек и поразительной биографии. Он написал несколько томов сочинений, которые называются «Жизнь и приключения Андрея Болотова, написанные им самим для своих потомков». Понимаете, жизнь и приключения. Можно предположить, что речь идет о каком-то политическом деятеле, который находился в гуще разных событий политических, свидетелем был принятия каких-то важнейших решений, войн, чего угодно. Или, в крайнем случае речь идет о каком-то путешественнике. Ничего подобного с жизнью этого человека не связано. Он практически всю жизнь сидел у себя в усадьбе, практически у себя дома. Но при этом обладал таким замечательным даром этого «пространствопонимания», созерцания красоты натуры, что не только наполнил свою жизнь замечательным содержанием, а рассказал об этом содержании. То есть рассказал о всех своих приключениях. А приключения – это созерцание натуры в основном и возделывание пейзажа. Причем он был настолько плодовитым, успешным и упорным, даже дальше трудно подобрать термин, кем он был, потому что он занимался всем. Придумал науку о яблоках, например, он описал все сорта яблок, известные в мире, называется помология. Он стал выращивать картошку не для цветов, как это делалось раньше, потому что картошка была завезена при Петре I именно как ботаническое растение ради цветочков. Употреблять в пищу стали при Екатерине и в основном трудами Болотова, который описал, как ее надо сажать, что ее надо разрезать этими черенками и так далее. И прочие всякие вещи.

Но самое главное, что он при этом не только был агрономом, садоводом, естествоиспытателем, он был создателем идеи русского сада. То есть он говорил и показывал, как это нужно делать, и описывал это, как нужно делать русские сады. Что не нужно копировать сады французские, то есть регулярные, или английские пейзажные, что у нас должен быть свой русский сад, который приспособлен к облику русской природы. В русской природе содержится все то, что может дать замечательные красивые виды и вообще заставить человека любоваться и переживать, глядя на эту красоту. Он один издавал журнал, один человек писал ежемесячный журнал, который назывался «Экономический магазин». Там про все есть – как сажать деревья, кусты, цветы, как делать пруды, все. Очень популярный журнал, по которому училась хозяйствовать вся Россия. В частности, в этом журнале была описана идея русского сада.

Но самое замечательное, я повторю, что он описывал эти свои впечатления и опыты духовного созерцания натуры, что для его времени, и для людей его круга, то есть для русских европейцев является вещью совершенно уникальной. Конечно он использовал некий опыт, он вообще читал западноевропейские книги, хорошо читал по-немецки, и говорил тоже, некоторое время учился в Кенигсберге, в тамошнем университете. Ему попалась книжка Георга Зульца «Разговор о красоте естества» – это типичное сочинение немецкого пиетиста и на этой основе он написал целую серию сочинений «Письма о красоте натуры» – это одно из таких сочинений. А там есть и «Чувствование христианина перед началом и концом каждого дня», там есть «Жизнь и приключения Болотова».

Чтобы вы представляли, каково было восприятие этого человека, я прочту один кусок из его «Писем о красоте натуры» – это несколько томов это сочинение составляет. «Вся душа моя упояется неописанного сладостью при смотрении на сие прелестное зрелище в натуре. Как некакой мед разливается по всему существу и по всей внутренности ее. Она (душа) ощущает нечто особливое в себе, нечто отменно приятное, нежное, восхитительное и такое, чего никакие слова изобразить не могут. Сии ощущения приводят в такой восторг душу мою, что отлетают из ней все прочие помышления ее, засыпают все ее заботы и мрачные попечения». Удивительный пример русского «пространствопонимания», который описан человеком XVIII века.

Идея русского сада

Феликс Разумовский, историк, писатель, телеведущий

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Идея русской земли, образ русской земли и возникшая на этой основе, утвердившаяся русское «пространствопонимание», то есть восприятие окружающего пространства не могли не повлиять на способы освоения русской земли. Дело в том, что не стоит думать, что это делалось в основном таким централизованным порядком, ну, примерно так, как строилась Владимирская держава, где роль князя Андрея Боголюбского конечно исключительная. Нет, это история отдельная и она практически больше в Древней Руси никогда не повторялась.

А были другие формы освоения русского пространства. Одна из таких важных форм – это то, что называется Русская Фиваида. Я не люблю название монастырская колонизация, потому что слово «колонизация» определенным образом окрашено и к русской цивилизации вообще не подходит. Так вот, Русская Фиваида, то есть освоение русской пустыни. На этой основе осваивался русский север – это был просто национальный подвиг прежде всего, не в том числе, а прежде всего конечно духовный. Здесь нужно сказать о таком понятии, как русская пустыня, в которую уходили пустынножители, то есть монахи, которые уходили от мира и хотели подвязаться в таком безмолвии, в пустыне. Дело в том, что русская пустыня особая – это не пески и какие-то голые пространства, но где все-таки можно найти какую-нибудь мокрицу, или кузнечика и съесть, как это делали христианские святые. А здесь лесная чаща, здесь холодно, здесь, в общем, надо как-то позаботиться о своем пропитании. И как бы ты ни был настроен на такую исключительно духовную стезю, все-таки какой-то элемент хозяйственной жизни здесь обязательно должен присутствовать.

Например, в 1429 году два монаха Савватий и Герман высаживаются на необитаемом острове в Белом море, там возникнет впоследствии знаменитый Соловецкий монастырь, Соловецкая обитель. Но когда они туда попадают в середине XV века, там люди постоянно не живут. Чтобы туда попасть – это не просто надо было пройти по лесу довольно длинное расстояние, надо было еще преодолеть на лодке большое морское пространство. И они положили начало освоения этой северной пустыни в этой части. Они по сути дела опирались на традицию преподобного Сергия, они, как вы понимаете, жили позже того, как Троицкий игумен на Радонеже построит сначала свою келью, а потом там возник Троицкий монастырь. Но уже через сто лет мы видим в этом месте не просто достаточно большой монастырь, но и такую бурную хозяйственную жизнь. Более того, с течением времени монастырь, возникший там, где когда-то трудились эти два монаха в русской пустыне, то есть в лесной чаще, этот монастырь руководил и организовывал хозяйственную деятельность на огромном пространстве, практически всего Беломорья. Это хозяйство было достаточно трудно для человека, поскольку это север, значит там пшеницу и рожь не сеяли. Главные элементы этого хозяйства связаны с так называемыми промыслами, в том числе, а точнее даже, прежде всего – это соляной промысел.

Соловецкий монастырь в XVI веке – это уже огромный такой хозяйственный комплекс. Понимаете, это движение от пустыни, от леса, где не вообще ничего нет, в русской пустыне, а там нет ничего человеческого. Там появляются элементы этой человеческой жизни, элементы духовной жизни, это связано с духовным подвигом. И вокруг этого места – места духовного подвига – организуется вся остальная человеческая жизнь. Это один из примеров русского освоения пространства. Ну а то, что эта жизнь внешняя организуется очень красиво – это мы можем судить до сего времени, потому что зрелище Соловецкого монастыря, и не только самого так называемого Кремля, то есть центральной части этого монастыря, но и всех Соловецких скитов, на Секирной горе, или Савватиевского скита – это все зрелище необыкновенно красивого русского пейзажа. Такой был путь освоения.

Второй путь – это земское дело. Таким путем осваивались пространства на русском юге. Дело в том, что эта территория, так называемое дикое поле, долгое время вообще была территорией ничейной, через нее совершали свои набеги крымские татары. От них нужно было как-то защищаться – это первая задача. И как защищались? Создавали так называемую засечную черту. Самая большая засечная черта в России – это Белгородская черта появилась в России в XVII веке при царе Алексее Михайловиче. Засечная черта – это громадный на сотни километров растянутый природный комплекс, состоящий из так называемых засек (лесов), которые искусственно подсаживались и искусственно засекались. Засеки, городки, надолбы. Надолб – это такой вид укрепления тоже делались из деревьев, очень напоминают русские надолбы противотанковые ежи, только это деревянные. 800 км представляете? Содержать такой природный комплекс, в этом деле участвовали десятки тысяч людей. Существовало такое учреждение в то время в Москве, называлось Разрядный приказ, он только организовывал это – расставлял на участки отдельных людей, стрельцов, каких-то людей, которые посылались тем, или иным крупным помещиком. Это такая структура организационная, но, как мы понимаем, за этой чисто административной организацией стоит организация культурная и духовная тоже, без этого русского «пространствопонимания» создать то, что называется засечной чертой, а она сделала русскими огромные русские территории, в частности Спасское-Лутовиново, где родился и творил Иван Сергеевич Тургенев – это все бывшая территория русского поля. Она стала русской землей, причем срединной русской землей именно в результате создание Белгородской засечной черты.

Эта традиция меняется кардинально при Петре. Гонения на монашество при Петре известно, земское дело тоже сворачивается. Главным организатором в освоении пространства в различных хозяйственных работах и в работах прежде всего градостроительных, главным организатором становится государство. Это очень важно зафиксировать – устроение земли от монахов пустынножителей, от русских людей, делающих земское дело, переходит к государству.

Земские дела и государственные планы

Сергей Хоружий, профессор Института философии РАН, доктор наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

Исихазм поздневизантийский и поствизантийский. В отличие от этапа синайского исихазма, поздневизантийский исихазм XIV века – это напротив, самый событийный, даже бурный период. Начинаются истоки этого бурного периода в жизни традиции. Истоки его лежат на Афоне. Процветавший афонский очаг исихастской практики отличался тем, что подвижники на Афоне, выстраивая путь своего духовного восхождения, добрались уже и до высших его стадий. На этих высших стадиях начинались определенные духовные явления, прежде неизвестные в христианском опыте и вокруг этих новых духовных явлений и возникло самое оживленное, разнообразное развитие событий.

Во-первых, сами афонские подвижники дали определенное название тем явлениям, которые они встречали в своем опыте, они назвали это «созерцанием фаворского света». И это разумеется для христианского слуха было необычным, странным, дерзким. Что такое свет фаворский – это тот свет, который осиял учеников Христа, апостолов в событии Преображения Христа на Фаворе. Это сугубо евангельское событие, которое произошло в пору земной жизни Спасителя. И вот сейчас подвижники на Афоне утверждают, что они созерцают тот самый фаворский свет. Понятно, что это вызывало многочисленные вопросы, недоверие, сомнения и особенно таким активным выразителем этого недоверия к опыту афонских исихастов стал, как все сегодня знают, монах Варлаам Калабрийский, который был весьма ученым монахом, прибыл из Италии, из Калабрии в Византию, в Константинополь. Побывал и на Афоне, познакомился с этим опытом исихастских созерцаний и этот опыт у него вызвал активное неприятие и возмущение. На его взгляд, а он был монах ученый, много пишущий, активно говорящий, он начал говорить, что в опыте афонских подвижников происходит что-то ложное, фальшивое. О связи с событием Преображения Христа и речи не может быть, у них начинаются какие-то сугубо телесные световые, зрительные явления, как мы сегодня скажем: оптический обман у них какой-то, а они евангельское событие Преображения на Фаворе здесь дерзают поминать.

Эта деятельность Варлаама антиисихастская начала активно разворачиваться, это были 1330-е годы и с защитой исихастских позиций выступил святитель Григорий Палама, который сам был афонским подвижником, но был к тому же еще наделен огромным богословским даром. И уже развернулась полемика, которая сегодня называется «исихастские споры». Она заняла, условно говоря, лет 15 – с первых протестов Варлаама и до завершающего Поместного собора Византийской Церкви в 1351 году. Уже в начале этих споров святитель Григорий написал замечательное сочинение, которое стало классикой православной духовной литературы – это знаменитые «Триады в защиту священнобезмолствующих». Три триады, каждая из трех трактатов и там было дано богословское обоснование и оправдание опыта афонских исихастов по высшим стадиям исихастской практики. Святитель Григорий обосновывал, что на высших ступенях «Райской лествицы» – духовного восхождения – действительно совершается ни что иное, как уже преображающее воздействие Божественных энергий на все человеческое существо. Именно то, что с апостолами на Фаворе и случилось.

“Фаворский свет”. Часть I

Иерей Стефан Домусчи, кандидат философских наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Обозревая историю понятия «совесть» и размышляя о том, какие проблемы могут быть связаны с ним сегодня, какие выводы мы можем сделать из рассмотрения тех или иных взглядов, представлений о совести в истории цивилизации, можно было бы увидеть несколько сквозных сюжетов, значимых смысловых линий, связанных с ней. Здесь действительно стоило бы разобраться, потому что оказывается, что даже современные обывательские представления о совести могут находиться под влиянием тех или иных концепций, существовавших в глубоком прошлом.

Если посмотреть на совесть в семитской традиции: это в первую очередь месопотамская и традиция Ветхого Завета, мы увидим, что для них не характерна абсолютизация совести. В человеке есть некоторые представления о добре и зле, есть второе «я», которое способно оценивать поступки как плохие и хорошие, чаще всего оно либо не выражается никак и понятно о нем становится только косвенно, либо, например, выражается словом «сердце», но никакой абсолютизации этого внутреннего голоса не происходит. Это голос собственно самого человека, то есть его природы.

Напротив, есть цивилизации, такие, как, например: египетская, античная, и в первую очередь здесь могут быть упомянуты стоики, которые абсолютизировали этот внутренний голос. Например, египтяне говорили о том, что это голос Бога в душе, и даже некоторые христианские богословы выражались подобным образом. Мы знаем, что стоики прямо считали, что совесть есть некий абсолютный и безошибочный арбитр и судья, голос, или слово, Которого не может быть подвергнуто никакому сомнению.

Если мы посмотрим на некоторый срединный путь, который можем заключить, скажем, из слов апостола Павла или некоторых более поздних богословских традиций, в том числе православных, то мы увидим, что все-таки совесть не может быть прямо названа голосом Божьим, как сегодня говорят многие. Если спросить обывателя, как христиане понимают совесть, то человек обычно говорит, что «совесть – это голос Божий в душе человека». Оказывается, что ответ на этот вопрос в такой прямой форме не характерен для православного богословия.

Совесть воспринимается как часть человеческой природы, та способность, которую Бог дал человеку, но которая, как и все в природе человека, повреждена грехопадением. Действительно, ни египтяне, ни после стоики не знали идеи грехопадения, поэтому им казалось, что человек от природы идеален, что природа создает некого идеального человека, а уж потом он сам портится настолько, насколько на него влияют некоторые внешние и внутренние обстоятельства.

Христианская традиция знает феномен греха, знает представления о греховности человека, о его склонности к добру или злу. Например, апостол Павел пишет: Бедный я человек, доброго, чего хочу, я не делаю, а злого, чего не хочу, наоборот делаю. Кто избавит меня от этого? Совесть, как часть человеческой природы, оказывается подвержена некоторым греховным изменениям. В каком смысле? Здесь возможны два пути рассуждений.

С одной стороны, совесть говорит человеку все однозначно и правильно, и само ее суждение никогда не ошибается, но человек просто не слышит его, или слышит неправильно, либо усилием воли, как тот же Раскольников, пытается себя убедить, убеждает и потом живет в таком состоянии дальше. При этом можно сказать, что сама совесть остается идеальной, просто в каком-то смысле искажается ее свидетельство.

Может быть, и другой вариант, который мне кажется ближе и более правильным, – сама совесть может советовать человеку нечто недолжное, в силу того, что она зависит не только от Бога, но и впитывает некоторые человеческие традиции и представления из разных культур. Каким образом это может быть? Еще в Ветхом Завете, и потом это представляет апостол Павел, есть представления о том, что человек может с упорством своего сердца отказаться от Божественного призвания и идти по упорству злого своего сердца, как бы отказываясь от той вести, которую ему открывает Бог. Тогда Бог оставляет такого человека на это упорство сердца. То есть человек остается один на один со своим злым сердцем. Не в смысле, что он остается в одиночестве, а в смысле, что есть целые общества, целые цивилизации, которые развращались, и в итоге Бог оставлял им возможность изменения, но они так и остались развращенными. Человек, рожденный внутри такой цивилизации, не имеет первоначального совестного призыва, он уже воспринимает его искаженно. Первое поколение этих людей еще знает, как должно быть, но упорствует в своей развращенности, а уже их дети воспринимают позицию своих отцов как нечто само собой разумеющееся.

Это во многом применимо и сегодня. Светская этика и светские авторы, пишущие о совести, все время подчеркивают, что совесть зависит от общества, выражает некоторый общественный договор, что совесть ориентируется на общественную мораль. С точки зрения евангельской совесть может ориентироваться на общественную мораль, но сама общественная мораль очень подвижна. В этом смысле совесть не может и не должна ориентироваться только на нее или только на саму себя. Человек должен понимать, что невозможно ориентироваться только на совесть, ее все время необходимо проверять Священным Писанием, кроме того, чистота совести также поддерживается участием человека в таинствах, молитвой, духовным советом и духовной жизнью в широком смысле.

Генеалогия понятия “совесть”

Василий Цветков, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Очень важный вопрос Гражданской войны в России: почему же все-таки Белое движение потерпело поражение? Ведь если посмотреть на положения программ Белых правительств, то мы увидим много позитивных и интересных моментов: и крестьянская собственность на землю, и местное самоуправление, и рабочие профсоюзы, восьмичасовой рабочий день, и в перспективе даже возрождение монархии, правда, уже монархии парламентской, а не в том самодержавном виде, как она была до 1917 года. И тем не менее в войне происходит поражение.

Очень распространено мнение о том, что белые были изначально обречены на поражение, то есть сам факт того, что белые начали военные действия против советской власти, пошли, как иногда говорится, против собственного народа – при этом считается, что белые – это ни в коем случае не народ – уже делало их движение изначально обреченным.

Конечно, есть и другая крайность, и исходит она из того, что белые ни в коем случае не проиграли, что военное поражение не означает поражения духовного, а в духовном смысле мы можем говорить, что русские люди, оказавшиеся в зарубежье, сохранили верность России, русским знаменам и пронесли эту верность через десятилетия, передав ее своим детям, внукам и донесли уже до нашей современной России.

Но задумаемся, неужели не было никаких земных причин, для того чтобы Белые армии не одержали победу в Гражданской войне? Все-таки такие причины были, среди них, на первое место, наверное, нужно поставить излишнюю самоуверенность белых военных и белых политиков. Причем это становится очевидным уже по прошествии столетия после начала Гражданской войны.

Если читать не воспоминания белых, которые они писали уже в эмиграции, обремененные жизненным опытом и жизненными трудностями и заботами, пытаясь дать ответ на вопрос, почему они не смогли победить и дойти до Москвы и Петрограда, выделяя при этом очень много разных причин, но посмотреть на заявления тех же самых генералов Деникина, Миллера или других лидеров Белого движения, белых фронтов во время Гражданской войны, то здесь мы увидим, пожалуй, общую для них черту – почти стопроцентную уверенность в том, что они одержат победу. Остается еще чуть-чуть, совсем-совсем немного. Даже когда происходят уже явные поражения на фронте, все равно эта вера в скорую победу над большевизмом, скорую победу над советской властью присутствует.

Эта излишняя самоуверенность также является следствием недооценки противника, недооценки советской власти, тех причин, которые привели к победе большевиков в 1917 году. Ведь победу большевиков рассматривали исключительно как бунт, какое-то нелепое, непонятное политическое явление, которое должно быть изжито. И эта недооценка противника, переоценка собственных возможностей, конечно, сказалась в том, что на нужных участках фронта вовремя не оказалось подкреплений, что в нужный момент, в нужном месте, может быть, недостаточно четко был решен какой-то национальный или аграрный момент политики.

Еще одна причина поражения – это, пожалуй, недостаточная пропаганда эти прекрасных, замечательных законопроектов. У советской власти пропаганда была поставлена очень четко. Здесь и огромное количество плакатов, и окна РОСТа, и многочисленные агитпоезда, разъезжавшие по фронтам, собиравшие митинги, на которых выступали лидеры советского правительства: Троцкий, Калинин и многие другие и объясняли, разъясняли до мелочей, до самых последних деталей те или иные декреты советской власти. При этом ни в коем случае не скупились на контрпропаганду в отношении своих противников, объявляя белых носителями самых ужасных, самых страшных политических, идеологических и т.п. ценностей.

У белых подобного рода пропаганда практически отсутствовала. Да, у них тоже были агитпоекзда, но один из них все время был в ремонте, а второй стоял в Ростове-на-Дону, периодически выезжая на фронт. Огромное количество брошюр, написанных достаточно ярким и ясным языком, пылилось на складах. Никто не хотел ехать в деревню и разъяснять крестьянам, в чем суть аграрного вопроса, и приходилось надеяться только на местных чиновников или офицеров, которые, конечно, могли разъяснить тот или иной закон, но далеко не так, как это, наверное, нужно было бы делать по отношению к крестьянам и рабочим.

Еще одна причина поражения – это, безусловно, отсутствие надлежащей поддержки со стороны стран Антанты, иностранных государств. Надежды на нее были очень большими, даже сверхбольшими. Деникин считал, что после окончания Первой мировой войны французы отправят на русский фронт как минимум десять дивизий. Вместо этого, мы видим всего полторы, да и то колониальных дивизии французской армии, которые дальше Одессы и Херсона продвинуться, в общем-то, не хотят.

Это причины реальные, земные, причины тактические, а не стратегические, которые, наверное, могли бы быть решены. Потому что если все-таки говорить о стратегическом противостоянии красных и белых, мы не можем отказать белым в отсутствии каких бы то ни было шансов на победу. Шансы действительно имелись неоднократно. Наверное, один из самых существенных и перспективных из этих шансов был осенью 1919 года, когда деникинские войска и войска армии Юденича стояли на подступах к Москве и Петрограду. Но отсутствие подкреплений, отсутствие резервов, недостаток продовольственного снабжения, повстанческое движение Нестора Махно, которое как раз развернулось в это время в тылу деникинской армии, – все это сыграло свою роковую роль.

Тем не менее мы не должны забывать опыт ошибок, опыт поражений белых армий, и этот опыт противостояние, наверное, нужно учитывать всегда, когда в силу каких-то уже современных представлений и взглядов мы хотим вынести какой-то категорический вердикт нашим предкам и осудить их за то, за что осуждать их, мы, наверное, не вправе. А в целом нужно не бояться изучать историю нашей страны, нашей Родины, нашей России даже в самые тяжелые, самые трудные, кровавые ее периоды.

Белое движение: промахи и ошибки

Михаил Ведешкин, кандидат исторических наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Традиционно Византийская империя представляется как греческое государство. В Средневековье на Западе ее даже называли Греческой империей. Это определение не вполне справедливо для интересующего нас периода. Империя была населена десятками различных народов. Из них греки, конечно, составляли значительный процент. Хотя говорить о большинстве, вероятно, не приходится.

Собственно, греки составляли основу населения на юге Балканского полуострова, на западе Малой Азии. Кроме того, они составляли костяк городского населения в Сирии, Палестине, Египте и Киренаике.

Греческий язык был в ранневизантийской империи культуры, философии, образования. Постепенно, на протяжении V – VII столетий идет постепенное распространение греческого языка на систему государственного управления. Первым государственным чиновником высшего ранга, который начал издавать свои распоряжения на греческом языке, был знаменитый египетский поэт Кир Панополетанский, который в 40-е годы V столетия занял сразу две высших должности ранневизантийской империи: он был префектом Востока и префектом Константинополя. Тем не менее новообразования Кира не прижились. В дальнейшем на этот же путь встал один из виднейших министров императора Юстиниана Иоанн Каппадокийский. Но окончательный переход на греческий в качестве государственного языка утвердился только в VII веке.

Второй важной частью ранней Византии были латиноязычные жители, то есть римляне или латинизированное романо-язычное население. Встретить латиноязычных жителей можно было на территории Далмации, где они составляли большинство, а также в Придунайских провинциях. В принципе, латинский язык в повседневной жизни был распространен гораздо меньше. Образованному жителю Византийской империи, в общем-то, даже не нужно было изучать латинский. Так, например, знаменитый софист IV века Либаний почти кичился тем, что не знает этого варварского наречия.

Кроме того, на Балканах сохранялись остатки автохтонного населения – это прежде всего иллирийцы. О том, что иллирийский язык был широко распространен, нам говорит сохранение до настоящего времени албанского языка, который, судя по всему, является прямым наследником древнего иллирийского наречия. А также это были фракийцы, которых довольно много проживало в окрестностях столицы Константинополя. Но о них как о народе со своим языком и культурой редко вспоминают в источниках. Однако есть интересная запись одного галльского пилигрима, посетившего Синайские монастыри в VI веке, который упоминает, что в одном из монастырей разговаривают на греческом, латинском, коптском (то есть египетском) и на бесском. Бессы – это одно из крупнейших фракийских племен. Если монахи разговаривают на этом языке, то, вероятно, и фракийское население сохраняло свой родной язык.

В Малой Азии помимо греков проживало довольно много армян. Помимо большого армянского населения здесь также сохранялись автохтоны: галаты, переселившиеся сюда в III столетии до новой эры кельты, также сохранявшие свой язык. Иероним Стридонский говорил на исходе IV века, что галат, кельт, живущий в Малой Азии, с легкостью может понять своего сородича – галла, живущего на территории современной Франции. И это исавры. Исаврия была гористым регионом, расположенным на юго-востоке Малой Азии, где сохранялся местный племенной строй, местные горцы жили кланами. Начиная с III века исавры по сути не подчинялись римскому правительству и представляли собой некий анклав, не подчиняющийся Константинополю, в самом центре – самом сердце византийских владений в Малой Азии. Исаврийские разбойники на протяжении столетий беспокоили окрестных мирных поселенцев, разоряли города, и война с ними была настоящей головной болью для византийского правительства.

На территории Сирии основным сельским населением были сирийцы. Причем если на западе Сирии сирийцы – это в основном селяне, а горожане – в основном греки, то чем ближе к Месопотамии, тем сильнее становился сирийский компонент городского населения. В таком крупном культурном и религиозном центре, как Эдесса, сирийцы составляли даже большинство местной аристократии.

Интересно отметить, что сирийцы были одним из четырех народов, населявших империю, имевших свою письменность и довольно развитую литературу. IV – VII века – это период расцвета сирийской литературы и деятельности таких блистательных поэтов, как например, Ефрем Сирин.

Южнее, в Палестине, сохранялась значительная часть иудейского населения. А также здесь проживали многочисленные самаритяне – этно-религиозная общность, по сути, сектанты внутри иудаизма.

Основной частью римского Египта были египтяне, которых с IV века начинают звать коптами. Коптская общность во многом формируется на основе принятия египтянами христианства. По сути это так же, как самаритяне, этно-религиозная общность.

В интересующем нас периоде – IV веке – окончательно формируется коптская письменность, которая представляет собой развитие древнеегипетского языка, наложенного на греческий алфавит.

Население ранней Византийской империи

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Петровская реформа благочестия и дисциплинирования духовенства в первой половине XVIII века. Было бы неправильно сводить петровскую церковную реформу только к административной реформе, к упразднению патриаршества и учреждению Святейшего синода. На самом деле его интересы в церковной области распространялись гораздо шире и одной из главных задач, которую видел перед собой Петр – глава и основатель абсолютистского государства – это была задача дисциплинирования подданных, введения, укладывание их поведения в определенный чин, в определенный регламент, который позволил бы реализовывать государственные задачи, реализовывать государственные указы. Прежде всего здесь очень важно отметить, что Петр, упразднив патриаршество, себя рассматривает в качестве источника информации о… скажем так, воле Божьей, о высшем благе для своих подданных. Это вполне отвечает тому представлению о себе, которое разделяли большинство абсолютистских монархов Европы. Именно монарх теперь оказывается источником сведений, информации о высшем благе. И в этой связи очень важно, чтобы подданные четко исполняли указания государства. И в рамках этой системы дисциплинирования подданных, Церкви отводился очень важный аспект, очень важный момент, потому что Церковь должна была дисциплинировать подданных в религиозном и нравственном ключе. Воспитывать лояльных, честных, преданных граждан нового государства.

Регламентация религиозной жизни подданных распространяется даже на практику причащения – ключевой момент в религиозной жизни любого православного христианина. Но, что интересно, Петр в данном случае продолжает подобные же усилия своего отца. Дело в том, что Алексей Михайлович в ряде своих указов, например, в указе 1650, 1660 и 1674 годов предписывает в частности своим воеводам обращать пристальное внимание на то, как подданные московского царя причащаются – насколько часто они это делают, не оставляют ли они исполнение этого долга на смертный час и так далее. То есть государство уже в XVII веке достаточно последовательно пытается регламентировать и дисциплинировать своих подданных, в том числе в религиозной сфере. В чем отличие Петра от этой прежней практики?

В духовном регламенте содержится та же самая норма – причащение не менее, чем один раз в год. Но Петр увязывает эту практику ежегодного причащения со своими, если можно так выразиться, фискальными интересами. Дело в том, что практика причащения со времен Петра становится своего рода ежегодным следственным экспериментом по поиску скрывающихся староверов, старообрядцев. Дело в том, что Петр, как и его отец, достаточно напряженно относится к старообрядцам, но он достаточно прагматичен и разрешает им легально существовать в рамках империи в случае, если они платят двойной подушный оклад. А вот, чтобы не скрывались староверы от соответствующего двойного оклада, они должны непременно причащаться, хотя бы раз в год и соответственно те, кто причащаются, они имеют право платить оклад всего лишь в единственном размере, все остальные соответственно староверы и должны платить оклад в двойном размере. Практика причащения таким образом оказывается на службе империи, на службе ее фискальных интересов. Но – это не единственное вмешательство в благочестие граждан.

Очень интересен, с этой точки зрения, ряд указов 1722 года, которые регламентировали самые разные стороны бытовой религиозности. Например, они запрещали делать приношения к чтимым и чудотворным иконам – так называемые «привесы», запрещалось выносить иконы из церквей и носить их по домам. То есть фактически Петр в данном случае покушался на вполне каноническую и принятую в Церкви практику крестных ходов. Практиковалось, согласно указу 1722 года и изъятие чтимых икон, или икон, которые почитались, как чудотворные из частных домов, а иногда и из приходских церквей и передача их в соборы, или монастыри. Кроме того, санкциям подвергалось ложное разглашение о чудесах, а поскольку, как правило, чиновники петровской эпохи и, наверное, сам реформатор были склонны рассматривать любой слух о чудесах от иконы, или от мощей, как ложный, поскольку ключевой категорией для их осмысления религиозного пространства была категория суеверия и любые такого рода народные проявления религиозности подпадали под эту категорию. То соответственно любой слух о чудесном некоем явлении уже рассматривался, как слух суеверный и соответственно, мог вызвать следствие не только церковное, но и гражданское.

Еще одним очень важным элементом реформы благочестия было наступление на часовни. Петр в одном из своих указов полностью запрещает строить новые часовни и более того, он предписывает старые часовни разрушать, или приспосабливать под хозяйственные нужды. А нужно иметь в виду, что во многих удаленных от центра областях приходы православные, имя центром приходскую церковь, имели также массу часовен, в которых за дальностью расстояния, прихожане отправляли ежевоскресное богослужение мирянским чином. И покушение на часовни фактически было покушением на всю эту уже сложившуюся религиозную инфраструктуру. Позднее такое петровское наступление на часовни будет немного ослаблено. Последующие императоры подтвердят запрет на строительство новых часовен, но разрешат сохранять и поддерживать в прежнем состоянии часовни уже существующие. Будет найдет своего рода компромисс между народной религиозностью и требованиями реформы благочестия. Но, однако эта норма о запрете строительства новых часовен будет сохраняться вплоть до начала XX века, вплоть до революции.

В первой половине XVIII столетия регламентации подвергается не только жизнь граждан, не только жизнь подданных империи, но и самого духовенства. Империя стремится поставить духовенство на службу себе и очень важной стороной этой регламентации становятся так называемые «табельные дни», когда духовенству предписывается совершать богослужения непременно. Не только по церковным праздникам, но и, например, в дни рождения императоров и императриц, или их наследников, в дни коронации, восшествия на престол императоров и императриц и в случае, если духовенство по забывчивости, например, пропускает тот, или иной день, оно может быть подвергнуто крайне жестким наказаниям. От телесных наказаний – битья кнутом до вырывания ноздрей и ссылки в Сибирь, поскольку это расценивается, как нелояльность по отношению к императору, или императрице, поскольку особенно большое внимание этому уделялось в эпоху Анны Иоановны в 1730-е годы. Но эта практика сохранялась на протяжении всего синодального периода. Только Екатерина II в 1766 году отменяет телесные наказания за пропуск табельных дней, но не сокращает количество этих дней, как просил ее о том Синод.

С другой стороны, не мене важно – это присяга духовенства. В первой половине XVIII столетия, если священник и члены его семьи не успели присягнуть публично императору, они оказываются в крайне сложном положении, вплоть до исключения из духовного сословия, отдачи в солдаты, или даже опять же на поселение в Сибирь. В связи с оплошностью в принесении присяги в частности Анне Иоановне в 1730 году, инициированы не только процессы против рядовых священников, но и против пяти архиереев. Все эти моменты – от наступления на часовни и наступления против чтимых икон, до служения в табельные дни, станет одним из важных элементов контроля над верующими и духовенством на протяжении всего синодального периода.

Особенности синодального благочестия

Татьяна Черникова, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Двумя распространенными типами икон Богородицы также является изображение Богородицы на Престоле, или Всемилостивейшей Богородицы, где Она представлена как Царица Небесная, Которая может миловать обращающихся к Ней христиан, откликаться на их просьбы, давать им духовные силы для совершения каких-то подвигов. Поэтому Богородица на Престоле очень часто встречается как в качестве храмовых икон, так и в домах. Помимо икон, такой тип изображения Богородицы очень часто присутствует на мозаиках, особенно византийских, и фресках.

Последний момент в земной жизни Богородицы – Ее успение. Так называется и особый тип икон. Причем стоит обратить внимание на слово «успение». Не смерть, а именно успение. В общем-то, это не столько грустное событие, сколько логичное – за душой Богородицы пришел Сам Иисус, и Ее душа изображается в виде младенца, запеленатого в абсолютно белые пеленки. То есть душа чистая, как у новорожденного младенца. Богородица возносится Своим Сыном в Град Небесный и превращается в ту Самую Царицу Небесную на Престоле, тип иконы которой я описала до этого.

Вокруг гроба, где лежит тело Богородицы – потому что на иконах «Успение» одновременно присутствуют и душа Богородицы, и Ее тело, – стоят апостолы. Все, кроме одного. Это апостол Фома, не успевший к этому событию, не простившийся с Богородицей. И чтобы не обижать его, и не повергать его в грусть, именно Фоме Богородица оставила Свой знаменитый пояс, который он потом взял. Кстати, по легенде часть этого пояса находится у нас, в храме, расположенном рядом с Храмом Христа Спасителя. Только почему-то об этом не очень хорошо известно верующим, и гигантские очереди к кусочку этого пояса, все время находящегося в Москве, в храме во 2-м Обыденском переулке, почему-то не стоят.

Кроме знаменитых, очень часто употребляемых образов Успения Богородицы, Всемилостивейшей Богородицы на Престоле, Великой Панагии, Богородицы Одигитрии, Оранты, Умиления, есть еще менее встречающиеся, но достаточно известные образы.

Например, икона «Богородица Неопалимая Купина», где Богородица изображена в пылающем ромбе, и, вообще-то, это отсылка к моменту Ветхого Завета, где Бог говорит с пророком Моисеем в виде горящего куста, от которого исходил голос. В данном случае проводится параллель между Новым Заветом и Ветхим.

Также есть образы Богородицы «Неупиваемая Чаша», «Утоли мои печали», «Радость всех скорбящих», «Нечаянная радость» и т.д. Вообще, типология изображений Богородицы очень разнообразна, не говоря о том, что есть отдельные иконы, изображающие этапы жизни Богородицы, начиная от Ее рождения и введения в храм, вплоть до успения Богородицы.

С изображением Богородицы, и в частности его распространенным типом – «Умиление», к которому относится знаменитая Владимирская Богоматерь, связана замечательная, трогательная христианская легенда. В ней говорится, что первым иконописцем был один из учеников Христа, а именно апостол Лука. Первый образ, который он написал, был именно образ Богородицы. Причем написан он был на столешнице, за которой трапезничали и Богородица, и апостолы. И после успения и вознесения Богородицы апостол Лука написал на этой столешнице образ Богородицы «Умиление». Владимирская Богоматерь по своей типологии считалась изводом от той первой иконы, которую написал апостол Лука совсем скоро после тех событий, о которых рассказывает Евангелие, то есть в I веке нашей эры.

Богородица на престоле и Успение

Сергей Хоружий, профессор Института философии РАН, доктор наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

Эта позиция Паламы далеко не сразу была принята в обществе и в церковном сообществе произошло разделение и получилось так, что эти сугубо духовные специальные вопросы духовной жизни и аскетической практики оказались, здесь много разных обстоятельств сошлось, но сошлось именно так, что эти богословские вопросы оказались в центре внимания всего, отнюдь не только узко аскетического, не только церковного, но и всего византийского общества и государства. Включая все его уровни, все сферы социальной жизни. И развернулась в том числе и гражданская война. В 1340-е годы в Византии проходит гражданская война, разумеется, ее причины не могли быть только и исключительно богословские – сошлись династические распри Византии еще здесь. Но во всяком случае, с этой гражданской войной тоже связывались разные позиции сторон по вопросу о свете фаворском.

Завершилось это все Поместным собором 1351 года, на котором усилиями прежде всего святителя Григория, позиции афонских исихастов были утверждены, подтверждены, как соответствующие истинному христианскому опыту. Было по этому поводу принято специальное догматическое положение, которое с тех пор мы и называем «Догмат о Божественных энергиях». Он стал важнейшим итогом поздневизантийского исихазма. Здесь конечно же для церковного сознания была принципиальная разница, могли появляться глубокие основательные богословские сочинения, но это людские труды, что называется. Тот же святитель Григорий говаривал: «словеса опровергаются словесами». Поэтому богословских трактатов тут было недостаточно, но принят был именно церковный догмат, который с тех пор и живет у нас в православии. Догмат о том, что в исихастском опыте на его вершинах достигается ни что иное, как действительное соединение человека с Богом, со Христом в энергиях Духа Святого. Это важнейший итог поздневизантийского исихазма, вклад его во все здание православия.

Затем это называлось «триумф исихазма», но, как мы знаем, уже не за горами было крушение Византии и достичь того развития, того продолжения, которое напрашивалось просто за такими итогами, достичь этого продолжения практически Византии не удалось. Дальше наступает период уже поствизантийского исихазма. Византии не существовало, но исихастсткая традиция осталась и существовала в форме сообщества разных национальных ветвей, разных поместных ветвей исихазма. Существовал болгарский исихазм со своей богатой традицией, который тоже в XIV веке пережил очень большой расцвет с духовным центром в городе Тырнове, который тогда был столицей Болгарии и вокруг. И именно в этот период возникла концепция, что Тырново есть третий Рим – после Константинополя. Москва – это появилось уже существенно позже.

Так что был богатый болгарский исихазм, был богатый сербский исихазм, особенностью которого были теснейшие связи с Афоном. Основатель Сербской Церкви – святой Савва был именно афонским монахом. Ну и затем разумеется уже существовал и развивался русский исихазм. Затем прибавился румынский, о нем мы сейчас уже не будем говорить, но русский исихазм составил свою самостоятельную духовную традицию, очень богатую.

Я только обозначу сейчас в заключение три его главных периода. Исихазм развивался уже в Киевской Руси – Киево-Печерское монашество, Киево-Печерская лавра знаменитая была местом, где развивалась именно аскетическая практика, которая тесно напоминала практику первых монахов в Египте и Палестине в IV-VI веках. То есть путь русской традиции продолжал так, что называется, типологически, по основным принципиальным этапам воспроизводил путь большой традиции – путь византийский. Киевский период можно вполне сопоставлять с периодом раннего исихазма. И также был аналог жанра апофтегм – все образованные люди в России сегодня знают, что есть такое замечательное сочинение «Киево-Печерский патерик». Там это памятник киевского исихазма содержит духовные тексты, весьма тесно напоминающие то, что создавалось в раннем византийском исихазме.

Затем был московский период – еще более значительный – это было время преподобного Сергия и преподобного Андрея Рублево и признано после долгих дискуссий в русской и мировой науке, признано, что в своем духовном содержании и христианство преподобного Сергия, и христианство преподобного Андрея – это христианство именно исихастского типа. Поэтому Московская Русь XIV-XVI веков – это новый полноценный период и русского исихазма. Не просто русского церковного существования, а именно русского исихазма. Ну и затем, гораздо позднее, здесь опять были и периоды длительных исторических упадков, даже гонений.

Затем следует необычайно важный период, который часто называют уже «русским исихастским возрождением», вслед за исихастским возрождением в Византии XIV века. Здесь в XIX веке складывается новое духовное явление, называемое «русским старчеством». В следующих наших частях лекций мы скажем о нем гораздо подробнее. Это очень значительное привнесение в общехристианский опыт.