История

Михаил Ведешкин, кандидат исторических наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Византийская империя просуществовала более тысячи лет. Долгий период жизни этого государства традиционно в историографии делится на три этапа: ранневизантийский, средне-византийский и поздневизантийский.

Мы с вами поговорим про первый этап – ранневизантийский период, который включает в себя три или три с половиной столетия: IV, V, VI и начало VII века. Характерной особенностью данного период является связь государственных и социальных институтов ранневизантийской империи с античными общественными институтами. В этом отношении истории ранней Византии может полноправно называться историей восточных провинций поздней Римской империи.

Исследователи спорят о нижних и о верхних хронологических рамках данного периода. По мнению ряда ученых, которые предпочитают формально-политический подход, Византия начинается с 395 года, когда Западная и Восточная Римские империи окончательно разделились между сыновьями императора Феодосием Гонорием на западе и Аркадием на востоке. Выбор этой даты, казалось бы, очевиден, но вместе с тем говорить о каком-то формально-юридическом разделении окончательно тогда было нельзя. Империя разделялась и раньше: первое разделение произошло еще во второй половине II столетия, когда западные провинции взял под свой контроль Марк Антонин, а восточные – Луций Вер. В дальнейшем, на протяжении III и IV веков империя неоднократно оказывалась разделена между двумя, тремя и даже четырьмя правителями.

Собственно, в 395 году жители Риской империи не осознали какого-то катастрофического разделения государства на две части. Империя оставалась единой, только руководимой двумя императорами. То же самое произошло, например, в 364 году, когда империя была разделена между императором Валентинианом I и его братом Валентом, или в 337 году. Понятно, что после 395 года империя более не разделилась, и в этом отношении этот год является рубежной точкой. Но выбор этот все равно не очевиден. По сути, те государственные институты, которые были характерны для Византийской империи, существовали значительно раньше этой точки.

Другие исследователи выбирают основание Византийской империи в 330 или 324 году – это даты заложения и освящения Константинополя. Но опять же тогда это не казалось событием всемирно исторического значения. Столичный статус Константинополя вырабатывался на протяжении всего IV столетия.

Император Константин, основывая соименный себе город на Босфоре, основывал всего лишь еще одну императорскую столицу, подобную Триру в Галии, Медиолану в Северной Италии, или Никемедии в Малой Азии. Несправедливо говорить, что Константин основывал этот город как исключительно христианскую столицу, противопоставляя таким образом новый христианский Константинополь ветхому языческому Риму. Нет. В церемонии освящения города участвовали языческие жрецы, иерофант Претекстат, неоплатонический теург Сопатр Апамейский. В самом городе Константин, судя по всему, заложил несколько языческих храмов.

Если смотреть именно с институциональной точки зрения и социально-экономической, то истоки ранней византийской государственности и основные структуры общественной жизни ранней Византии несомненно уходят своими корнями в кризис III века. Это масштабное политическое, экономическое потрясение, которое поставило под вопрос само существование Римской империи. В конце III столетия выход из кризиса был найден императором Диоклетианом и его окружением: тетрархами, его соправителями, которые начинают масштабную перестройку Римской империи: ее бюрократизацию, усиление центральной власти, то есть, по сути, проводят те реформы, которые в дальнейшем, через правление Константина оформят Византийскую государственность. Собственно, с этого периода – рубежа III – IV веков мы и начнем.

С верхней точкой данного периода вопросов меньше – это первая половина VII столетия новой эры, когда империя переживает масштабнейший социальный, политический кризис, она трансформируется территориально, от нее отпадают огромные регионы в Азии и Африке. И выходит она из этого кризиса уже новым, и в этническом, и территориальном, и институциональном отношении государством.

Ранняя Византийская империя была колоссальным по своим объемам государством. По сути, оно включало в себя все восточное Средиземноморье – это центральная и восточная части Балканского полуострова, часть Крыма, (Херсонес, современный Севастополь, несомненно входил в состав ранней Византийской империи), это вся Малая Азия, часть Закавказья (часть современных Грузии и Армении), часть верхней Месопотамии, Сирия, Палестина, часть Аравии, весь Египет до первого порога Нила, а также Киренаика, то есть Ливия.

Таким образом, границы ранней Византийской империи были следующими: на севере – это Дунай и Черное море, на востоке – это Кавказский хребет, верховье Тигра, далее южнее Аравийская пустыня, в Африке первый порог Нила и Ливийская пустыня. По сути границы достались в наследство от Римской империи, и единственная граница, которая долго не могла определиться, была западная. Дело в том, что Балканские провинции, точнее провинции Македонские и Дакийские, долгое время оспаривались между восточным и западным двором. То есть вплоть до начала V века не было вполне очевидно, кто управляет этими провинциями. И лишь в первое десятилетие V столетия граница окончательно прошла по западной части Балканского полуострова.

Хронологические рамки и территория Византийской империи

Лектор: Татьяна Черникова, доктор исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

Если брать смысл самого слова «икона», то оно происходит от греческого слова είκόνα, которое в переводе на русский язык означает «образ». Поэтому когда некоторые люди называют иконы образами, это полный синоним греческого аналога этому слову.

Выяснив, что это за слово, надо немного поговорить о том, что такое икона на практике. Существует два подхода к тому, что такое икона – искусствоведческий и богословский.

Искусствоведческий подход представляет икону как особое произведение искусства, написанное на деревянной доске, покрытой левкасом – алебастром, размешанным на жидком рыбьем клею, – на котором выцарапывается контур изображения, покрываемый потом разными красками.

Кроме этого, в искусствоведческом подходе икона может быть сделана также на кости, металле, керамике, но это встречается гораздо реже.

Но если подходить к иконе так, как к ней вообще относятся в Церкви: богословы и люди верующие, то иконой может быть названо любое изображение, выполненное в любой манере, не только икона на дереве, но и мозаика, фреска и даже скульптурное изображение.

Вопрос о том, когда появилась икона, достаточно спорный, потому что мы можем только по косвенным документам, источникам времени говорить о том, когда она появилась. Предполагается, что где-то в I – II веке первые христиане использовали не столько изображения людей, сколько изображения символов. Шло это от того, что первыми христианами были во многом люди с Востока, в прошлом иудеи. Иудейская традиция изображение запрещает изображение всякого человека. Как мы помним, что во второй заповеди, которую получил от Бога Моисей, было запрещено изображать что-либо в небе, на земле, ниже земли, в воде, поэтому иудеи и вслед за ними мусульмане, воспитанные на этой же библейской, ветхозаветной традиции никогда не изображают людей, животных, тем более небожителей. Поэтому в римских катакомбах к I – II веку появилась традиция изображать символами неких важных персонажей.

Например, сокращенно на греческом языке – простонародной, международной речи койне, на которой между собой общались христиане разных народов, сокращенно фраза «Иисус Христос – Сын Божий» звучала как «ИХТИОС», в греческом языке это означает «рыба». Поэтому либо могла быть написана аббревиатура, которая означала слово «рыба», либо вообще нарисованы две рыбки.

Еще из древневосточных символов христианами был востребован знак пятиконечной звезды головой вверх, который, кстати, в христианской традиции был одновременно и знаком первого человека Адама. Но если эта звезда была красного цвета, что символизировало жертву, то такая красная звезда как раз символизировала Иисуса Христа как Спасителя, как Мессию, Искупителя грехов человеческих. Также были и другие изображения, например, четыре райские реки – это первые символические изображения четырех евангелистов.

Такая традиция – изображать символами – была чужда римлянам, грекам, эллинистическим египтянам, среди которых было много ранних христиан. Они привыкли выражать какие-то сюжеты и идеи через реалистическую картинку. И собственно античное классическое изображение достигло здесь больших успехов, и поэтому в III – VI веках появляется такое изображение, как мы себе его представляем.

Естественно, эти изображения, кроме икон VI века, до нас не дошли. Но мы знаем о них по сообщениям неких первых церковных источников. Был такой церковный историк – Евсевий Памфил, живший в III веке. И в своей седьмой книге «Церковной истории» он пишет, что есть изображения апостола Петра, апостола Павла и даже самого Иисуса Христа, нарисованные красками на дереве, что говорит о том, что к III веку иконы уже появились.

А таким, скажем, богословско-философским обоснованием того, что можно изображать святые образы на досках и другим способом было учение Дионисия Ареопагита, святого великомученика I века, который сказал о том, что возможны несходные подобия. То есть между изображением и Самим Иисусом Христом нет подобия, но само изображение может настраивать нас на мысль о Боге, помогать с Ним общаться. И в рамках христианского неоплатонизма это оказалось обоснованием того, что в римско-греческой среде икона была очень востребована.

Правда, отношение людей интеллектуальных и людей простонародья было разное. Простонародье, особенно после того, как христианство в IV веке стало государственной религией Рима, стало переносить свои какие-то языческие представления на иконы. Иконам начали в прямом смысле слова поклоняться. Иконы начали брать в крестные родители своим детям. И многие увидели в этом иконопоклонничество, равносильное идолопоклонничеству, вспомнили ветхозаветные требования «Не сотвори себе кумира», и одновременно появились иконоборцы.

Где-то в V – VI веках судьба иконы решалась драматично, потому что одни люди хотели почитать иконы, другие не хотели. Но прошедший в столице Византии Константинополе Трулльским Пято-Шестой Собор 691 – 692 годов. Трулльским он называется потому, что прошел в комнате под сводами, – труллями. Там было принято решение, что все-таки можно писать иконы, и было запрещено употреблять старо-катакомбные символические изображения. Иисуса надо было писать в виде человека, поскольку Он пришел сюда в человеческом естестве.

И, наверное, стоит отдельно поговорить об иконоборчестве, пока сказав только о том, что от VI века до нас дошло три иконы в монастыре святой Екатерины на Синае: изображение Богоматери на Престоле, изображение Самого Иисуса Христа и изображение апостола Петра.

Что такое икона?

Владимир Катасонов, доктор философских наук.

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Мы говорили, что сборник составлен лучшими интеллектуальными силами того времени, это философы Бердяев, Булгаков, Аскольдов, Семен Людвигович Франк, Новгородцев и другие. Часть из них была выслана большевиками в 1922 году за границу, некоторые из них погибли в России. Но их философские и по существу социологические сочинения их актуальны и интересны и по сегодняшний день – это золотой фонд русской интеллектуальной традиции.

Тем не менее, перечитывая книгу сегодня, в 2017 году, мы ясно видим, что есть и чего нет в этой книге. О том, что есть, мы немного сказали, хотя я бы посоветовал каждому человеку, интересующемуся русской историей и русской мыслью, прочитать эту книгу самому. Важно отметить то, чего в этой книге нет. В частности, мы сказали о тезисе, который подчеркивается многими авторами сборника, что русский народ в отличие от народов в Западной Европе как бы не имеет особой наклонности (даже не способности) к построению культуры – среднего уровня жизни. Именно святость, религиозная жизнь или, так сказать, телесная – все это ему доступно, а вот культуру он не строит.

Особенно трудно воспринять это сегодня после опыта существования России под именем Советского Союза в XX веке, потому что здесь была создана огромная естественно-научная культура, в большей степени именно естественно-научная, потому что гуманитарная культура находилась все время под идеологическим прессом, но тем не менее и у нее есть свои великие достижения. Если говорить о философии, достаточно привести имя одного Алексея Федоровича Лосева. Созданная естественнонаучная культура была огромна, Советский Союз осуществил и выход человечества в космос, и создал оружие, позволившее сохранить независимость страны в тех сложных политических противостояниях XX века, которые по существу продолжаются по сегодняшний день. Так что с этой некультурностью хотелось бы разобраться, что это значит.

Острие этого упрека в особенности направлено на то, что русские не очень беспокоятся о своем политическом устройстве. Как я уже упоминал, Струве говорил, что это началось с того, что активный культурный слой русского дворянства был отодвинут от участия в политике. Конечно, исторически все это так. Но тем не менее упрек в неспособности русского народа к культурному строительству несправедлив даже чисто логически. Потому что прежде чем говорить о неспособности, о «не могу», нужно сказать о «хочу». А это «хочу» построения комфортной земной жизни было в той русской цивилизации, которая существовала до XVII века, действительно было акцентировано не так, как в цивилизации западно-европейской. И даже в XX веке при власти большевиков, в Советском Союзе это тоже не могло быть подчеркнуто. Во-первых, потому что сначала Советы решали вопросы мировой революции, потом внутрипартийной борьбы, о каком уж тут комфорте было говорить. Потом великая война и нашествием, с которым надо было что-то решать. Потом послевоенное строительство. Здесь трудно было говорить об организации для человека какого-то удобного земного существования.

Но в упреках этих авторов есть и определенная справедливость. Надо сказать, что власть имущие, в частности советский режим, всегда знали, что русский народ очень идеологичен, и ради цели, которую ставит перед ним государство, ради героизма в государственном строительстве, если это защита Родины, индустриализация страны, люди жертвовали очень многим. И здесь опять сказалось это самое «не хочу» русского народа. Потому что стремление построить рай на земле, комфортную жизнь действительно не было свойственно русской цивилизации. Дело в том, что если западноевропейская цивилизация строит этот рай, и мы видим, что к 60-70-м годам XX века эта комфортная жизнь в определенной степени была построена, то русская цивилизация и до революции 17-го по существу жила идеей града Китежа. Религиозные устремления народа к вечной жизни позволяли снисходительно относиться к тем неудобствам, которые есть в этой жизни. Как я уже сказал, советская власть тоже по существу эксплуатировала этот недостаток внимания, небрежение русским, потом уже советским человеком к своему земному устройству. Это действительно есть одна из черт нашего народа.

Даже сегодня мы слышим упреки, которые были у некоторых авторов сборника, говорящих: как вообще быть с этим народом? Мы и сейчас иногда слышим такие восклицания, особенно из лагеря либеральной интеллигенции: что нам делать с этим народом? Да, это такой народ. Он почти тысячу лет жил верой в Царство Божие, в будущую жизнь, считал обретение пути к ним своей главной задачей в этой жизни. Да и в советское время тоже, когда эта цель, хотя и выступала под ложными идеалами светлого будущего, но духовная основа ее по существу была та же самая. Опять мы можем повторить слова Бердяева о том, что русский народ в этом смысле очень апокалиптичен.

Чего еще нет в сборнике «Из глубины»? Поразительно, что там совершенно нет никакого сочувствия к царской семье. Сборник, как я уже говорил, был собран в середине 18-го года, может быть, отдельные авторы уже знали об убийстве царской семьи. Но даже если они не знали этого, то были прекрасно осведомлены об ее аресте и понимали, что при большевистском режиме их вряд ли могло ожидать что-то хорошее. Тем не менее никакого сочувствия к этой святой семье мы в этом сборнике не найдем. Более того его статьи полны критикой царского режима и всеми сопутствующими обстоятельствами, в частности участием Распутина во всей этой истории, по существу приведшей к Февралю. Сегодня это кажется странным, но это как лакмусовая бумажка на ту политическую и духовную ориентацию, которую имели авторы этого сборника. По существу у всех них кадетская ориентация. Многие из них вышли из социал-демократии, это и Струве, и Бердяев, и Булгаков, и многие другие. Лучший выход, который они здесь видели, – это демократическое, республиканское устройство верховной власти в России.

В частности Франк говорит в одном месте, как хорошо было, когда в Феврале к власти пришли умные люди, а за ними стояли люди еще более умные, которые должны были установить еще более справедливую жизнь и справедливую власть в России, и каким образом все так обернулось, что Гучкова вдруг заменил Ленин? Они видели грехи Февраля и Временного правительства, его неспособности к управлению, но до конца так и не осознали. В этом заключен некоторый парадокс, потому что почти все авторы говорят о религиозном смысле русской революции, о том, что фундаментом власти в России была вера в помазанность царя, поэтому она была не просто социально-политическим, а религиозно-политическим феноменом. Но увенчания в русской культуре всего религиозного мировоззрения монархической идеей, где верховный правитель не просто избран народом, а является помазанником Божьим, так и не была ими осознана. По существу, они оставались в рамках кадетского мировоззрения.

Конечно, во всех этих писаниях нет еще одной очень существенной стороны – роли того, что мы сегодня называем мировой закулисой. Роли влияния всех этих внешних сил, которые так сильно проявились в подготовке и реализации революции 17-го года. Сегодня мы, конечно, знаем об этом намного больше, и, вообще, авторов сборника особенно нельзя за это осуждать. Тем не менее нужно отметить тот факт, что русская революция 17-го года была не просто событием внутри России, а действительное некое мировое событие, открывшее совершенно новую эпоху существования человечества, и этого аспекта революции они, конечно, не видели.

Что есть и чего нет в сборнике “Из глубины”

Алексей Беглов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Церковную реформу Петра I следует рассматривать не только в контексте остальных его государственных преобразований, которые создали новую Россию, но и в контексте церковно-государственных отношений предыдущего периода.

Прежде всего в рамках того конфликта, между царской и патриаршей властью, который разворачивался практически на всем протяжении XVII века. И прежде всего, в который был включен отец Петра – царь Алексей Михайлович. Сам этот конфликт имел довольно глубокие и понятные причины. XVII столетие – это время, когда российское государство превращается из монархии, основанной на представительстве сословий, когда государи русской земли опирались на органы, так, или иначе выбранные сословными представителями, превращается в абсолютную монархию. Абсолютный монарх опирается на профессиональное чиновничество, не обязательно связанное с какими-то официальными сословными группами и на такую же более, или менее постоянную армию. Этот процесс превращения в государство абсолютистского типа имел место по всей Европе. Раньше, или позже этот путь проходили все европейские государства – Англия в XVI веке, Франция в XVI-XVII столетиях и так далее. И непременным обстоятельством, непременным атрибутом этого превращения государства в новую государственную формацию был конфликт с Церковью, который принимал более, или менее тяжелые и даже кровавые для Церкви формы.

Мы можем вспомнить в данном случае реформацию в Англии при Генрихе VIII, или более мягкие формы такого же взаимодействия абсолютистского государства с Церковью во Франции. По тому же пути шла и Россия и уже во второй четверти XVII столетия при первых Романовых, государство так, или иначе ставило задачи по ограничению церковной самостоятельности. Одним из первых такого рода актов было Соборное уложение царя Алексея Михайловича 1649 года, когда государство забрало у иерархии определенные судебные функции над людьми, которые заселяли церковные имения. Всеми это было воспринято, как один из первых шагов к секуляризации, к отобранию этих самых церковных имений в пользу государства, что и произошло позже уже в XVIII столетии. Именно Соборное уложение стало главным поводом для конфликта царской и патриаршей власти в XVII столетии.

Для Петра этот опыт конфликтных отношений был очень актуален. Он прекрасно помнил взаимоотношения своего отца с патриархом Никоном и в данном случае реформа по упразднению патриаршества должна была быть понята именно в этом ключе. Другое дело, что Петр, видимо, далеко не сразу пришел к тем формам взаимоотношений Церкви и государства, которые стали характерны для всего последующего имперского периода. После смерти последнего патриарха XVII – патриарха Адриана в 1700 году, Петр берет паузу в 21 год. Правда уже в 1701 году он воссоздает, упраздненный за несколько десятилетий до этого монастырский приказ, который как раз и управлял со стороны государства церковными имениями и владел судными функциями по отношению к людям, населявшим эти церковные имения. То есть в самом начале Петра интересует фискальный аспект, его интересуют доходы церковных имуществ, которые приносят соответственно патриаршая область и другие епархии – прежде всего патриаршая область, те владения, которые были в распоряжении патриарха, именно ими управляет монастырский приказ. Но где-то к концу великой Северной войны, которая как раз шла 21 год, Петр постепенно нащупывает новую форму государственно-церковных отношений. Потому что в течение этого двадцатилетия было не ясно, созовет Петр Собор, даст санкции на выбор нового патриарха, или будет что-то иное. Петр видимо и сам по началу не был уверен в том решении, которое он примет. Но в 1721 году он находит сотрудника, который может ему предложить новую схему государственно-церковных отношений – епископа Псковского и Нарвского Феофана Прокоповича, которому Петр поручает составить новый документ – Духовный регламент, который бы описывал новые взаимоотношения Церкви и государства. Согласно Духовному регламенту патриаршество упраздняется, взамен патриарха учреждается коллегиальный орган – Святейший Правительствующий Синод.

Причем Духовный регламент – это довольно интересный документ, это не столько собственно закон, сколько публицистическое произведение, которое обосновывает новые отношения Церкви и государства в имперской России. Синод – это коллегиальный орган, члены которого назначаются императором, он зависит от него, а не избирается Церковным Собором, Синод зависит от него, от императорской власти. Состав Синода по началу должен был носить смешанный характер – в него должны были входить, как представители монашествующего духовенства, так и белого духовенства, то есть женатые священники, так и епископы. И глава его при Петре назывался президентом духовной коллегии. Это позднее, как правило в него будут назначаться только епископы и руководить Синодом будет первоприсутствующий член. Так упраздняется патриаршество, а вместе с ним почти на 200 лет русская Церковь забудет и о Церковных Соборах.

Через год в 1722 году Петр дополняет синодальное устройство одним очень важным указом, согласно ему, формируется должность обер-прокурора Святейшего Синода. Причем первоначальный указ Петра об утверждении этой должности сформулирован достаточно в общих выражениях – это должен быть офицер трезвого поведения, который должен следить за порядком в Синоде. Но, что такое порядок в Синоде? Должен ли этот офицер вмешиваться в делопроизводство Синода, следить за разбирательством дел, или он должен прежде всего следить за тем, чтобы синодалы не подрались случаем, если у них возникнет какое-то острое разногласие? Это не было сказано в указе Петра. И поэтому на протяжении всего XVIII века обер-прокуроры толковали положения указа в соответствии со своими склонностями. Кто-то, кто был настроен достаточно активно вмешиваться в церковные дела – трактовал его в пользу расширения своих функций, а те, кто воспринимали обер-прокурорскую должность, как своего рода почетную пенсию, почетную синекуру, стремились не вмешиваться в эти дела.

XIX век будет веком действительного расцвета обер-прокурорской должности. Но это будет уже другой сюжет.

Церковная реформа Петра I

Александр Мраморнов, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

В 1917 году в Русской Церкви было не только восстановлено патриаршество, но фактически начала формироваться система нового строя епархиального правления. Епархии в предыдущий синодальный период, естественно, управлялись архиереями, но сам строй епархиального управления, наверное, можно назвать епископско-консисторским. И эта консисторская составляющая была огромной проблемой, с которой Русская Церковь в 17-м году и подошла к проведению Собора. И подошла не просто так.

Еще до открытия Собора целый ряд епархий пережил так называемую церковную революцию, когда клир, миряне, собравшись на внеочередные, как правило, епархиальные съезды, могли даже выразить недоверие и сместить с кафедры епархиального архиерея. А Синод, отчасти вдохновляемый так называемым революционным обер-прокурором Владимиром Николаевичем Львовым как правило такие ходатайства удовлетворял, и архиереи с кафедр действительно смещались. Но на смену этому должен был приходить какой-то новый порядок епархиального управления. Очевидно, что консистории как бюрократические учреждения, тем более ассоциируемые со старым строем, от которого очень многие люди хотели избавиться в революционном запале, уже не устраивали.

Действительно, на смену консисториям очень часто стали приходить епископские советы, епархиальные, церковно-епархиальные советы, их называли по-разному. Собор должен был упорядочить практику создания таких органов и собственно обозначить, как же теперь должна возглавляться епархия. Отчасти это наметил в своем проекте предсоборный совет летом 1917 года, но основная дискуссия по этому вопросу должна была развернуться на самом Соборе и в специально созданном на нем отделе о епархиальном управлении.

Такая дискуссия в отделе началась, и первое, что обсуждалось, годится ли проект, выработанный предсоборным советом, для дальнейшего использования. И многие члены Собора, и в первую очередь архиереи, пришли к выводу о том, что предсоборный совет наметил слишком радикальный проект, который во многих своих частях противоречит канонам. Вокруг этого начались споры, и в результате они свелись к дискуссии по основному вопросу – кто, собственно, управляет епархией, только епископ или еще епархиальные органы, которые создаются в каждой епархии?

Наметились две стороны: епископ Челябинский Серафим (Александров), который отстаивал необходимость введения соборного постановления о единоличной власти епископа, и профессор Александр Иванович Покровский, который выступал за максимальную соборность на епархиальном уровне. Проект предсоборного совета, действительно, очень сильно ограничивал власть епархиального епископа, низводя на один уровень с членами епархиального совета, который должен был избираться в каждой епархии, и дела в котором должны были решаться простым голосованием. То есть епископ уравнивался в своих правах и праве голоса по тому или иному вопросу с другими клириками и мирянами епархиального совета. Члены отдела епархиального управления начали указывать на то, что это вообще-то противоречит канонам Православной Церкви.

С точки зрения профессора Покровского, соборность на епархиальном уровне должна была выражаться именно в коллегиальности и равноправии епископа с избранными в совет клириками и мирянами. Это вызвало очень ожесточенные споры, которые обозначены и зафиксированы в протоколах отдела об епархиальном управлении. В результате не было выработано единого мнения.

На Восьмом заседании епархиального отдела 5 декабря 1917 года на голосование были поставлены три разные формулы построения епархиального управления. Было три подхода: два основных и один, можно сказать, побочный.

Первая формула, которая была выработана упомянуты мной епископом Серафимом (Александровым), при участии председателя отдела епископа Минского Георгия, закрепляла власть в епархии за епископом, который должен был управлять, как было сказано в формуле, при содействии клира и мирян.

В формуле профессора Александра Ивановича Покровского участие клира и мирян называлось непременным и соборным, а также были определены границы этого участия. В делах веры, священнодействия и пастырского душепопечения епископ, согласно формуле Покровского, может действовать единолично, а во всех остальных делах, административных, хозяйственных и судебных, клирики и миряне так же имели право решающего голоса.

Была еще третья формула, но все эти три формулы вызвали некоторое несогласие членов отдела, и выходом из него было создание согласительной комиссии, в которую вошли представители обеих формул. Комиссия проработала определенное время и в результате выработала собственную единую формулу, которую отдел и принял.

Из формулы меньшинства, которую представлял профессор Покровский, в формулу комиссии было перенесено положение о решающем голосе клириков и мирян в целом ряде вопросов. Правда, в новой формулировке оно приобрело такое решение, что без епископского согласия ни одно постановление органов епархиального управления не могло быть проведено в жизнь. А в случае несогласия преосвященный архипастырь должен был указать причину, по которой он отказывает остальным членам совета в проведении данного постановления в жизнь, и дело должно было уйти на вторичное рассмотрение. Если и в этом случае епископ и члены епархиального совета были не согласны между собой, дело должно было быть перенесено на решение высшей канонической инстанции, то есть либо церковного округа (в то время Собор намечал создание больших церковных кругов), либо Синода и патриарха, о чем тоже велась речь на Соборе.

После того как эта формула была принята особенно сложно в отделе об епархиальном управлении проходило обсуждение вопроса о замещении епископских кафедр и порядке выбора архиерея. Но в результате все равно сошлись на том, что должно быть избрание епархиального архиерея, а не назначение его высшей церковной властью.

По остальным положениям общего проекта об епархиальном управлении серьезные дискуссии вызывал лишь вопрос о монашестве архиерея. Причем было решено зафиксировать в докладе как минимум пострижение кандидата в рясофор, чего не было ранее в проекте предсоборного совета. Таким образом отдел в принципе допустил, что кандидат в епископа не проходит полного монашеского пострижения.

Также отдел принял решение по конструированию системы собственно органа управления, и была принята формула, вводившая однопалатное епархиальное управление в виде выборного епархиального совета.

Затем эти решения, естественно, подверглись обсуждению пленарным заседанием Собора, и в результате в феврале 1918 года Священный Собор выработал окончательную редакцию положения о епархиальном управлении, которая и стала в 1918 году проводиться в жизнь в епархиях Русской Церкви. Но, к сожалению, дальнейшие гонения привели к тому, что более-менее длительного периода жизни русских епархий по новому постановлению не случилось.

Но, как кажется, эти дискуссии в отделе о епархиальном управлении сохранили свою актуальность и по крайней мере могут быть сейчас для нас очень интересным и историческим, и церковно-общественным материалом.

Проекты церковного управления после 1917 года

Алексей Муравьев, кандидат исторических наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

IV век оказался очень богатым на разные политические события и он начался с отмены гонений на христиан фактически. Решение было принято еще за два года до начала IV века, но Диоклетиан отказался от гонений на христиан. В 311 году после смерти Диоклетиана Флавий Константин, пришедший к власти и ставший впоследствии Константином Великим – святым равноапостольным, издал Миланский эдикт, запрещавший гонения на христиан и вслед за тем, начался процесс, который мы называем уже христианизацией Римской империи. То есть империя потихонечку становится христианской.

В 325 году проходит Первый вселенский собор, уже под покровительством, тогда еще не полноценного христианина – оглашенного Константина Великого и дальше начинается этот процесс, приведший впоследствии противников христианства к состоянию маргинальной группы, которой когда-то были христиане. Так что впоследствии даже возникло такое явление, как гонения на язычников и эти сторонники античной религии познали на себе все прелести гонимого состояния. В свое время Pierre Chuvin опубликовал такую книгу, которая называется «Хроника последних язычников». В ней детально прослежено, как сжимался этот сегмент общества людей, которые пытались сохранить традиционные религиозные воззрения и не принимать христианство, хотя все время и все было против них. Но, что бы ни думали последние язычники, христианство стало де-факто определять жизнь империи.

За одним исключением, что в 350-х годах к власти, после длинной смуты у власти оказался император Констанций, который поддерживал ариан, такое движение еретическое в христианстве и именно после его смерти в 361 году к власти пришел его родственник, племянник – император Юлиан. Он был родственник естественно и Констанция, и Константина Великого, но во времена Константина всю его семью, по приказу Константина самого практически истребили, и он стал испытывать к дому Константина и вообще ко всей этой христианской истории сложные чувства и в конце концов оказавшись волею судеб во главе войска в Париже, Лютецией называемом тогда. Он открыто провозгласил себя язычником и провозгласил курс на возвращение к античной религии. Но, если еще во II веке античная религия была хорошо представлена, здесь это пространство сжималось, поэтому он его возрождал довольно специфическими средствами, например, он решил создать языческое монашество, языческих епископов, языческих священников. И когда он увидел, что те, кто еще практиковал эти древние культы, что совершенно не хотели этого, он очень сердился, ругался и разочаровывался.

Он написал сочинение, которое он назвал «Против галилеян». Он называл христиан галилеянами в таком издевательском смысле. Надо сказать, что вообще говоря, он был человек очень конфликтный и поссорился со всеми, с кем только смог за всю свою короткую жизнь. В 363 году он, решив повторить подвиг Александра Македонского и завоевать весь Восток, отправился в поход в Персию и там погиб. По всей очевидности убил его один из арабских наемников, которому он забыл заплатить жалование, но это уже другой вопрос. В этом сочинении, что Юлиан высказывает? Он идет конечно по пути, вслед за Кельсом и за Порфирием, и старается обвинить христианство в непоследовательности, в несостоятельности, в том, что оно стало плохим иудаизмом, то есть иудаизму оно не следует. В иудаизме предписаны жертвы, а вы жертвы не приносите, что это у вас там за мистерии непонятные, какой-то хлеб и вино – это все несерьезно, надо сжигать животных, он был сторонник. Но здесь мы видим, что Юлиан написал большое сочинение, одно из самых больших критических сочинений против христианства и это сочинение опроверг дословно святитель Кирилл Александрийский, уже в V веке и сочинение Юлиана было фактически последним, если не считать отдельной полемики Прокла с Иоанном Филопоном – это отдельная философская тема, то сочинение Юлиана было последним полемическим трактатом большим, против христианства.

Мы видим там, что он пытается опровергнуть христианство, как глупость и неразумность и он постоянно апеллирует к этой глупости и неразумности. Оно конечно не самостоятельно, оно повторяет и Порфирия, и других сочинителей этого рода. И конечно его нужно связывать с личной историей Юлиана самого, который был неоплатоником, философом, учеником Ямвлиха. Но с другой стороны он был представителем царского дома, получившим христианское образование, он даже был посвящен в сан чтеца, но потом отступил от христианства, за что заслужил у христианских авторов имя «Отступник». Сочинение его, как я сказал, не очень оригинально и в целом эффекта от него большого не было. Хотя многие сторонники этого, так называемого, языческого возрождения – Ливаний и другие философы испытывали определенный подъем. Хотя, конечно такая критика христианства лобовая уже практически не находила себе читателя – это был уже пройденный этап.

Если говорить о том, как видели христиан его противники, то это отношение менялось от I века к IV – от игнорирования и записи христиан в какую-то иудейскую секту, через жесткую полемику и попытку опровергнуть на рациональных основаниях к такой уходящей критике фактически христианства, которое уже восторжествовало, которую мы видим у Юлиана.

Христианская задача, я думаю, здесь все-таки была выполнена – язычники в той, или иной степени вступили в диалог с христианами, христиане заставили рассматривать себя в качестве партнера для разговора, и они заставили язычников – своих противников – смотреть на христианские писания, как на что-то, достойное разбора и опровержения. Это опровержение в общем и целом не очень получилось, хотя какие-то черты до сих пор этой традиции уличения христианства в неправильном, в обмане остались. И остались они потому что тот философский метод истолкования христианства, объяснения христианства, христианством самого себя, который христиане усвоили вместе с греческим философским наследием и языком, оказался достаточно сложным для массового употребления. И до сих пор в целом существует зазор между богословско-философским пониманием христианства и народным. И в каком-то смысле полемика направлена больше в сторону народного сейчас, потому что философия – это такая материя, в которой трудно что-либо без специальной подготовки понять.

Античный мир в полемике с христианством пережил свой один из последних трагических моментов – утраты полисного сознания. Античный мир – это мир полисов, городов, которые самостоятельны. Да, они объединяются потом в империю, но даже империя обладает этим элементом. Пусть это был кризис полиса и так далее, потом создание больших империй, но все равно эта партикулярность – наш современный мир, мы хотим все интегрировать – в Риме это было. Но интегрировать христианством с его тотальным характером и претензией на универсальность было невозможно, конфликт был неизбежен и в общем-то античный мир его проиграл. Но он проиграл его не только потому, что его полемика была слаба, или она проигрывала христианам. Примерно в полемике и христиане, и их противники были по силе аргументов на одном уровне, другой вопрос, что за христианами была истина, а за этими была попытка защитить свою традицию и поэтому отчасти христиане конечно и оказались выигравшими.

Но тем не менее, надо попытаться увидеть за этими полемистами, за их жесткими словами трагедию людей, которые находятся на переломном этапе, которые переживают ситуацию внутреннего перерождения всего мира, в котором они жили. Этот мир переродился, из него вышла Византийская христианская империя – это понятно, но эта полемика дала христианам возможность выработать способы и методы защиты своих убеждений перед лицом вызовов, которые им предлагало время.

Император Юлиан Отступник

Феликс Разумовский, историк, писатель, телеведущий

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

Существует замечательная коллекция фотографий России, которые сделал фотограф еще дореволюционный Прокудин-Горский – один из первых, кто изобрел и использовал цветную фотографию. Он запечатлел Россию, как она выглядела до революции, то есть запечатлел русскую землю. Когда мы смотрим эти фотографии, то для тех, кто никогда не видел и видит их впервые – это зрелище равносильно что ли культурному шоку. Потому что русская земля выглядела прекрасно – прекрасные города, прекрасные села. Прекрасные в смысле красивые. Нигде ничего не стоит, уродующего землю, нарушающего пространство. Самое важное место занимают храмы, они замечательно вписаны в пейзаж, в это пространство. Все необыкновенно гармонично, про чистоту и какой-то порядок я уже не говорю. Просто Россия выглядела необыкновенно красивой. Мы сегодня можем только частицы этой красоты видеть, если поедем в какие-нибудь такие заповедные уголки, типа современного Суздаля.

Значит возникает вопрос: откуда все это взялось? Откуда не один какой-то город музей, не одна какая-то исключительная деревня – вся земля выглядела необыкновенно красивой и эта красота, как мы с вами уже говорили, она имела для русского человека особое значение. В чем тут дело? Тут нужно говорить об особом русском национальном «пространствопонимании», то есть о том, как человек смотрел на все это окружающее пространство, что оно для него значило. Это очень важная тема и говорить на эту тему необычайно сложно, потому что это та самая обиходная культура, это то, что передается человеку с первыми шагами на пути воспитания.

И все-таки попробуем. В 1551 году – это середина XVI века – при Иване Грозном выходит такой вроде бы юридический документ «Кодекс правовых норм внутрицерковной и государственной жизни», то есть законы по-нашему. Стоит посмотреть на то предисловие, которое сделали люди того времени к сборнику законодательства, это предисловие совершенно удивительное. Я начну его читать: «Некто мудрый сказал: прекрасно утром является солнце, ибо оно свет. Тьма отгоняется, луна уходит, и ночи нет, оно просветляет день, делает прозрачным воздух…» и так далее. То есть идет словесная картина, словесное изображение пейзажа. Говорится о солнце, о свете, о луне. В чем тут дело? На самом деле автор этого текста, а текст имел конечно такую государственную важность – это вообще важнейший текст, он хотел определенным образом настроить тогдашнего человека, а настроить его правильным образом можно было только пригласив к некоему созерцанию. Созерцание естественно света, солнца.

Почему этот текст необычайно важен – вступление к этому Стоглаву? Потому что неизвестный человек Древней Руси попытался словесно рассказать о вот этом необычайном русском «пространствопонимании». Вот он пишет: «Если зримое солнце такую силу света имеет, то, на сколько же сильное духовное солнце? Зримое солнце, освещая земной мир, влагу земную иссушает, духовное же солнце, являющееся нам, много делает в душе». Вот в чем оказывается дело – все, что русский человек видел вокруг себя, для него имело не только такой предметный и естественный характер, а было наполнено духовным смыслом. То есть, это не просто солнце, а это духовное солнце, а духовное солнце – это вообще Христос Бог. И так далее, и так далее – дерево, дорога, река – это все имело символическое значение. Всякая река в русском восприятии была конечно Иорданью, то есть местом Богоявления.

Вообще надо сказать, что понятие русской земли совершенно невозможно трактовать в политическом смысле – это просто феноменальная нелепость, потому что главная река… В русской земле какая главная река? Можно отвечать на этот вопрос: Днепр, Волга – ничего подобного, главная русская река – это Иордань, а главный город – конечно не Киев, конечно Иерусалим и главная гора – это Фавор. Так мыслили себе русскую землю наши предки. И поэтому всякое зрелище реки, причем, знаете, реки ведь тоже выглядели в Древней Руси, да и не только в древней, а и вообще в дореволюционной России, выглядели, как можно видеть это на фотографиях Прокудина-Горского совершенно не так, как теперь. Сейчас же русская земля находится в полном запустении, там никто не косит лугов, не чистит сами речные берега, все заросло, я не знаю, как это все совершенно невероятно, мне человеку снимающему чуть ли не каждый месяц – это особенно досадно и составляет страшную проблему. Потому что для сегодняшнего нашего восприятия – да, подумаешь река.

Кстати, не только нашего восприятия, в воспоминаниях Коровина есть такой замечательный эпизод. Коровин живописец, в основном пейзажист. Он пишет какой-то красивый пейзаж с рекой. К нему подходят, кстати, ребята, так называемые народники, то есть революционеры, они смотрят, как художник пишет и говорят: «А что же вы пишете несудоходную реку?» То есть смысл такой, что какой-то вы ерундой – река, в ней такой практической пользы немного, вот что они хотят ему сказать, русскому художнику. Так вот, дело в том, что – это не русское «пространствопонимание», это уже искаженное «пространствопонимание», потому что русский человек, для него каждая река – Иордань. Иордань, кто был на Святой земле знает, что это река небольшая. Так вот, что значит, что каждая река Иордань? То есть для него, человек смотрит на реку, и он ощущает это явление богоявления, когда вода совлекает с человека всю грязь, все худое, и он является в какой-то своей божественной чистоте. И это зрелище невероятно духовно значимое, очень красивое. Поэтому можно встретить, допустим, в житие святых такую фразу: «Речные устремления веселят грады Божьи». Потому что тот смысл, который открывается этому духовному зрению русского человека, он действительно на него производит впечатление очень радостное, потому что на Иордани происходит Богоявление – это замечательно.

Из этого символизма русского пространства выходит одно очень важное следствие. На этой земле нельзя было хозяйствовать, вообще что-то делать кое-как, спустя рукава, делать что-то временно, так скажем, просто наплевательски – это невозможно, потому что все имело вокруг символический смысл. Землю надо было возделывать так, чтобы она была красивой. Поэтому русский пейзаж и русская земля выглядят замечательно. Это надо помнить, хотя сегодня это не так.

“Зримое и духовное солнце”

Сергей Хоружий, профессор Института философии РАН, доктор наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

Исихазм в общем описании. Путь традиции и строение практики. Первое – краткая история исихазма. В самом кратком очерке разумеется, история богатая, мы только бегло наметим ее основные этапы.

История становления традиции занимает тысячу лет, затем традиция продолжает свое существование уже в сформированном, можно сказать, виде. Это тысячелетие становления исихазма принято разбивать на три большие периода. Первый из них часто называют: «исихазм до исихазма». Это IV-VI века. Здесь происходит зарождение христианского подвижничества. Мы уже сказали, что возникла необходимость отыскания новой формы ключевого христианского опыта и становилось ясно, что эта новая форма требует всецелой, всем существом, всеми энергиями человека, устремленности к Богу.

То есть, требуется создать совершенно особый строй всего человеческого существа, можно его так и называть – строй всецелой богоустремленности. И ясно здесь же стало, что для создания такого строя требуется и особый уклад, и способ жизни. То есть, что это означает – требуется исход из обычного уклада, из обычного способа жизни. Здесь и христианство создало специальное понятие мира, мирского существования. Христиане поняли, что все обычные, как сегодня часто говорят, практики повседневности, не дают возможности целиком отдаться задаче соединения с Богом, не дают возможности создавать строй всецелой богоустремленности. И христианское сообщество принялось вырабатывать этот альтернативный строй жизни. То есть последовательность смысловая такая – от внутреннего к внешнему. Было ясно, что нужно создавать всецело иной внутренний строй, строй богоустремленности. А отсюда становилось ясно, что раз так, нужен и абсолютно другой внешний строй, нужно какой-то уклад жизни развивать также альтернативный.

Вот этот альтернативный уклад жизни и стал тем, что мы сегодня знаем, как христианское монашество. Зарождается оно сразу же, как только христианство становится господствующей религией в социуме. Складывается то, что носит в истории название «оппозиция Империи и Пустыни». Империя Римская стала официально христианской империей, но мы видим, что наиболее ревностные христиане из этой христианской империи немедленно начинают уходить, порывать с ней связи – это очень серьезный парадокс исторического существования исихазма – оппозиция Империи и Пустыни.

Соответственно, уйдя в пустыню, подвижники начинали создавать особый строй, особый уклад. Сразу же возникло два русла раннехристианского монашества. Один назывался «анахореза», или «уединенное монашество», когда свое духовное служение подвижник проходил в полном и строгом одиночестве. Ну, на поверку, я уже говорил, что по внутренним соображениям самой практики, полная изоляция человека – неадекватный режим жизни. В полной изоляции человек не сумеет достичь строя всецелой богоустремленности. Поэтому полной изоляции все равно и в том, что мы сегодня называем «строжайшей анахорезой», не было. И, скажем, как я описывал, нужна была связь опытного подвижника и ученика, связь, в которой ученик мог бы получать начала подвижнического опыта – эта связь была просто необходимостью в том числе и в анахорезе. Поэтому, когда мы говорим о таких строгих отшельниках, надо понимать, что, скажем, ученики у них были – это не абсолютное одиночество. У всех знаменитых учителей раннехристианской аскезы, мы найдем и бывает очень длительные периоды, когда они действительно жили в строжайшем уединении, не видя иного человеческого лица. Это русло уединенного монашества. И в этом-то русле в основном и вырабатывались те антропологические, духовные способы и приемы, которые входили в строй всецелой богоустремленности.

Другим, сразу же сложившимся укладом была, так называемая «киновия», или общежитие. Оба русла имели своих знаменитых основателей. Русло анахорезы – святой Антоний Великий, который, впрочем, все-таки был в преемстве совсем уж легендарным Павлом Отшельником. А основателем киновийного уклада был святой Пахомий. Образовывались первые очаги монашества – в Египте прежде всего. В низовьях Нила были Нитрия и Скит, в верховьях Нила была местность Фиваида, вокруг Фив и они становились крупнейшими очагами раннехристианской аскезы.

Оппозиция империи и пустыни. Часть I

Сергей Хоружий, профессор Института философии РАН, доктор наук

Все лекции цикла можно посмотреть здесь

Монашество получало широчайшее распространение, возникали обширнейшие монастырские комплексы, целые монашеские города.

И здесь уже начинала создаваться и своеобразная культура аскезы, возникала и некоторая аскетическая литература уже. Очень своеобразная, сегодня мы ее знаем, как, так называемые апофтегмы, то есть очень краткие истории, порой две-три строки, в которых излагается один момент, один какой-то элемент подвижнического жития. Этот жанр тоже очень долго не понимался – это написано конечно очень простым безыскусным языком и говорит, как бы о житейском – вот такой-то авва туда-то пошел, то-то сказал, только и всего. И это долго и понимали, как такие простенькие житейские рассказики из жизни подвижников. Оказалось, что это вовсе не так – это жанр высокой духовной глубины. Каждый из таких малых текстовых элементов в себе совершенно определенное духовное послание, месседж, в нем всегда есть некоторый элемент практики, который надо усвоить. Вот в форме таких элементов и закладывался фундамент аскезы, в них создавался как бы такой духовный алфавит анахорезы. И это все начало появляться уже немедленно с зарождением самой традиции в IV-V веках.

Затем следует другой период, опять очень другой. Здесь история любит контрасты. Период так называемого «синайского исихазма» VII-X веков. Внешняя история этого периода крайне скудна и проста, она сводится к существованию нескольких монастырей в очень узком географическом ареале – вокруг горы Синай. Главный из этих монастырей ныне существующий, многие наши православные там бывали и бывают – монастырь святой Екатерины на горе Синайской, он же монастырь Неопалимой Купины. В этом монастырском очаге делается, зато важнейшая внутренняя работа – происходит систематизация практики и артикуляция ее духовных заданий, уже более детальных, не такого самого общего задания – практика должна прийти, возвести человека к преображению и обожению, а уже в эпохе синайского исихазма сумели увидеть на какие отдельные духовные работы все это раскладывается, какой необходимо пройти путь.

И один из главных выводов был в том, что путь этот носит характер последовательности ступеней, которые друг от друга вполне отчетливо различаются. Причем эти ступени явно выстроены в порядке восхождения. Иными словами, путь исихастской практики был увиден, как некоторая духовная лествица. Сегодня это из первого и главного, что все знают про подвижническую практику, и знают, что преподобный Иоанн Лествичник потому и именуется Лествичником, что он составил первое подробное описание всего пути исихастской практики от начала, от вступления на ее путь и до завершения, где с человеком уже начинаются подступы к обожению, действительные элементы преображения человеческого существа. Весь этот путь он разделил на 30 ступеней и назвал его описание «Райской лествицей» и это осталось одним из главных текстов не только исихастской аскезы, а всей христианской духовности. Знаменитая «Райская лествица» Иоанна Синайского. Подробнее мы еще ее опишем.

Вслед за периодом синайского исихазма, опять новые контрасты в жизни традиции. Для начала традиция переживает некоторый период упадка, когда исихастское искусство, уже становится ясно, что это действительно тонкое и особенное искусство, которому учиться надо специально и очень тщательно. И хранить, и передавать это тонкое искусство – это очень особая задача в чисто практической жизни. И не во всех исторических условиях эта задача успешна могла выполняться. Мы обозначили период синайского исихазма приблизительно, как VII-X века, а вот приблизительно XI-XII, отчасти XIII века – это период, когда возрастание этого духовного наполнения традиций почти не происходит. В каких-то избранных очагах сохраняется достигнутое, но выстраивание всей исихастской лествицы подробно, с антропологическими рецептами, что называется – как должно происходить духовное восхождение – это в период синайского исихазма еще далеко не было закончено.

И в следующий период дальнейшего достраивания исихастской лествицы так и не происходило, пока не начался следующий из главнейших периодов существования исихазма – это поздневизантийский исихазм XIV и отчасти XV веков. В этом хронологическом интервале складывается необычайно важный новый центр, новый очаг исихастского искусства и это Афон.

Оппозиция империи и пустыни. Часть II

Анастасия Занегина, специалист по кельтскому искусству

Все лекции цикла можно посмотреть здесь.

После прихода англо-норманнских феодалов в XII веке монастырские школы пришли в упадок и на их место пришли школы бардов. С этих пор барды взяли на себя роль хранителей традиций. Певец-хвалитель бард сам исполнял и сочинял свои произведения. Барды долгие годы обучались мастерству поэтического слова в специальных школах. Обучение было довольно строгим: ученики должны были заучивать наизусть большое количество строк и пробовать писать во всевозможных жанрах. Ученики становились профессиональными поэтами, которые пользовались большим авторитетом.

Бардическая поэзия – это серьезный литературный пласт, который имеет в первую очередь историческое значение. Основываясь на ее содержании, можно составлять генеалогию правителей, проследить историю их распрей и соглашений, получать ценные лингвистические данные по древнеирландскому языку. Плоды поэтических восхвалений сохранились и до наших дней. Они интересны для историка и для филолога, но для обычного читателя довольно скучны. Настоящую художественную ценность имеют те образцы бардической поэзии, когда бард исполнял не свои хвалительные служебные обязанности, а поет для себя, излагая свои личные душевные переживания.

Один из шедевров бардической поэзии носит название «Моление о ребенке». Автора зовут Мак Нами, он просит Всевышнего и Божью Матерь послать ему дитя.

Сына видеть подай мне счастье

и часть от части — сыновье дитя,

плоть от плоти, о новозаветный

Господь, бездетный, молю Тебя.

Крепок муж, да не крепок дом

без детей в нем, о Божья Мать,

вмочь Тебе — мне же все едино —

дочь или сына в мой дом послать.

Один из самых известных и замечательных бардов – это бард XIII века, которого зовут Миредах О`Дали. Его известное произведение «На смерть жены». В словах автора выражено горе от потери близкого человека. Земной мир покинула его любимая.

Одной ногой в могиле я,

где ты, терновый мой цветок;

убог я без тебя, мой друг,

и однорук, и одноок.

Как поминальная свеча,

печально я в ночи горю:

за что напасть взяла, скажи,

часть наилучшую мою?

Не нужно утешать меня —

недужен я, и прав мой стон:

вошла в мой дом со смертью мгла —

ушла душа — и рухнет он.

Позже, в XVII веке, произошел переломный момент в истории Ирландии – нашествие войск Оливера Кромвеля серьезно подорвало независимость страны. Кульминацией всего стало сражение на реке Бой, при котором потерпел поражение король-католик Иаков II. Уничтожалась клановая система и как следствие институт бардов. Для бардов наступили нелегкие времена. Их несчастная участь и была запечатлена в поэзии. Таким образом, последний период бардической поэзии – это одновременно и самый горестный период, поскольку произведения посвящены утраченной независимости, и самый яркий.

Барды начинают скитаться по крестьянским домам, подстраиваться под новую простонародную аудиторию и забывать те правила, по которым обучались в бардических школах. В их стихах теперь часто звучит печальная ирония. Высокое искусство перестало быть нужным, и его теперь попросту никто не может оценить. Так один из бардов слагает шуточный гимн селедке. Стихотворение называется «Да здравствует селедка!»

Да здравствует селедка!

Иди ко мне, родная!

Селедку славьте, други,

ее заслуги зная.

О сельдь! Постом великим

(а длится он до Пасхи)

родишь ты жажду в каждом —

твоей мы жаждем ласки!

История упадка поэзии бардов заметна в произведении Дэви О`Брудара, который был свидетелем и жертвой этих событий. В молодые годы он был в зените славы, жил и творил под покровительством знати. Умер же бард в полной нищете. Его стихи – это одновременно и отражение трагических событий века и запечатление реформ поэзии. В одном из таких произведений он восклицает о том, что нет больше на земле настоящих поэтов. Стихотворение называется «Старых поэтов не стало».

Старых поэтов не стало —

устал этот мир, и грустно,

что новых певцов искусство

пустопорожне искусно;

Английские завоеватели вели политику по уничтожению национальной культуры Ирландии. В XVII веке был даже принят закон против бродячих бардов. В последующие века под давлением англичан ирландский язык оказывается вытесненным из употребления. Особенно быстро этот процесс пошел после великого голода – 1845–1850-е годы, когда население страны уменьшилось почти на четверть. Но все-таки ирландской культуре удалось сохранить свои особенности. В первую очередь благодаря уличному фольклору, уличной балладе, но это уже другая история. А бардическая поэзия навсегда осталась в истории литературы как уникальное поэтическое явление.